Оноре Бальзак - Патология общественной жизни

• Название: Патология общественной жизни
• Автор: Оноре Бальзак
• Издательство: ИД «Флюид»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-98358-236-1

Три трактата: «Трактат об элегантной жизни», «Теория походки» и «Трактат о современных возбуждающих средствах» — составляют вместе полушутливое-полусерьезное сочинение под названием «Патология общественной жизни», посвященное исследованию физических и нравственных недугов, обрушивающихся на человека в обществе.

---

или еще лучше:

изящество во всем, что находится в нас и вокруг нас;

логичнее же всего было бы сказать вот как:

умение с пользой для своей репутации распоряжаться своим состоянием.

По мнению нашего почтенного друга А-Я[11], элегантность есть

благородство, которое человек сообщает вещам.

По мнению П.-Т. Смита[12],

элегантная жизнь — это то, что оплодотворяет нашу промышленность.

По мнению г-на Жакото[13], трактат об элегантной жизни бесполезен ввиду того, что его уже написал Фенелон[14] (см. в «Телемахе» главу «Салентская конституция»).

Г-н Кузен[15] дал более возвышенное толкование:

«Деятельность разума, неизбежно сопровождающаяся деятельностью чувств, воображения и сердца, которая, вкупе с изначальными установлениями и непосредственно-животными озарениями, окрашивает жизнь в свои цвета»

(обратитесь к «Курсу истории философии», с. 44, и судите сами, не являются ли слова «Элегантная жизнь» разгадкой этого ребуса).

Согласно учению Сен-Симона,

элегантная жизнь — самая тяжкая болезнь, от которой может страдать общество, потому что «большое состояние есть воровство»[16].

По мнению Шодрюка[17],

она — смесь пустяков с нелепостями.

Все эти частные определения, перефразирующие наш афоризм III, объясняют, что такое элегантная жизнь, однако понятие это связано, на наш взгляд, с вопросами куда более важными; так что, раз уж мы обещали ограничить тему, придется для этого ее развить.

Народ богачей — несбыточная политическая утопия. Любая нация состояла и будет состоять из людей, которые производят, и людей, которые потребляют. Как же выходит, что тот, кто сеет, поливает и собирает урожай, ест меньше всех? Разгадать эту загадку нетрудно, хотя многим людям угодно видеть в ней великую тайну бытия. Быть может, мы разъясним этот вопрос позже, когда дойдем до конца пути, которым следует человечество. Пока что, рискуя быть обвиненными в аристократизме, скажем прямо, что человек, стоящий на нижней ступеньке общественной иерархии, имеет не больше прав требовать у Бога отчета в своей судьбе, чем устрица.

Это философское и одновременно исполненное христианского духа замечание, несомненно, разрешит недоумения всех тех, кто хоть немного разбирается в конституциях, а поскольку мы обращаемся именно к ним, продолжим наши рассуждения.

С тех пор как существует общество, правительство всегда играло роль страхового полиса для богачей против бедняков. Междоусобная война, являющаяся плодом этого неравенства, разжигает во всех цивилизованных людях страсть к преуспеянию — слово, которое каждый трактует по-своему; никто не желает принадлежать к сословию страдающему и притесняемому: так возникают знать, аристократия, социальные знаки отличия, царедворцы и куртизанки.

Но важнейшее следствие этого рода лихорадки, которая выражается в том, что человек повсюду видит ярмарочные шесты с призом на верхушке и сокрушается, что взобрался всего на четверть, на треть или на половину их высоты, — важнейшее следствие состоит, само собой разумеется, в том, что лихорадка эта порождает чрезмерное самолюбие и тщеславие. А поскольку тщеславие — не что иное, как искусство всякий день наряжаться по-праздничному, люди почувствовали потребность обзавестись знаками своего могущества, которые оповещали бы прохожих о том, как высоко забрались их владельцы по шесту с призом, до вершины которого добираются одни короли. Вот отчего гербы, ливреи, капюшоны, длинные волосы, красные каблуки, митры, голубятни и флюгера на голубятнях[18], подушечки для молитвы[19], запах ладана, дворянские частицы, орденские ленты, царские венцы, мушки, румяна, короны, башмаки с загнутым носком, бархатные шапочки, длинные просторные плащи, беличий мех[20], пурпур, шпоры и т. д. и т. п. в ту или иную пору становились вещными знаками того, сколько у человека досуга, сколько прихотей он имеет право удовлетворить, сколько людей, денег, мыслей, трудов может пустить на ветер. В те времена прохожий мог сразу отличить человека праздного от трудяги, цифру от нуля.

Но внезапно разразилась революция и мощной рукой смела весь этот четырнадцативековой гардероб, оставив на его месте лишь бумажные деньги. Это привело к одному из самых страшных несчастий, какие могут постигнуть нацию. Трудящимся людям надоело работать за всех; они вознамерились разделить и тяготы и доходы поровну с незадачливыми богачами, которые только и умеют, что тешиться собственным бездельем!..

Весь мир следил за этой борьбой и видел, как самые ярые приверженцы новой системы, стоило им превратиться из тружеников в бездельников, стали ратовать за ее упразднение, объявлять ее пагубной, неразумной и нелепой.

И вот все вновь встало на свои места, общество вновь обаронилось, ографилось[21], олентилось, а обязанность сообщать бедному люду то, о чем его некогда извещали геральдические львы, легла на петушиные перья. Отойди от меня, сатана!..[22] Прочь с дороги, штафирки[23]! Франция, страна в высшей степени философическая, проверив таким образом доброкачественность, полезность и надежность старой системы, на которой зиждутся нации, благодаря нескольким военным вернулась к тому принципу, которым руководствовался Господь, когда создал не только горы, но и долы, не только дубы, но и злаки.

В благословенном 1804 году[24], как и в году 1120-м, было признано, что мужчинам и женщинам бесконечно приятно думать, глядя на своих сограждан: «Я выше их; я втаптываю их в грязь, я защищаю их, я правлю ими, и всякий ясно видит, что я ими правлю, защищаю их и втаптываю в грязь, ибо человек, правящий другими, защищающий их и втаптывающий в грязь, говорит, ест, ходит, спит, кашляет, одевается, развлекается не так, как люди, обливаемые грязью, защищаемые и управляемые».

Так возникла ЭЛЕГАНТНАЯ ЖИЗНЬ!..

Она явилась на свет блестящая, новая и старая одновременно, юная, гордая, разряженная в пух и прах, одобренная, исправленная, дополненная и преображенная этим замечательно нравственным, религиозным, монархическим, литературным, конституционным, эгоистическим монологом:

«Я втаптываю их в грязь, я защищаю, я... и т. д.»

Ибо принципы, по которым живут люди, обладающие талантом, властью или деньгами, никогда не будут похожи на принципы жизни заурядной.

А кому же хочется быть заурядным!

Посему элегантная жизнь есть не что иное, как школа хороших манер.

Теперь мы, кажется, ограничили тему и так же умело поставили вопрос, как его милость граф Равез[25], вздумай он обсуждать сию проблему на заседании избранной на семилетний срок палаты.

Но какие же разряды людей живут по законам элегантной жизни, и все ли праздные люди способны следовать ее принципам?

Вот два афоризма, призванные разрешить сомнения и послужить отправной точкой для наших дальнейших фешенебельных наблюдений.

VII. Единственный полноправный носитель элегантности — кентавр, человек в тильбюри.

VIII. Чтобы вести элегантную жизнь, мало стать или родиться богатым. Надо обладать чувством элегантности.

Еще Солон говорил[26]: «Не называй себя государем, если не научился быть им».

Глава II О чувстве элегантности

Только уяснив до конца, в чем сущность социального прогресса, можно проникнуться чувством элегантности. Разве не является элегантная жизнь выражением новых отношений и нужд, существующих в молодом, но уже возмужавшем обществе? Следовательно, чтобы объяснить всему миру, что такое элегантность, необходимо рассмотреть по порядку те причины, которые привели к расцвету элегантной жизни.

Первой и самой главной причиной является революция: ибо до революции элегантной жизни не существовало. В самом деле, в былые времена благородный сеньор жил как ему заблагорассудится и неизменно оставался существом исключительным. Щеголям того времени заменой изысков нашей фешенебельной жизни служили придворные церемонии. Впрочем, придворный этикет возник лишь при Екатерине Медичи. Две наши королевы-итальянки[27] привезли во Францию утонченную роскошь, грациозные манеры и сказочные туалеты. Дело, начатое Екатериной, которая ввела при дворе этикет (см. ее письма к Карлу IX) и окружила трон людьми выдающегося ума, продолжили королевы-испанки[28], благодаря которым французский двор сделался судьей и ценителем ухищрений, придуманных маврами и итальянцами.

Но до царствования Людовика XV включительно понять, придворный перед тобою или просто дворянин, можно было единственно по тому, насколько дорогой на нем камзол, насколько широки раструбы его ботфорт, какие на нем брыжи, сильно ли надушены мускусом волосы и много ли он употребляет новых слов. Каждый роскошествовал на свой лад и далеко не во всех сферах жизни. Достаточно было однажды выложить сто тысяч экю на наряды и карету, и этого хватало на всю жизнь. Кроме того, провинциальный дворянин сплошь и рядом одевался кое-как, но зато мог похвастать одним из тех великолепных особняков, что вызывают сегодня наше восхищение и приводят в отчаяние нынешних богачей, меж тем как разодетому в пух и прах вельможе было бы весьма затруднительно принять у себя двух дам. Солонка работы Бенвенуто Челлини[29], купленная за баснословную цену, частенько красовалась на столе, вдоль которого стояли скамьи.