Александр Казанцев - Коэффициент любви, или Тайна нуля

• Название: Коэффициент любви, или Тайна нуля
• Автор: Александр Казанцев
• Издательство: Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5-235-01320-4

Роман-гипотеза «Тайна нуля» посвящен доказательству, что звездный полет возможен с субсветовой скоростью, когда течение времени на звездолете замедляется по теории Эйнштейна, в которую следует ввести понятие «соотношение масс».

Романы-гипотезы старейшего советского писателя-фантаста ставят нравственные проблемы и подсказывают возможные научные решения.

Рисунки Юрия Макарова.

---

— Как с хвостом?

— Посмотрите сами, — и Вязов протянул командиру бинокль.

— Э! — воскликнул тот. — И впрямь рыбка в космосе как бы с космами.

— Напрашивается каламбур на вашу рифму. Можно?

— Валяй!

— «Чудо-юдо-рыба-кит».
Есть созвездье в космосе.
Чудо-люди, «рыбаки»
Ловят звезды с космами.

— Это ты сам? Сейчас?

— С вашей помощью, командир.

— Ну и хлопец! Конечно, это не Данте или Петрарка, ради которых я итальянский язык выучил, но для экспромта годится. Словом, молодец! Если каламбуры в такую минуту в голову лезут, значит, к настоящему делу готов! И давай тогда, «чудо-людо», собирайся на «рыбалку», влезай в скафандр, как в пластиковую шлюпку с реактивным мотором, забирай с собой линь вместо лески. А от сочинения стихов пока воздержись. Может быть, спиннинг понадобится?

— Да я вроде с гарпуном, — и Вязов поднял, как перышко, тяжелый (в земных условиях) крюк и погрозил им кому-то.

— Добре. Для закрепления крюка электроэрозийный резак захватишь с собой, заодно пробу возьмешь, от Дикого спутника на память.

— Да уж помнить будем, — заметил Вязов.

— И мне помоги в свой скафандр влезть. Страховать тебя буду.

Так, казалось бы, полушутя, переговаривались спасатели. Строки великого поэта: «Забил заряд я в пушку туго и думал: угощу я друга! Постой-ка, брат мусью!» — были им ближе службистики: «Так точно!», «Никак нет!».

Сам Бережной в уже надетом на него скафандре помог Вязову надеть такой же пластиковый герметический шлем. Потом командир отдраил шлюз в шлюзовую камеру, откуда насосы выкачивают воздух, позволив тем наружному люку в космос открыться автоматически.

Вязов не раз выходил в открытый космос и радовался, что снова и снова, как впервые, испытывал захватывающее ощущение свободного парения над исполинским земным шаром. Вспоминались детские сны, когда неведомо как, без всяких усилий, взмываешь в воздух, забыв о весе. И хотя выходы в космос стали для него будничными, они все равно наполняли все его существо праздничностью, сознанием могущества, счастьем полета без уз тяготения.

И пусть в первый миг комок всегда подступал у него к горлу и чуть кружилась голова, как при взгляде в пропасть, все равно ощущение это было неповторимо и волшебно!

Земной шар, который Вязов только что видел через иллюминатор, теперь, ничем не отгороженный, поражал своей величиной и «компактностью». Его можно было окинуть взглядом от одного выпуклого, освещенного солнцем, края до другого, затененного, не поворачивая для осмотра горизонта головы, как там, внизу, на его поверхности.

И походил бы этот земной шар на гигантский глобус, правда, без линий широт и меридианов, если бы пятна материков и морей не выглядели бы такими, «неглобусными», неземными, чужеродными. Местами эти пятна закручивались «спиральными туманностями» или разрывались проемами, через которые проглядывали настоящие земные континенты и океаны. Облачный покров, окутавший наполовину затененную голубоватую планету, напоминал полупрозрачное одеяние, в которое стыдливо рядилась прекрасная Земля.

Преодолев первые волнующие ощущения свободного полета среди «пристальных, немигающих» звезд рядом с ослепительным косматым солнцем, Вязов сосредоточил свое внимание на космическом теле, до которого ему предстояло добраться.

Причудливый обломок — каприз неведомого взрыва — издали (без электронного бинокля) походил на диковинное животное морских глубин с головной частью или туловищем, за которым тянулся прозрачный шлейф, казавшийся уже не серебристым, а золотистым из-за просвечивающих через него звезд.

— А космическая Вероника, распустив свои волосы, оказалась рыженькой, — передал командиру через шлемофон Вязов.

— Ладно тебе рыженькими бредить. А я вот гляжу в иллюминатор, и он обрывком бумаги, от листа оторванным, мне представляется. Откуда только газовый хвост у него, как у кометы, взялся?

— Попробуем прочитать, что на этой космической бумажке написано, — пообещал Вязов и включил реактивный двигатель.

Скафандр чуть вздрогнул, но космонавт не ощутил бы движения, если б Дикий спутник не стал заметно увеличиваться в размерах, надвигаясь на него.

— Как заарканишь нашу вуалехвостку, — слышался в шлеме Вязова голос Бережного, — линь понадежней закрепи.

— Не беспокойтесь, командир. Крючки зацеплю под самые жабры.

— Не сорвалась бы!

— Так я ее не просто крючком поддену, а морским узлом линь завяжу. Еще одним взрывом не оторвешь.

— Валяй, валяй! И пощупай там, разберись, прав ли был Сергей Петрович Божич, не зря ли сомневался мистер Джон Бигбю!

— Мне поднырнуть под «луну» придется. С той стороны, может быть, что и увижу, кроме гладкой стенки, как с этой.

— То, что стенка гладкая, тоже дорогого стоит. Но поторапливайся. Не только время, но и спутник Дикий летит прямо на наш звездолет.

— Есть! Вижу подходящее местечко. Выступ, а подле него выбоина, словно из нее кусок вышибли.

— Ты там не фантазируй! Вышибли! Я посмотрю, как ты «пробу» вышибешь. Ангелы небесные здесь с кувалдами, что ли, летают!

— Так я вроде ангела, если не с кувалдой, то с электроэрозийным резаком. Сейчас под стенку нырну.

— Ну, ныряй, ныряй, ангел небесный!

Вязов проплыл под космической громадиной и оказался с другой ее стороны. Не освещенная солнцем, она казалась совершенно темной. В вакууме ведь нет рассеянного света. Непроглядно черное и яркое соседствуют рядом. И Вязов ничего не мог рассмотреть с внутренней (да, именно с внутренней!) стороны стенки, которая все-таки была отчетливо вогнутой, в то время как с освещенной стороны — выпуклой!

Но никаких желанных деталей искусственного сооружения на темной части обломка Вязов рассмотреть не мог. Впрочем, они могли здесь и не быть! Кто знает, какую роль выполняла эта часть гипотетического звездолета, если верить, что осколок принадлежал ему?

Требовалось скорее закрепить линь и еще успеть взять «пробу».

Легкое прикосновение крюка вызвало, к удивлению Вязова, брызнувший сноп искр. Но едва он включил электроэрозийный резак, случилось нечто невероятное, как бы из-за электрического замыкания. Дикий спутник содрогнулся, тряхнув скафандр Вязова. Затененная часть обломка ярко осветилась пламенем, вырвавшимся из скрытых в нем дюз.

Вязов с замиранием сердца понял, что невольно включил дремавшие сотню лет реактивные двигатели (скорее всего рулевые) погибшего чужепланетного звездолета.

— Эй, Никита! Ты что, с ума сошел? Зачем запустил двигатель своего скафандра? Ты понимаешь, что делаешь? Прешь прямо на модуль звездолета!

— Это не мой двигатель, — доложил Вязов, — заработали неведомо отчего инопланетные двигатели, ожил обломок звездолета.

— Эх, растяпа! Удружил! Теперь никакой буксир не поможет. С Земли уже тревогу бьют, им все видно. Да и сам я вижу — столкновения не избежать! Тоже «спасатели»! — гремел в шлеме Вязова гневный голос Бережного.

— Отсюда их не выключить, — имея в виду заработавшие двигатели, доложил Вязов.

— Сам понимаю. Нестерова помнишь?

— Летчика? Еще бы!

— Иду, как он, на таран. Держись, Никита!

Вязов сразу все понял, вспомнив о Нестерове, первом русском авиаторе, совершившем мертвую петлю, а во время войны 1914 года — первый в мире таран, стоивший ему жизни.

И спустя полтора столетия, когда неведомый осколок вдруг ожил в космосе и ринулся на модуль звездолета, Бережной не задумался. Крюк линя еще не был закреплен — обломок чужепланетного корабля уже не отдернуть. Осталось только пойти на первый в мире космический таран, как пошел на первый воздушный таран Нестеров, русский голубоглазый летчик, любитель музыки и поэзии, страстно увлеченный авиацией, которую обогатил несколькими своими проектами и небывалыми, никому еще не известными приемами высшего пилотажа.

Бережной тоже был голубоглазым, правда, не таким молодым, как Нестеров, в своей летной жизни на Земле он испытал немало сверхновых самолетов и взлетолетов, проявляя отвагу и риск в сочетании с техническим расчетом и содружеством с конструкторами. Перейдя в космос, он оставил следы и на Луне, и на Марсе, отыскав там действовавшие когда-то автоматические станции земных предков.

Теперь он не задумался, кто полетит вместо него спасать пропавший звездолет. Он вообще не думал о ком-нибудь, кто остался на Земле. Он думал о всех на ней живущих и чувствовал только свой Долг, который для него был выше всего на свете.

Одетый в скафандр, чтобы по закону космоса прийти на помощь вышедшему в открытый космос товарищу, Бережной видел в передний иллюминатор, как надвигается на него Дикий спутник. Он двигался вбок, словно старался уклониться от грозившего ему удара.