Михаил Кураев - Записки беглого кинематографиста

• Название: Записки беглого кинематографиста
• Автор: Михаил Кураев
• Жанр: Историческая проза

Кураев Михаил Николаевич родился в 1939 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский театральный институт, с 1961 по 1988 год работал в сценарном отделе киностудии «Ленфильм». Автор сценариев 7 кинофильмов. Первая публикация — «Капитан Дикштейн» («Новый мир», 1987, № 9). Автор книг «Ночной дозор» (1990), «Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург» (1996), «Питерская Атлантида» (1999) и др. Проза М. Кураева переведена на 12 языков и издана во Франции, Италии, США, Германии, Корее и т. д. Живет в Санкт-Петербурге.

---

Кормовые заслонки вверх и полным ходом к «змейке». Танк не глиссер, и «полный ход» — плавание неспешное, особенно в препирательствах с ветром.

— Чистенько выскочили, товарищ старший лейтенант! Чистенько! — это кричит из башни механик, мой главный болельщик и помощник. Вижу его первый раз в жизни, впрочем, не вижу — вижу впереди первый буек «змейки», их четыре в линию, пройти надо так, как проходят среди вешек слаломисты, только им разрешается вешки задевать и корпусом, и палками, а нам за каждое касание балл долой, а всего-то этих баллов три, дальше идет уже «неуд».

— Пожалел ветерок вашего кинщика, — бросил командир, когда мы благополучно выбрались из «дворика». Что произошло, понять было непросто, может, и действительно ветром надуло, ветры в этих краях и не такой успех надували.

Вспоминать о том, как на «змейке» по командам сверху перекидывал рычаги, дело пустое. Лбом в перископ, а руки уже сами хватают, тянут, отжимают… Только помню, как подхлестывали азарт и поднимали настроение выкрики по ТПУ с командирского места.

— Есть, товарищ старший лейтенант!.. Есть, товарищ старший лейтенант!.. Резко правый! Резко левый! — и так после каждого обойденного с миром буйка.

— Мужчина едет! — объявил Федоров, когда мы вывернулись от последнего буйка и, откидывая броневым щитком лезущую на нос воду, расплевываясь водометом, пошустрили к каменистому мысу, разделяющему два озера, две «воды».

Краткое высказывание командира разведчиков пришлось моим болельщикам на берегу по вкусу. Нового не искали, только позволяли в присутствии автора переставлять слова, понимая, что самое сложное как бы и позади. «Едет мужчина…» — и покачивали головой.

Когда я ткнулся в мыс, перешел с водометов на гусеницы и полез по мысу через раздолбанный, разутюженный, с вывороченными каменюгами проход, Федоров посмотрел на секундомер и негромко сказал, но все услышали:

— Кажется, командира делают…

Смысл предположения всем был понятен — командир и буек задел, и по времени шел чуть хуже. Теперь мы скрывались с глаз болельщиков внизу, «вторая вода», куда мы благополучно приползли по башню в грязи, видна была только сверху. На «второй воде» никаких сюрпризов нам не было приготовлено, и мы благополучно доплыли до «второй суши», по которой предстояло пройти около полукилометра к исходной точке.

— Хорошо едем, товарищ старший лейтенант! Хорошо едем! — слышал я бодрый крик в шлемофоне, и тут могла наступить расплата, явно неравноценная замаячившей победе.

Выскочив на «вторую сушу», я сбросил вниз ненужный больше перископ, откинул крышку водительского люка и собирался уже приподнять кресло, чтобы идти «по-походному», с головой, овеваемой свежим ветром, как едва не остался без зубов.

Разъезженные проходы между валунов и скал даже отдаленно не напоминали дорогу. Я катил на второй скорости, двинув рукоятку подачи топлива на две трети. Лихо катил. Но когда танк клюнул в одну из заполненных грязью ямищ, я ударился подбородком о резиновый край открытого люка. Придись удар на пять сантиметров, даже на три выше, — и я подавился бы собственными зубами.

«Понял, осел?! Для кого записано: „…выполняется при движении танка „по-боевому“, то есть с закрытыми люками“!»

Ходу по этой ужасающей трассе, наезженной так, что она постепенно приближалась к разряду танконепроходимых, было немного. Успел опустить сиденье и закрыть крышку. И мудро поступил! Если бы мы вернулись на исходную с механиком, торчащим наружу «по-походному», все наши усилия и все везенье было бы перечеркнуто показательным выговором, произнести который едва ли отказал бы себе в удовольствии командир полка.

Армейский этикет не позволял тем, на чьих глазах «сделали командира», дожидаться развязки, да и погода была, знаете, не для досужих зрелищ. Народ как-то незаметно расползся по невидимым укрытиям и по видимым.

Остановив на исходной танк, я дал двигателю оглушительно взреветь и разом его заглушил. Это уже было почти молодечество.

Теперь главное — не попасться на мелочевке. «До команды сидим!» — напомнил сержант из башни. Лишь после того, как в наушниках прозвучало с «вышки»: «К машине!», мы спрыгнули с брони и встали, как гимнасты после исполнения опорного прыжка на Олимпийских играх.

Если мой заезд под ответственность командира разведроты, то ему мне и докладывать. Я попытался ватными от перенапряжения ногами изобразить «строевой шаг» и подошел с докладом к Федорову, стоявшему неподалеку от командира.

— И богатыри дивились на этого витязя, — объявил Федоров после моего рапорта. А потом добавил: — Пять баллов, — сказал негромко, чтобы эту не очень приятную новость не мог услышать командир, крепко упершийся расставленными ногами в землю под порывами льдистого июльского ветра.

— Отличная машина у вас, Сережа, слушается, как велосипед.

Разведчикам в полку положено всего три плавающих танка, и ухаживают они за ними, как за невестами.

КАК Я ПИСАЛ СЕНСАЦИИ

Добрейшая Фрида, похожая на бабушек, разве что без чепчика, с картинок к сказкам братьев Гримм, мать Мирвольда, свекровь Иевы, бабушка Раймондаса, была хозяйкой хутора Мишас, что на сказочном озере Райполос.

Почему сказочном?

Да потому, что на прилежащих к озеру хуторах я застал еще доверительные рассказы о том, что это озеро такое глубокое, особенно в южной части, что там во время войны утонула немецкая подводная лодка. Утонула, как надо было понимать из неторопливого рассказа почти свидетелей, оттого, что даже немецкие подводные лодки не рассчитаны на такую глубину, как в южной части озера Райполос. И надо же было немцам и туда заплыть, мало им Атлантики, Индийского и Ледовитого океанов. И хотя от Райполоса до Балтийского моря, вернее, Рижского залива было сто семьдесят километров, а до Таллина и соответственно Финского залива больше трехсот, добраться до сказочного озера было трудней, чем до Шпицбергена, где у немцев всю войну была база подводных лодок. Да вот только не помню, чтобы в Рижский залив заходили немецкие подводные лодки. Вот и в Финском заливе, насколько помню, только в июне сорок первого появились немецкие подводные минные заградители, засыпали все фарватеры минами и ушли подобру-поздорову.

Спрашивать, как попала подводная лодка в озеро Райполос, сообщавшееся мелкой каменистой протокой, непригодной даже для прохода на байдарке, с двумя озерами в Корнети, было бы столь же бестактно, как спрашивать старика Ольгерта, у которого я в восьмидесятом году куплю оставленный им дивный хутор Дзениши, откуда у него знак «Мастер штыковой атаки» — из какого-то белого сплава винтовка со штыком, заключенная в такой же металлический венок с расправившим крылья орлом наверху и свастикой внизу.

Нашел я и саму винтовку системы «маузер», правда, уже без штыка и без затвора, но по-хозяйски спрятанную за деревянную обшивку в опилках в стене курятника, доставшегося мне вместе с коровником, свинарником, каретником с розвальнями, бетонным бункером для хранения пищевых припасов, колодцем и огромным почти новым дощатым сараем, построенным специально для свадьбы сына Ольгерта, Андрея, лесничего, выбравшего себе в жены учительницу Анну из Яуцлайцене.

Прежде чем приобрести свой хутор, стать юридическим владельцем Дзенишей, я два года с сыном и один год с отцом летом жил на полном пансионе у добрейшей Фриды на Мишасе. В самое первое наше лето в самый первый наш выход с сыном на разведку окрестностей Мишаса, на высоком берегу Райполоса, круто спускавшемся к воде, в старом чистом ельнике без подлеска мы напоролись на плантацию белых грибов. Шляпки у них были с кулак моего сына, а твердости — с мой кулак. Увидев гриб издали, надо думать, в каком-то все-таки предчувствии, я наводил сына на добычу морскими командами, давно не звучавшими над озером: «Малый вперед! Лево на борт! Подработать правой машиной!.. Стоп! Отдать якорь! Поднять гриб!»

Занятие, сочетающее полезное с приятным, нас так увлекло, что мы не заметили молодой женщины южного обличья и не менее молодого мужчины обличья безраздельно прибалтийского, приблизившихся к нам.

— Лаб рит! — приветствовал я незнакомцев по русским деревенским правилам, с учетом местных условий. В ответ был готов услышать привычное «свейки», но услышал другое.

— А мы вас знаем, — на чистейшем русском сказала женщина, которую мы видели первый раз в жизни.

— Да, да, так оно есть, мы вас знаэм, — не дал мне опомниться молодой человек, подтвердив своими словами и правоту женщины, и свое прибалтийское происхождение.

— Вы тот, который пишет сенсации, — утвердительно сказала женщина.

— Какие сенсации? — опешил я.

— Мы тоже хотим немножко зна-ать, — сказал молодой человек, сохраняя полную серьезность.

Единственная невероятная новость, которую я мог бы им поведать, была бы правдивейшая повесть о затонувшей подводной лодке, но мы только вчера вечером поселились на хуторе и пока знали, что это озеро от всех прочих озер в мире отличается лишь красотой водной глади и разнообразием то возвышающихся, то припадающих к воде берегов.