Анатолий Мошковский - Не опоздай к приливу

• Название: Не опоздай к приливу
• Автор: Анатолий Мошковский
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1976

Их было три брата: честолюбивый Валерий, отчаянный Юрка и совсем еще маленький Васек. Дети поморов, они жили в заполярном поселке Якорном, на берегу глубокой губы, и, как казалось поначалу, очень дружили.

Но не так-то все просто и легко складывается в их жизни.

Пока их отец, капитан сейнера, ловит в океане рыбу, много неожиданных событий случается на берегу: между братьями происходит острая и трудная борьба.

Далеко не сразу понял Юрка, как нелегко бывает разобраться в человеке, в том, что у него настоящее и что неискреннее, тщательно маскируемое внешним обаянием и добрыми словами…

Эта повесть — о двух путях к большой мечте. Один путь — путь правды, честности и трудолюбия, и второй — путь сделок со своей совестью, путь обмана и себялюбия.

---

Матери не было — дежурила на ферме. Да еще не было среди братьев Федора: «болел» по случаю выпивки, лежал, должно быть, на койке и охал.

За Варзугиными тащилась целая орда поселковых мальчишек. Приезд в поселок любого нового человека — событие, а что уж говорить про дядю Ваню!..

У Дома приезжих им повстречалась Ольга Примакова, телефонистка с узла, женщина лет сорока, еще красивая, рослая. Она шла куда-то с двумя маленькими ребятишками. Она сразу узнала дядю.

— Вань?.. — ахнула она и остановилась.

— Здравствуй. — Дядя крепко-крепко, долго не выпуская из своих ладоней, пожал ее руку.

Они молча смотрели друг на друга.

— Как живешь? — спросил он.

— Ничего. По-всякому. А ты?

— Тоже.

— Уже, поди, дети у тебя большие? — спросила она.

— Порядочные. Старшему двенадцать. А это твои?

— Мои…

Двое совсем маленьких замурзанных ребятишек спрятались за мать и зверовато поглядывали на высоченного чужого дядьку.

Вдруг дядя Ваня стал хвататься за все карманы в поисках конфет, но нашел только одну — расплющенную «Столичную», помял ее в пальцах, возвращая конфете первоначальную форму, разломал пополам и протянул малышам. Те стремительно схватили, снова спрятались в укрытие и тут же принялись энергично сосать.

— Как Виктор? — спросил дядя.

— Никак…

— Пошли, — сказал дедушка внукам, оставляя дядю Ваню с Ольгой позади.

И все-таки Юрка, завязывавший шнурок ботинка, все слыхал.

— Почему так?.. Ты ведь сама его выбрала. Любила как… — сказал дядя.

— Чего там вспоминать… — Ольга махнула рукой и поправила у подбородка узел платка. — Мало ли что было… Дурой была. В траловом он… Мало ли там есть красивше, чем я…

— Одна, значит?

— Одна…

— Помогает?

— Жди… А у тебя, у тебя, Ванюшка, все ладно?

— Ничего. — Дядя вздохнул. — Более или менее.

— Доволен? Счастлив?

— Во второй раз, Оля, все бывает не так, как в первый… Но мы с тобой еще поговорим… Ладно?

Ольга как-то странно поглядела на него и стала плотней запахивать на груди пальтишко из чертовой кожи.

— Нет, — сказала она, — к чему… Лучше не надо… Ни к чему оно все…

И вдруг, схватив за руки ребят, она быстро пошла в проулок и скрылась за оградой. Дядя постоял на месте, посмотрел вслед и медленно пошел к реке, где его поджидали.

Был отлив, и вода отошла далеко от берега, обнажив грязное дно Трещанки. Варзугины остановились у старого, давно списанного бота. Все, что можно было снять с него, сняли, доски, которые можно было оторвать, оторвали. Все, что осталось от судна — скопища ржавых гвоздей и скоб, полусгнившего корпуса и рулевой рубки, — все это лежало здесь, среди корабельного хлама, лежало, как на кладбище, и коробило глаз. Из десятков щелей в корпусе вытекала вода, заполнявшая во время прилива бот. Вытекала она медленно, журчала и ручейками бежала в грязную лужу.

— А ведь я ходил на нем юнгой, — сказал дядя, — вот что с ним стало. Он и тогда был старичком, воду принимал, в штормы трещал, как арбуз. Того и гляди, погрузится и не вынырнет — развалится. Да ничего, выдерживал. Даже в тот страшный шторм уцелел. Ну и живуч…

Ни Юрки, ни Валерия не было тогда, когда налетел на Баренцево море этот шторм, который сто лет, наверно, будут помнить на побережье.

В порт не пришла вовремя метеосводка, но, когда колхозные боты вышли в апрельское море, ударил заряд — шквал. Десятиметровая волна пошла по морю, снег залепил глаза. Стемнело. Суда стали искать укрытия — горловину Якорной губы. Но попробуй разгляди что-нибудь в сплошном снежном месиве заряда!

— Право руля! — орал капитан бота «Заря», побелев от ужаса.

— Лево! — прокричал Ванюшка Варзугин. — Не берег спасенье — море!

— Право, говорю! — Капитан, оглохший от грохота и свиста, бросил руку на штурвал, заворачивая бот.

Ногой оттолкнул его Ванюшка. Рванул в другую сторону штурвал, и стотонная гора похоронила под собой ботишко. Но, как пустой орех, вынырнул он и, переваливаясь с волны на волну, тарахтя малосильным моторишком, уходил в открытое море…

А потом… Лучше и не вспоминать, что было потом с другими судами.

Не раз видел Юрка на кладбище братскую могилу рыбаков, погибших в тот день. Ослепленные снегом, не видя в сплошной круговерти входа в губу, вели рулевые свои боты, и волна в щепу разбивала их о скалы. Тех, кого потом выбросило на берег, нельзя было опознать, так побило их море. И только по английской булавке вместо тесемки на кальсонах узнала Агафья сына, Андрея Варзугина…

Три часа спустя потрепанный ботишко «Заря», тарахтя моторишком, вошел в Якорную губу. Обломками судов на берегу, сорванными крышами, стоном и плачем встретил Ванюшку поселок. Не успевали делать гробы — двух рыбаков укладывали в один. Страшно было войти в клуб, где друг возле друга стояли десятки гробов…

Юркин отец хворал в те дни — так и жив остался: его бот и вся команда не вернулись; одного механика возвратило море с размозженной головой — по паспорту узнали…

Никто и словом не обмолвился о том шторме, стоя возле бота «Заря», на котором начиналась морская жизнь командира дизель-электрохода. Все знали об этом шторме, и те, кто еще не родился, узнают и будут крепко помнить.

Потом сходили на могилу бабушки; постояли у братской могилы, стянув с головы шапки. И пошли домой.

Жгло солнце. Вода в губе была тихая, ясная.

На том берегу Трещанки, застигнутые отливом, лежали на песке два бота. Лежали они, как большие киты, штормом выброшенные на берег, и в их зеленоватых от водорослей и ракушек днищах и склоненных над землей мачтах было что-то беспомощно-жалкое, навсегда потерянное.

— Опоздали, — сказал дядя, — ушло море и не взяло их с собой. Так ведь и с человеком бывает. Опоздает к своей большой воде — и кончен человек… Ну, поехали. Домой. А то я уже философствовать стал.

Возле дома их встретил дядя Федя.

— Опохмелиться бы, — сказал он, — ух голову ломит!..

Вечером, перед тем как лечь спать, Юрка слыхал, как дядя Ваня говорил отцу:

— Дело, конечно, твое, в этих делах не прикажешь, но я бы взял тот сейнер. Доказал бы, на что годятся их судоводители… Хотя б из самолюбия взял.

— Хлопотливое это дело, — вздохнул отец, — все уже наладил, сработался, и снова все начинать…

— Как знаешь. Может, и провалишься. Но если вытянешь, всем нос утрешь.

— Ну, будем спать. — Отец выключил свет и в темноте вздохнул.

А утром, собираясь в школу, Юрка услышал, как дядя Ваня не очень вежливо сказал Валерию:

— Нет уж, от этого избавь. Да, знаю начальника Мурманской мореходки, семьями дружим, а здесь и пальцем о палец не ударю. Будешь стоить — примут без всяких писем и звонков…

— Да я понимаю, — сказал Валерий, и Юрка вдруг увидел, какое у него красное, жгуче красное, можно сказать, огненное от волнения лицо. — У них конкурс большой — все рвутся в мореходку. Кому какое дело до меня? Всех лишних резать будут под корень. А так бы хоть внимательней спрашивали…

— Нет, — повторил дядя, — уж это не по моей части, и тебе не советую идти по этой дорожке. Ты же здоровенный, умный парень, зачем тебе…

— Да я так просто… — смешался Валерий. — Думал, вам ничего не стоит. Подумаешь, парочку слов накатать… Ну, а если это так трудно — не надо.

— Ты, я вижу, еще обижаешься? — Дядя отставил чашку с чаем и внимательно посмотрел на него. — Да, это мне трудно. Невозможно.

Юрка пошел в школу, понимая, что разговор у них был крупный и он слышал только конец его.

Вернувшись, узнал от Васька, что дядя Ваня с отцом отправились на сейнер: уж очень дяде не терпелось посмотреть на отцовское судно.

Час спустя Юрка видел, как дядя Ваня оглядывал приборы в штурманской рубке, на камбузе трогал руками плиту, бачки, никелированный электрокипятильник на десять литров — как закипит, так зальется звоночек.

Спустился и в жилые кубрики.

— Ничего, — сказал он, — правда, тесновато, но ничего. Наконец-то и о морских колхозниках заботиться начали.

Зато на верхней палубе он дал отцу такого нагоняя, что даже Юрке стало неловко, и он, чтоб отец не видел его, спрятался на корму. Ругался дядя из-за того, что траловые сети лежали на палубе сырые и грязные, с запутавшимися в ячеях рыбинами, с бородами водорослей…

— Капрон? — Дядя пощупал кончиками пальцев сетевую дель.

Отец промолчал.

— Под суд тебя за это отдать надо. Сколько тысяч стоит такая сеть? А долго служит она вам?

Юрка даже разозлился на дядю за такой тон: Валерию отказал, отца отчитывает… А вначале казался таким спокойным и добрым, сколько подарков привез!

Через два дня отец ушел в море, ушел на другом сейнере — всего на один пробный рейс, как объяснил он своей команде. А вскоре, со следующим рейсовым пароходом, уехал дядя.