Александр Коноплин - Поединок над Пухотью

• Название: Поединок над Пухотью
• Автор: Александр Коноплин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Почему же он не отвечает?

- Товарищ генерал, вы сами были некогда разведчиком и знаете, как нелегко иной раз приходится нашему брату...

- Да, да, что ты предлагаешь? Послать еще одну разведгруппу в квадрат "4а"?

- Думаю, это бессмысленно.

Какое-то движение произошло возле столика радиста. Услышав писк морзянки, Степанчиков встрепенулся, по его лицу стоявшие рядом поняли, что это и есть то, чего все так долго ждали.

- Товарищ генерал, "Сокол" в эфире! - обернувшись, крикнул начальник связи и сел подле радиста. Минуты две ничего не было слышно, потом в наушниках опять раздался писк, и рука Степанчикова, державшая карандаш, задвигалась, но скоро замерла, успев нацарапать всего несколько букв.

- Ну, что там? - спросил комдив, но все молчали. Генерал взял листок. На нем стояли позывные "Зари" и три буквы: "с", "о", "н".

- Как ты думаешь, что это? - спросил Розина комдив.

- Я думаю, - ответил начальник разведки, - эти три буквы - начало позывного "Сокол", только вместо "к" получилось "н" - тире-точка вместо тире-точка-тире. Что-то помешало Зябликову продолжить передачу.

Он хотел еще что-то добавить, но в этот момент снаружи послышался шум, и в блиндаж по ступенькам сбежал дежурный по штабу полка.

- Товарищ генерал, красная ракета. Красная трехзвездная ракета!

Несколько офицеров бросились к выходу.

- Часовой засек направление, - сказал дежурный, - разрешите показать на карте?

- Не нужно, - ответил Розин.

Генерал думал, наклонив лобастую голову. Через минуту он поднял глаза и сказал:

- Проводить разведку боем одними нашими силами невозможно. Я еще раз попытаюсь убедить Белозерова, но вряд ли это поможет.

Розин вышел из теплого, прокуренного блиндажа на свежий воздух. Над землей стояло тихое, морозное утро. Из оврага, на краю которого окопались минометчики, доносился запах пригорелой каши, в траншеях звенели котелки, слышался громкий смех. Часовой в тулупе и валенках, прислонясь к земляной стенке хода сообщения, курил, пряча цигарку в рукав. Дежурный пулеметчик доскребывал ложкой днище котелка и мурлыкал себе под нос.

- А что, Елькин, - спросил часовой, - перловка нынче с салом, али повар ее опять комбижиром заправил?

- Сменят - узнаешь, - отозвался Елькин, косясь на майора, - ты гляди, фрицев не прозевай, утащут, как тех первогодков!

- Пущай спробують. У меня и на затылке глаз есть.

- А ну, глянь ими!

Часовой увидел Розина и поспешно, но неумело, так, что полетели искры, затушил цигарку. Пропустив майора мимо себя, сказал негромко:

- Може, я его и сам видел... - И уже тише, чтобы не услышал майор: Даве опять была ракета...

- Была.

- Говорят, будто наши у немца в тылу шурують... Розин вернулся в блиндаж, приказал начальнику связи:

- Пусть ваши радисты непрерывно передают в эфир: "Двенадцатый" разрешает "Соколу" действовать по своему усмотрению.

- Кому ж там передавать, товарищ майор? - Начальник связи был явно озадачен. - Была ж ракета!

- Ничего, передавайте, кто-нибудь примет. Хорошо бы у аппарата все время дежурил Степанчиков. Он знает почерк радиста "Сокола".

- Слушаюсь, товарищ майор.

Когда Розин снова вышел из блиндажа, прежней тишины вокруг уже не было. Неподалеку в лесочке гудели моторы ЗИСов, из деревушки, где находились тылы, к передовой шли тягачи, на батареях кричали огневики, выкатывая орудия из ровиков, вдоль оврага двигалось около роты солдат под командой офицера.

РАДИОГРАММА

10 декабря 1943 г. Командиру 201-й СД.

По получении сего немедленно вернуть два батальона 216-го с. п. на исходные позиции, соблюдая при этом строжайшую скрытность. Оставшийся первый батальон, а также 287-й Отдельный зенитный артдивизион должны прибыть к месту назначения в д. Переходы сегодня, не позднее 18.30.

Командующий 8-й армией генерал-лейтенант Белозеров

Член Военного совета генерал-майор Глебов.

Еще в поле, далеко от леса, Стрекалов начал различать пока едва слышный, но с каждой минутой усиливающийся гул танковых моторов. После, в лесу, он шел, уверенно ориентируясь на этот гул, и вскоре в просветах между деревьями увидел ровную гладь реки и размытые расстоянием очертания противоположного берега. Последние двести метров он полз, как на учении, то энергично работая локтями и коленями, то замирая надолго, на целую вечность, когда кровь начинает застывать в жилах от холода и тело перестает быть твоим... Когда опасность проходила, он снова упрямо начинал ползти, буравя снег обмороженными щеками, лбом, подбородком, пока очередная колонна, чадя отработанными газами, не настигала его. Танки, бронетранспортеры с солдатами, тягачи с пушками и пехотные части проходили и скатывались в одно и то же место - неширокую лощину, возможно, пойму какой-то небольшой речки, впадавшей в Пухоть.

Ползти дальше не имело смысла. Сашка еще некоторое время полежал в снегу, скорее машинально, чем осознанно, подсчитывая "боевые единицы", и стал выбираться из леса. Боевое охранение, которого он больше всего боялся, попадалось ему кое-где, но это были уже не те солдаты, с которыми он встречался год и два назад. Одиночные фигуры укутанных в бабьи платки пехотинцев, полуглухих от этих платков, или группы по два-три человека, сидевшие у костра либо лениво бредущие по лесу, - вот и все охранение. Впрочем, раз или два на реквизированных крестьянских лошадях проскакали конные патрули - фельджандармы - с большими медными бляхами на груди, но разведчик их вовремя заметил и успел спрятаться. Один раз он наткнулся на брошенный мотоцикл, вполне исправный, но, как ни старался, не мог вытащить его из глубокого снега.

На знакомый большак он вышел, когда было совсем светло. Дорога была пуста: все, что должно было проехать, проехало еще затемно; где-то в вышине, за плотным серым пологом облаков, тарахтели "кукурузники".

Подтянув ремень так, что стало трудно дышать, и повесив автомат на шею, как это делают немцы, Стрекалов торопливо зашагал на восток, но чем дальше он удалялся от леса, тем яснее ощущал то знакомое состояние расслабленности и покоя, которое бывает у всякого разведчика после выполнения задания, чаще всего на подходе к нейтралке. Там, где он шел, еще не было нейтралки, но опасность, по крайней мере самая грозная, миновала: он вышел из леса невредимым и идет теперь по пустынной дороге мимо сожженных еще осенью деревень, молчаливых перелесков, и над ним, как дружеский привет от своих, стрекочет самолет - такой же, как он, труженик-разведчик.

Состояние покоя вернуло Сашку к прошлому. Помнится, старшина Очкас не любил благодушия, считал, что оно приводит к несчастиям. И, как всегда, оказывался прав. Костя Соболек и Макс Крамер погибли именно в такую минуту: первый в момент перехода нейтралки начал читать стихи - свои или чужие, Сашка так и не узнал; второй ни с того ни с сего потянулся за подснежником... А разве Андрей Гончаров погиб не от того же самого? Кто знает, может, и они с Валей читали стихи в заснеженном лесу - чего не бывает в минуту глупой человеческой радости?..

Тянется, течет по русской земле старый большак, размеренно, в такт поскрипывает под сапогами снег, тянутся и текут Сашкины отвлеченные от войны мысли.

Это какое ж раздолье кругом! И какое счастье идти в тихом одиночестве по этому раздолью, слушать скрип снега, цвиканье синиц, стук дятла да мирные, тихие удары топора в соседнем лесу. Поселиться бы здесь после войны, перевезти тетку и барахло, какое осталось у ней после голодных военных зим, построить дом - вон сколько строевого лесу! - и зажить припеваючи с какой-нибудь ядреной молодкой в собственном доме где-нибудь возле реки, но так, чтобы и большак этот был под боком: любил Сашка и раньше время от времени прошвырнуться в большой город - Ленинград или Москву, купить там модную кепку с красивой наклейкой, бутсы или майку с надписью: "Динамо", или футбольный мяч, по которому потом три года сохнет вся голь с Володарского... Жаль, что прежде Сашка не был рыбаком. В Данилове одна крохотная речка Пеленда с пескарями величиной с мизинец, и больше ни одной реки до самой Соти. Как плавать выучился - неизвестно, в бочагах воробью по колено; запруду сделали только перед самой войной, да и то неудачно: не успела вода отстояться и берега окрепнуть - прорвало весной глиняный вал, унесло и бревна, и мостик, который народ делал сообща, и мытилку вместе с оказавшимися на ней бабами. Баб, конечно, под общий хохот выловили, а белье утонуло. Да, невелика речка Пеленда, а и с ней шутки плохи...

Тянется по ровлянской земле старый большак, петляет между древними сосновыми борами, режет по прямой луговины, взбирается на пологие холмы, ныряет в овраги, в широкие заливные луга с метровым слоем снега; идет по большаку высокий парень в немецкой шинели со знаками СС в петлицах и с немецким же автоматом на шее, но с русским курносым и востроглазым лицом, руками пахаря, душой озорного подростка и опытом старого солдата. Болит его незажившая рана в плече, скулит и стонет от голода желудок, заплетаются от усталости ноги, а сердце прыгает в груди от счастья, от удивительного и непонятного солдатского счастья, что идет он не на запад, к немцам, а на восток, к своим; что увидит скоро не осточертевшие мундиры и рогатые каски, а прожженные у костров телогрейки, не вражеские траншеи с колючкой, а теплые, по-своему уютные блиндажи с короткой жестяной трубой наверху и раскаленной докрасна бочкой внутри; что будет жевать не безвкусные галеты и гороховый концентрат, а густые - ложка стоит! - щи из кислой капусты и настоящую гречневую горячую кашу на свином сале! Потом он будет спать долго и беспробудно - под охраной часового, по личному приказу командира полка, на общих нарах в своем любимом углу, на любимом соломенном тюфяке, под родной и единственной шинелью, и старшина Батюк будет выпроваживать из землянки слишком любопытных первогодков и заботливо собирать в особый котелок Сашкины ежедневные невыпитые "наркомовские" сто граммов...