Антон Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7

• Название: Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7
• Автор: Антон Чехов
• Издательство: Наука
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1984

Полное собрание сочинений Антона Павловича Чехова в восемнадцати томах - первое научное издание литературного наследия великого русского писателя. Оно ставит перед собой задачу дать с исчерпывающей полнотой все, созданное Чеховым. При этом основные тексты произведений сопровождаются публикацией ранних редакций и вариантов.

---

{04072}

запятая, я заметил - запятая, что арестанты - запятая... тьфу! В глазах рябит! Да и в книгах то же самое... Точка с запятой, двоеточие, кавычки разные. Противно читать даже. А иной франт, мало ему одной точки, возьмет и натыкает их целый ряд... Для чего это? - Наука того требует... - вздыхает Пимфов. - Наука... Умопомрачение, а не наука... Для форсу выдумали... пыль в глаза пущать... Например, ни в одном иностранном языке нет этого ять, а в России есть... Для чего он, спрашивается? Напиши ты хлеб с ятем или без ятя, нешто не всё равно? - Бог знает что вы говорите, Илья Мартыныч! - обижается Пимфов. - Как же это можно хлеб через е писать? Такое говорят, что слушать даже неприятно. Пимфов выпивает рюмку и, обиженно моргая глазами, отворачивает лицо в сторону. - Да и секли же меня за этот ять! - продолжает Яшкин. - Помню это, вызывает меня раз учитель к черной доске и диктует: "Лекарь уехал в город". Я взял и написал лекарь с е. Выпорол. Через неделю опять к доске, опять пиши: "Лекарь уехал в город". Пишу на этот раз с ятем. Опять пороть. За что же, Иван Фомич? Помилуйте, сами же вы говорили, что тут ять нужно! "Тогда, говорит, я заблуждался, прочитав же вчера сочинение некоего академика о ять в слове лекарь, соглашаюсь с академией наук. Порю же я тебя по долгу присяги"... Ну, и порол. Да и у моего Васютки всегда ухо вспухши от этого ять... Будь я министром, запретил бы я вашему брату ятем людей морочить. - Прощайте, - вздыхает Пимфов, моргая глазами и надевая сюртук. - Не могу я слышать, ежели про науки... - Ну, ну, ну... уж и обиделся! - говорит Яшкин, хватая Пимфова за рукав. - Я ведь это так, для разговора только... Ну, сядем, выпьем! Оскорбленный Пимфов садится, выпивает и отворачивает лицо в сторону. Наступает тишина. Мимо пьющих кухарка Феона проносит лохань с помоями. Слышится помойный плеск и визг облитой собаки. Безжизненное лицо Пимфова раскисает еще больше; вот-вот растает от жары и потечет вниз на жилетку. На лбу Яшкина собираются морщинки. Он сосредоточенно глядит

{04073}

на мочалистую говядину и думает... Подходит к столу инвалид, угрюмо косится на графин и, увидев, что он пуст, приносит новую порцию... Еще выпивают. - Да-с! - говорит вдруг Яшкин. Пимфов вздрагивает и с испугом глядит на Яшкина. Он ждет от него новых ересей. - Да-с! - повторяет Яшкин, задумчиво глядя на графин. - По моему мнению, и наук много лишних! - То есть, как же это-с? - тихо спрашивает Пимфов. - Какие науки вы находите лишними? - Всякие... Чем больше наук знает человек, тем больше он мечтает о себе. Гордости больше... Я бы перевешал все эти... науки... Ну, ну... уж и обиделся! Экий какой, ей-богу, обидчивый, слова сказать нельзя! Сядем, выпьем! Подходит Феона и, сердито тыкая в стороны своими пухлыми локтями, ставит перед приятелями зеленые щи в миске. Начинается громкое хлебание и чавканье. Словно из земли вырастают три собаки и кошка. Они стоят перед столом и умильно поглядывают на жующие рты. За щами следует молочная каша, которую Феона ставит с такой злобой, что со стола сыплются ложки и корки. Перед кашей приятели молча выпивают. - Всё на этом свете лишнее! - замечает вдруг Яшкин. Пимфов роняет на колени ложку, испуганно глядит на Яшкина, хочет протестовать, но язык ослабел от хмеля и запутался в густой каше... Вместо обычного "то есть, как же это-с?" получается одно только мычание. - Всё лишнее... - продолжает Яшкин. - И науки, и люди... и тюремные заведения, и мухи... и каша... И вы лишний... Хоть вы и хороший человек, и в бога веруете, но и вы лишний... - Прощайте, Илья Мартыныч! - лепечет Пимфов, силясь надеть сюртук и никак не попадая в рукава. - Сейчас вот мы натрескались, налопались, - а для чего это? Так... Всё это лишнее... Едим и сами не знаем, для чего... Ну, ну... уж и обиделся! Я ведь это так только... для разговора! И куда вам идти? Посидим, потолкуем... выпьем! Наступает тишина, изредка только прерываемая звяканьем рюмок да пьяным покрякиваньем... Солнце

{04074}

начинает уже клониться к западу, и тень липы всё растет и растет. Приходит Феона и, фыркая, резко махая руками, расстилает около стола коврик. Приятели молча выпивают по последней, располагаются на ковре и, повернувшись друг к другу спинами, начинают засыпать... "Слава богу, - думает Пимфов, - сегодня не дошел до сотворения мира и иерархии, а то бы волосы дыбом, хоть святых выноси..."

{04075}

ЗАБЛУДШИЕ

Дачная местность, окутанная ночным мраком. На деревенской колокольне бьет час. Присяжные поверенные Козявкин и Лаев, оба в отменном настроении и слегка пошатываясь, выходят из лесу и направляются к дачам. - Ну, слава создателю, пришли... - говорит Козявкин, переводя дух. - В нашем положении пройти пехтурой пять верст от полустанка - подвиг. Страшно умаялся! И, как назло, ни одного извозчика... - Голубчик, Петя... не могу! Если через пять минут я не буду в постели, то умру, кажется... - В по-сте-ли? Ну, это шалишь, брат! Мы сначала поужинаем, выпьем красненького, а потом уж и в постель. Мы с Верочкой не дадим тебе спать... А хорошо, братец ты мой, быть женатым! Тыне понимаешь этого, черствая душа! Приду я сейчас к себе домой утомленный, замученный... меня встретит любящая жена, попоит чайком, даст поесть и, в благодарность за мой труд, за любовь, взглянет на меня своими черненькими глазенками так ласково и приветливо, что забуду я, братец ты мой, и усталость, и кражу со взломом, и судебную палату, и кассационный департамент... Хоррошо! - Но... у меня, кажется, ноги отломались... Я едва иду... Пить страшно хочется... - Ну, вот мы и дома. Приятели подходят к одной из дач и останавливаются перед крайним окном. - Дачка славная, - говорит Козявкин. - Вот завтра увидишь, какие здесь виды! Темно в окнах. Стало быть, Верочка уже легла, не захотела дожидаться. Лежит и, должно быть, мучится, что меня до сих пор нет... (пихает тростью окно, которое отворяется). Этакая ведь бесстрашная, ложится в постель и не запирает окон (снимает крылатку и бросает ее вместе с портфелем в

{04076}

окно). Жарко! Давай-ка затянем серенаду, посмешим ее... (поет): "Месяц плывет по ночным небесам... Ветерочек чуть-чуть дышит... ветерочек чуть колышет"... Пой, Алеша! Верочка, спеть тебе серенаду Шуберта? (поет): "Пе-еснь моя-я-я... лети-ит с мольбо-о-о-ю"... (голос обрывается судорожным кашлем). Тьфу! Верочка, скажи-ка Аксинье, чтобы она отперла нам калитку! (пауза). Верочка! Не ленись же, встань, милая! (становится на камень и глядит в окно). Верунчик, мумочка моя, веревьюнчик... ангелочек, жена моя бесподобная, встань и скажи Аксинье, чтобы она отперла нам калитку! Ведь не спишь же! Мамочка, ей-богу, мы так утомлены и обессилены, что нам вовсе не до шуток. Ведь мы пешком от станции шли! Да ты слышишь или нет? А, чёрт возьми! (делает попытку влезть в окно и срывается). Может быть, гостю неприятны эти шутки! Ты, я вижу, Вера, такая же институтка, как была, всё бы тебе шалить... - А может быть, Вера Степановна спит! - говорит Лаев. - Не спит! Ей, вероятно, хочется, чтобы я поднял шум и взбудоражил всех соседей! Я уже начинаю сердиться, Вера! А, чёрт возьми! Подсади меня, Алеша, я влезу! Девчонка ты, школьница и больше ничего!.. Подсади! Лаев с пыхтеньем подсаживает Козявкина. Тот влезает в окно и исчезает во мраке комнаты. - Верка! - слышит через минуту Лаев. - Где ты? Чёрррт... Тьфу, во что-то руку выпачкал! Тьфу! Слышится шорох, хлопанье крыльев и отчаянный крик курицы. - Вот те на! - слышит Лаев. - Вера, откуда у нас куры? Чёрт возьми, да тут их пропасть! Плетушка с индейкой... Клюется, п-подлая! Из окна с шумом вылетают две курицы и, крича во всё горло, мчатся по улице. - Алеша, да мы не туда попали! - говорит Козявкин плачущим голосом. - Тут куры какие-то... Я, должно быть, обознался... Да ну вас к чёрту, разлетались тут, анафемы! - Так ты выходи поскорей! Понимаешь? Умираю от жажды! - Сейчас... Найду вот крылатку и портфель...

{04077}

- Ты спичку зажги! - Спички в крылатке... Угораздило же меня сюда забраться! Все дачи одинаковые, сам чёрт не различит их в потемках. Ой, индейка в щеку клюнула! П-подлая... - Выходи поскорее, а то подумают, что мы кур воруем! - Сейчас... Крылатки никак не найду. Тряпья здесь валяется много, и не разберешь, где тут крылатка. Брось-ка мне спички! - У меня нет спичек! - Положение, нечего сказать! Как же быть-то? Без крылатки и портфеля никак нельзя. Надо отыскать их. - Не понимаю, как это можно не узнать своей собственной дачи, - возмущается Лаев. - Пьяная рожа... Если б я знал, что будет такая история, ни за что бы не поехал с тобой. Теперь бы я был дома, спал безмятежно, а тут изволь вот мучиться... Страшно утомлен, пить хочется... голова кружится! - Сейчас, сейчас... не умрешь... Через голову Лаева с криком пролетает большой петух. Лаев глубоко вздыхает и, безнадежно махнув рукой, садится на камень. Душа у него горит от жажды, глаза слипаются, голову клонит вниз... Проходит минут пять, десять, наконец, двадцать, а Козявкин всё еще возится с курами. - Петр, скоро ли ты? - Сейчас. Нашел было портфель, да опять потерял. Лаев подпирает голову кулаками и закрывает глаза. Куриный крик становится всё громче. Обитательницы пустой дачи вылетают из окна и, кажется ему, как совы кружатся во тьме над его головой. От их крика в ушах его стоит звон, душой овладевает ужас. "Сскотина!.. - думает он. - Пригласил в гости, обещал угостить вином да простоквашей, а вместо того заставил пройтись от станции пешком и этих кур слушать..." Возмущаясь, Лаев сует подбородок в воротник, кладет голову на свой портфель и мало-помалу успокаивается. Утомление берет свое, и он начинает засыпать. - Нашел портфель! - слышит он торжествующий крик Козявкина. - Найду сейчас крылатку и - баста, идем!