Леонид Юзефович - Самодержец пустыни

• Название: Самодержец пустыни
• Автор: Леонид Юзефович
• Жанр: История
• Год: 1993
• ISBN: 5-7195-0020-0

Увлекательный документальный роман впервые в нашей стране повествует об удивительной жизни барона Унгерна – человека, ставшего в 1920-е годы «исчадием ада» для одних и знаменем борьбы с большевизмом для других. В книге на богатейшем фактическом материале, подвергшемся историко-философскому осмыслению, рассматриваются судьбы России и Востока той эпохи.

---

Накануне и в годы русско-японской войны пророчества «Повести об Антихристе» стали широко известны. Позднее о них начали забывать, но ещё позднее, когда никакая фантастика не могла соперничать с реальностью Гражданской войны в Сибири и японские дивизии дошли до Байкала, находились люди, которые уже под углом современных событий смотрели на предсказания Соловьёва, опасаясь, что вот-вот, кажется, ход истории войдёт в начертанное им русло.

В 1918 – годах в забайкальских газетах регулярно появляются корреспонденции из Урги некоего М. Воллосовича. Корректируя Соловьёва реалиями последних лет, напоминая, что в Сибири теперь «японофильская ориентация господствует от Байкала до океана и возглавляется бурятом» (намёк на происхождение атамана Семёнова), он даёт свой прогноз ближайшего будущего:

«Восприняв германскую идею мирового владычества и сверхчеловечества, Япония при благодушном попустительстве белой расы сорганизует Китай, Монголию, бурят, русский Дальний Восток, Маньчжурию, Корею и т. д., а затем двинет их на Сибирь и Европу. Японофильствующий Восток упадёт к ногам Токио, как спелый плод. На запад будут двинуты народы, роль коих – сложить свои головы „пур л'оппарар де Жапань“ и своими трупами вымостить дорогу для триумфального шествия японцев. В авангарде пойдут буряты, затем монголы, за ними главная масса пушечного мяса – китайцы. Русские с Дальнего Востока будут убивать русских из Сибири, русские из Европы будут брошены на западных славян. Следом для романских и англо-саксонских народов наступит очередь испытать все ужасы жёлтого нашествия. Начнутся смуты „сознательных рабочих“, европейцы будут выметены из Европы или обращены в рабов желтолицых».

После Мировой войны и в разгар Гражданской трудно поверить, что после покорения азиатами Европы в ней может наступить период процветания и религиозного синкретизма, как в свои кажущиеся теперь идиллическими времена думал Соловьёв. Если столь кошмарной оказалась война между народами одной расы, а ныне – внутри одного народа, то столкновение «двух враждебных рас» не вызывает у Воллосовича уже никаких иллюзий.

Но сознание, способное отыскать единственную причину глобальной опасности, с той же лёгкостью находит и средство спасения, тоже единственное. Воллосович уверен, что Запад может быть спасён только Монголией, которая «сильна своей религией и готова объединиться духовно под главенством ургинского первосвященника». Монголы – «антагонисты японцев и китайцев», «страна их пространством великая, дух воинственный и независимый». Но необходимо сделать так, чтобы им выгоднее было заключить союз не с японцами, а с белой расой. В этом случае при покушении Японии на мировое владычество произойдёт следующее: когда неисчислимая масса китайских войск двинется на север, монгольская летучая конница ворвётся в Китай и «учинит такую диверсию, что китайцам станет не до наступления». Затем, «пользуясь диверсией», англичане ударят из Индии и Тибета, русские – из Туркестана; Пекин вынужден будет прекратить войну, Япония останется в одиночестве и откажется от своих претензий.

Соловьевские всадники Апокалипсиса у Воллосовича превратились в картонных солдатиков, которых он вдохновенно передвигает по карте из гимназического учебника. Свою главную, спасительную для России и Запада идею он формулирует с маниакальной простотой и краткостью: «Кто будет иметь преимущественное влияние в Монголии, будет иметь таковое же и в Центрально-Восточной Азии, а затем и на всём земном шаре».

Но если разобраться, это лишь вывернутый наизнанку основной тезис появившегося примерно тогда же знаменитого «Меморандума» Танаки, военного министра Японии: «Чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Чтобы завоевать весь мир, мы должны сначала завоевать Китай…»

Эти слова могли бы принадлежать Унгерну.

Для него мировое зло воплощалось не в японцах, как для Воллосовича, но и конечный смысл «жёлтого потопа» он представлял себе иначе, нежели Танака. В одном сходились все трое – в том, что путь к владычеству над миром проходит через Монголию. Но если Воллосович и Танака видели в ней не более чем пёрышко, способное склонить замершие в равновесии чаши весов на ту или иную сторону, то Унгерн думал по-другому. Почти не затронутая европейским влиянием, Монголия казалась ему последней надеждой человечества, островом в море всезатопляющей и гибельной культуры Запада, которая захлестнула уже и Китай, и даже саму Японию.

Как генерал Унгерн возник на гребне Гражданской войны в Забайкалье. Как политик, исповедующий определённую идеологию, он явился в той точке географического и духовного пространства, где намеченная Бадмаевым, продолженная Витте линия российской экспансии на Дальнем Востоке, совершив немыслимый изгиб, влилась в обратнонаправленный вектор японского паназиатизма и была пересечена третьей прямой – чисто интеллектуальной, порождённой сознанием кризиса западной цивилизации и связанной с именами Владимира Соловьёва, Константина Леонтьева, Шпенглера и Ницше. Чтобы первые две линии наложились и пересеклись третьей, понадобилась такая фантастическая фигура, как Унгерн, восставшая на обломках всей прежней системы координат.

Через много лет после смерти Унгерна один из его собеседников вспоминал, что барон предвидел «будущую роль того общественного течения, которое теперь получило название фашизма». Эта линия в духовном поле Европы для Унгерна была едва ли не важнейшей. Она шла параллельно линии его судьбы и вполне могла слиться с ней, если бы в 1920 году он уехал из Забайкалья в Австрию, как собирался это сделать, а не повёл бы своих всадников на юг, в Монголию.

В том же году в баварском городе Байрете, где жил и умер Рихард Вагнер, состоялась первая встреча никому ещё не известного Адольфа Гитлера с членами «Общества Туле»[1]. Оно представляло собой зародыш тайного ордена, чья цель – возродить немецкий рейх на принципах расы и романтизированного оккультизма, который считался древнегерманским. Одним из основателей этого общества был профессор Карл Гаусгоффер, спустя полтора десятилетия ставший президентом Германской Академии. Он был дружен с известным шведским путешественником по Центральной Азии, этнографом и лингвистом Свеном Гедином и, вероятно, от него услышал тибетскую легенду о таинственном подземном царстве Агарты. Это страна могущественных магов, носителей древней эзотерической культуры народа, обитавшего некогда на месте нынешней Гоби; после каких-то геологических катаклизмов, изменивших климат в этой части земного шара, они ушли с поверхности земли, поселились в пещерах под Гималаями и оттуда контролируют весь ход мировой истории через избранных ими народоводителей верхнего, наземного мира. В ином варианте о тех же всемогущих гималайских старцах-«махатмах» писала ещё Блаватская, и сомнительно, что Гаусгоффер всерьёз верил в эту легенду. Но она подтверждала его собственную теорию о существовании великой гобийской цивилизации ариев, процветавшей примерно три-четыре тысячелетия назад. После того как эти места обратились в пустыню, арии переселились частью в Индию, частью – на север Европы. Считалось, что в Тибете ещё сохраняются остатки арийской культуры, при Гитлере сюда снаряжались научные экспедиции с не вполне ясными целями. Легендарная Туле, т. е. Центральная Азия с Монголией и Тибетом, вошла в нацистскую мифологию как прародина германцев, как начало всех начал. В этом районе видели потаённое мистическое сердце мира. Его обладатель в конечном итоге обретёт власть над всей планетой.

Отсюда уже совсем недалеко и до «Меморандума» Танаки, и до утверждения Воллосовича. что хозяин Монголии есть потенциальный владыка земного шара, и до твёрдой уверенности Унгерна в том, что именно здесь начнётся строительство нового мира.

Барон Врангель, полковой командир Унгерна, отмечал в нём «острый проницательный ум», который странно уживался с «поразительно узким кругозором». В этой характеристике своего подчинённого будущий командующий Русской армией одновременно и прав и не прав. Унгерн знал языки, много читал; в аттестации, выданной ему командиром сотни в 1913 году, сказано, что он выписывает несколько журналов и «проявляет интерес к литературе не только специальной, но и общей». Вопрос в том, какого рода была эта литература. Очевидно, круг чтения Унгерна и либерального, интеллигентного Врангеля был в принципе различен. Трудно представить себе Унгерна с томиком Чехова в руках, проще – с «Центуриями» Нострадамуса, где, кстати, имелось пророчество о пришествии «князя с Востока», или с какой-нибудь из тех шарлатанских брошюр, которыми наводнён был книжный рынок начала века. Хотя в разговорах он никогда не ссылался ни на Блаватскую, ни на Штейнера, его интерес к Тибету и к восточной мистике, его несколько утрированный, сознательно декларируемый фатализм, его высказывания о «неумолимой Карме», «Духе Мира» и т. д. – всё свидетельствует, что с теософскими идеями он был знаком хотя бы понаслышке.