Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

• Название: Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3
• Автор: Антоп Чехов
• Издательство: Наука
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1974

Полное собрание сочинений Антона Павловича Чехова в восемнадцати томах - первое научное издание литературного наследия великого русского писателя. Оно ставит перед собой задачу дать с исчерпывающей полнотой все, созданное Чеховым. При этом основные тексты произведений сопровождаются публикацией ранних редакций и вариантов.

---

{01492}

окружающий станцию, были иллюминованы. В комнатах гремела музыка. Она, моя Маргарита, прекрасная, чудная, дивная, прелестнейшая, как тысяча испанок, была царицей этого бала. Она освещала в тот вечер всю вселенную своей красотой и бриллиантами, которые всплошную покрывали ее упруго-гибкое тело... Я стоял в углу и пожирал ее глазами. Около меня стояли мой будущий посажёный отец Н. П. Ланин и редактор "Русских ведомостей" Соболевский, которого я имел в виду пригласить в шафера. - Хорошо вам, ей-богу! - говорил я Ланину. - Газета своя, шампанское свое... Хочешь читать - читай хоть целый день, хочешь пить - пей сколько влезет... Хорошо! - Мм-да... - говорил Ланин, самодовольно улыбаясь и любуясь моей Маргаритой. Впереди нас Лентовский дергал за рукав Родона и говорил ему: - Едемте! Вам нужно играть! Ведь это свинство! - Не могу я ехать, - говорил Родон, вздыхая. - Я не могу оставить моего друга, который спас мне жизнь! В другом углу Узембло, юноша с испанским лицом, с ужасно черными, густыми бровями, Свентицкий и Казаков шептались. Они пожирали ее глазами и держали совет. В третьем углу сидел Евгений Львов и, глядя на мое лицо, составлял в уме своем передовую статью. Депутаты от Вальяно и Рыкова стояли около него и шептали ему что-то на ухо. Посреди залы стоял Лютостанский и показывал нам фокусы: он делал из хлеба и колбасы маленьких еврейчиков и глотал их. С ней ходил Миллер. В полночь Миллер подошел ко мне и сказал, что она хочет говорить со мной. Я взял ее под руку, и мы пошли в сад. Мои враги бросились за нами, но друзья мои не дремали. Миллер, Ланин и Соболевский стали у дверей и не пустили моих врагов в сад. Они уперлись в дверь плечами, и никакая сила не была в состоянии сдвинуть их с места. - Сделайте вы полшага, и вы погибли! - крикнул Родон моим врагам. Узембло заскрежетал зубами. Казаков поклялся убить своего друга Миллера. В саду было тихо... Пел соловей. Где-то вдали журчал

{01493}

ручей. В беседке Немирович-Данченко точил кинжал на врагов своих и моих. По аллеям, как тень, слонялся Баталин и подслушивал. Я взял ее за талию... - Тебя Узембло хочет убить, - простонала она. - Беги! Все вина и закуски отравлены... Рыков прислал им миллион... Вальяно выпущен из тюрьмы и едет сюда... О, ужас! Мы погибли! Я закутался в плащ, поцеловал ее и бежал. Через три дня я ехал к дяде Свиридову - сказать ему, что на него доносят мои враги. Была ночь. Наш поезд мчался к Курску. Я сидел в купе и глядел в темное окно. Дождевые капли и ветер производили на моем окне музыку. Я глядел в окно и думал о ней... Сладкие мечты о счастье наполняли мою душу. О, я был счастлив! Я был любим, и я был победителем! Но враги мои не дремали. Близ станции "Чернь" они вытащили из насыпи трубу. Дождь и болото размыли насыпь, и мой поезд полетел в бездну... Так мстили мне мои враги за то, что я был счастлив!

ГРЕЧНЕВАЯ КАША САМА СЕБЯ ХВАЛИТ

(НЕЧТО СПИРИТИЧЕСКОЕ) Слово Осколки состоит из семи слов. Семь на нашей планете играет такую же важную роль, как и три (семь смертных грехов, семь дней в неделе и т. д.). Вывод из сего понятен. Слово "Осколки" дает материал для следующих слов: Силок. Мы ловим, хапаем и цапаем ближних, хотя и не служили ни в дворниках, ни в урядниках. Каемся... Наш силок, наша кутузка - сатира. Места не столь отдаленные помещаются на первой странице, столь отдаленные на последней. Первые у нас страшней вторых. Сыщики больше тайные... Кол. Колами гимназисты величают единицы: турки - колья. Первые мы ставим поэтам почтового ящика, на вторые сажаем наши жертвы. Колки. Мы колки, как осы. Буслаев слово "осколки" производит от двух слов: "осы" и "колки". Нужно радоваться, что у нас в России еще есть порядочные ученые... Впрочем, осы разные бывают!

{01494}

Кси. Имя буквы греческой ?, означающей число 600. Намек нa 666 (число зверино). Ужасаемся! Оно же, 600, есть число постоянных сотрудников "Осколков" и число тысяч подписчиков... (Если верить почтамтским чиновникам, у нас 600000 подписчиков.) Клико. Вдова, произведения которой известны всему свету... Бабенка шипучая, игристая и забористая... Знакома со сведущими людьми у нас на Руси. Пандан к ерофеичу. Ею лечат сытость, ерофеичем голод... Бичуем ее и ее поклонников. Сокол. Герой соколиных охот. Бьет глупых уток, крыловских гусей и вообще дичь... Связан неволей, а потому дает иногда промахи и не бьет всё то, что ему хочется побить... Икс. Большинство из нас - иксы. Никто не знает, кто мы, что мы, где мы... Можете ли вы поручиться,

Том 2 1883-1884

РЯЖЕНЫЕ

{02007}

Вечер. По улице идет пестрая толпа, состоящая из пьяных тулупов и кацавеек. Смех, говор и приплясыванье. Впереди толпы прыгает маленький солдатик в старой шинелишке и с шапкой набекрень. Навстречу толпе идет "унтер". - Ты отчего же мне чести не отдаешь? - набрасывается унтер на маленького солдатика. - А? Почему? Постой! Который ты это? Зачем? - Миленький, да ведь мы ряженые! - говорит бабьим голосом солдатик, и толпа вместе с унтером закатывается громким смехом... _ _ _ В ложе сидит красивая полная барыня; лета ее определить трудно, но она еще молода и долго еще будет молодой... Одета она роскошно. На белых руках ее по массивному браслету, на груди бриллиантовая брошь. Около нее лежит тысячная шубка. В коридоре ожидает ее лакей с галунами, а на улице пара вороных и сани с медвежьей полостью... Сытое красивое лицо и обстановка говорят: "Я счастлива и богата". Но не верьте, читатель! "Я ряженая, - думает она. - Завтра или послезавтра барон сойдется с Nadine и снимет с меня всё это..." _ _ _ За карточным столом сидит толстяк во фраке, с трехэтажным подбородком и белыми руками. Около его рук куча денег. Он проигрывает, но не унывает. Напротив, он улыбается. Ему ведь ничего не стоит проиграть тысячу, другую. В столовой несколько слуг приготовляют для него устриц, шампанское и фазанов. Он любит хорошо поужинать. После ужина он поедет в карете к ней. Она ждет его. Не правда ли, ему хорошо живется?

{02008}

Он счастлив! Но посмотрите, какая чепуха шевелится в его ожиревших мозгах! "Я ряженый. Наедет ревизия, и все узнают, что я только ряженый!.." _ _ _ На суде адвокат защищает подсудимую... Это хорошенькая женщина с донельзя печальным лицом, невинная! Видит бог, что она невинна! Глаза адвоката горят, щеки его пылают, в голосе слышны слезы... Он страдает за подсудимую, и если ее обвинят, он умрет с горя!.. Публика слушает его, замирает от наслаждения и боится, чтоб он не кончил. "Он поэт", - шепчут слушатели. Но он только нарядился поэтом! "Дай мне истец сотней больше, я упек бы ее! - думает он. - В роли обвинителя я был бы эффектней!" _ _ _ По деревне идет пьяный мужичонка, поет и визжит на гармонике. На лице его пьяное умиление. Он хихикает и подплясывает. Ему весело живется, не правда ли? Нет, он ряженый. "Жрать хочется", - думает он. _ _ _ Молодой профессор-врач читает вступительную лекцию. Он уверяет, что нет больше счастия, как служить науке. "Наука всё! - говорит он, - она жизнь!" И ему верят... Но его назвали бы ряженым, если бы слышали, что он сказал своей жене после лекции. Он сказал ей: - Теперь я, матушка, профессор. У профессора практика вдесятеро больше, чем у обыкновенного врача. Теперь я рассчитываю на двадцать пять тысяч в год. _ _ _ Шесть подъездов, тысяча огней, толпа, жандармы, барышники. Это театр. Над его дверями, как в Эрмитаже у Лентовского, написано: "Сатира и мораль". Здесь платят большие деньги, пишут длинные рецензии, много аплодируют и редко шикают... Храм! Но этот храм ряженый. Если вы снимете "Сатиру и мораль", то вам нетрудно будет прочесть: "Канкан и зубоскальство".

{02009}

ДВОЕ В ОДНОМ

Не верьте этим иудам, хамелеонам! В наше время легче потерять веру, чем старую перчатку, - и я потерял! Был вечер. Я ехал на конке. Мне, как лицу высокопоставленному, не подобает ездить на конке, но на этот раз я был в большой шубе и мог спрятаться в куний воротник. Да и дешевле, знаете... Несмотря на позднее и холодное время, вагон был битком набит. Меня никто не узнал. Куний воротник делал из меня incognito. Я ехал, дремал и рассматривал сих малых... "Нет, это не он! - думал я, глядя на одного маленького человечка в заячьей шубенке. - Это не он! Нет, это он! Он!" Думал я, верил и не верил своим глазам... Человечек в заячьей шубенке ужасно походил на Ивана Капитоныча, одного из моих канцелярских... Иван Капитоныч - маленькое, пришибленное, приплюснутое создание, живущее для того только, чтобы поднимать уроненные платки и поздравлять с праздником. Он молод, но спина его согнута в дугу, колени вечно подогнуты, руки запачканы и по швам... Лицо его точно дверью прищемлено или мокрой тряпкой побито. Оно кисло и жалко; глядя на него, хочется петь "Лучинушку" и ныть. При виде меня он дрожит, бледнеет и краснеет, точно я съесть его хочу или зарезать, а когда я его распекаю, он зябнет и трясется всеми членами. Приниженнее, молчаливее и ничтожнее его я не знаю никого другого. Даже и животных таких не знаю, которые были бы тише его... Человечек в заячьей шубенке сильно напоминал мне этого Ивана Капитоныча: совсем он! Только человечек не был так согнут, как тот, не казался пришибленным,