Стивен Кинг - Исход (Том 2)

• Название: Исход (Том 2)
• Автор: Стивен Кинг
• Издательство: Харьков: Дельта,1995
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1995
• ISBN: 5-7707-5080-4

Продолжается исход к Скалистым горам, в Свободную Зону, людей, оставшихся в живых после эпидемии супергриппа. По ту сторону гор, в Лас-Вегасе, князь Тьмы — Темный человек без лица — собирает силы для уничтожения Свободной Зоны. Однако попавший под власть Темного человека сумасшедший взрывает атомную бомбу, и Лас-Вегас гибнет в адском пламени взрыва.

А в Свободной Зоне возрождается жизнь — появляются дети, люди мечтают о воссоздании прежней Америки, о возвращении в родные места. Но князь Тьмы бессмертен; он появляется вновь, только в ином обличье…

---

— О Сибола… — напевая вполголоса, Мусорщик поплелся в тень пикапа. Город находился дальше, чем казалось отсюда, — он это понимал. Сегодня вечером, как только Факел Господен оставит небосвод, он будет идти так быстро, как никогда до этого еще не ходил. Он доберется до Сиболы, и первое, что он сделает, это окунется в первый попавшийся фонтан. А затем найдет его, того человека, который повелел ему прийти сюда. Человека, который увлек его через горы и долины и под конец в пустыню, и все это за какой-то месяц, невзирая на ужасно обожженную руку.

Он реально существует — этот темный человек, этот черный ящик. Он ожидал Мусорщика в Сиболе, и именно ему принадлежали армии ночи, именно ему принадлежали бледноликие наездники из мира мертвых, которые выплеснутся лавиной с запада навстречу восходящему солнцу. Они будут наступать с бешеным ревом, ухмыляясь, неся с собой запах тлена и пороха. Будут раздаваться крики ужаса, но это мало беспокоило Мусорщика, будет море насилия и подавления, но это беспокоило Мусорщика еще меньше, будут убийства, но даже это было несущественно — и будет всеобъемлющий, грандиозный Пожар.

А это уже было то, что его очень беспокоило. В снах к нему приходил темный человек и с необъятной высоты простирал руки, указывая Мусорщику на страну, охваченную пламенем. Города, взрывающиеся подобно бомбам. Возделанные поля в полосах огня. Реки Чикаго, Питтсбурга, Детройта и Бирмингема, сверкающие воспламенившейся нефтяной пленкой. И еще во сне темный человек сказал ему одну очень простую вещь, которая заставила Мусорщика мчаться со всех ног: «В моей артиллерии ты займешь высокий пост. Именно такой человек мне и нужен».

Он повернулся на бок, его щеки и веки саднило от песка, гонимого ветром. Он уже начал терять надежду — да, с того момента, как с его велосипеда слетело колесо, он начал терять надежду. Казалось, что в конце концов Бог — Бог шерифов-отцеубийц, Бог Карла Йатса — оказался сильнее темного человека. И все-таки Мусорщик не терял своей веры, он ее лелеял. И наконец, так и не успев достигнуть Сиболы, в которой его ждал темный человек, он увидел ее далеко внизу, дремлющую в солнечных лучах второго дня августа.

— Сибола! — прошептал он и уснул.

Первое видение пришло к нему в Гэри, месяц назад, после того как он обжег руку. В ту ночь он заснул, уверенный в том, что умрет, ведь невозможно выжить после таких ожогов. В дебрях его больного разума назойливо пробивался напев: «Жить ради факела, умереть ради факела. Жить от него, умереть от него».

В каком-то маленьком городском парке, когда ноги его подкосились, и он упал, его рука в обгорелом рукаве откинулась в сторону, словно умерла отдельно от него. Боль была огромная, невероятная. Он и представить себе не мог, что в мире существует такая боль.

Мусорщик с ликованием перебегал от одной нефтяной цистерны к другой, заводя смазанные маслом таймерные устройства, каждое состояло из стальной трубки и возгораемой парафиновой смеси, отделенной от кислоты стальной перегородкой. Он помещал эти устройства в сливные трубки на самом верху цистерн. Когда кислота прожжет сталь, парафин загорится, и от этого цистерны взорвутся. Он намеревался добраться до западной окраины Гэри с его беспорядочным переплетением улиц, разбегающихся в направлении Чикаго либо Милуоки, еще до того, как взорвется какой-нибудь из этих городов. Он хотел насладиться этим представлением, когда весь город взовьется в огненном вихре. Но Мусорщик либо недооценил последнее устройство, либо неловко с ним обошелся. Таймер сработал, когда он только открывал гаечным ключом крышку слива. Появилась ослепительно яркая вспышка, когда горящий парафин вытек из трубы, обволакивая его левую руку пламенем. Это была совсем не та безболезненная огненная перчатка из горящей жидкости, которую можно, помахав, затушить, как большую спичку. Боль была такая сильная, словно он сунул руку в кратер вулкана.

Пронзительно крича, с прыткостью шарика лото он обежал верх нефтяной цистерны вдоль огибающих ее перил высотой до пояса. Если бы этих перил не было, он нырнул бы вбок и, подобно факелу, падающему в колодец, полетел бы, переворачиваясь в воздухе. Чистая случайность спасла ему жизнь — споткнувшись, он упал на левую руку, сбивая тем самым языки пламени.

Обезумев от боли, Мусорщик сел. Позже он будет думать, что только слепая удача — или намерения темного человека — не дали ему умереть, сгорев заживо. Большая часть парафинового запала все же не попала на него. И поэтому он был благодарен, — но это чувство благодарности пришло к нему позднее. В тот же момент он мог только кричать, перекатываясь с боку на бок и держа потрескивающую руку на отлете, в то время как кожа на ней дымилась, покрываясь трещинами и исчезая на глазах.

Глядя тускнеющим взором в небо, он вспомнил, что завел около дюжины таймерных устройств. В любое мгновение они могут сработать. Это было бы чудесно — умереть и наконец-то оказаться вне досягаемости этой нестерпимой боли; но умереть в языках пламени было бы ужасающей мукой. Кое-как он сполз вниз и заковылял прочь, пересекая замершие транспортные артерии, держа обуглившуюся левую руку на отлете.

Когда он добрался до маленького магазина в центре города, уже загорался закат. Мусорщик сел на траву между двумя теннисными кортами, пытаясь вспомнить, что делают при ожогах. Смазывают маслом — так сказала бы мать Дональда Мервина Элберта. Но это было хорошо, когда ошпаришься или когда жир со сковороды вдруг подпрыгнет слишком высоко и обдаст кожу горячими брызгами. Но он даже не мог представить, как смазать растрескавшееся черное месиво между локтем и плечом; он не мог даже прикоснуться к нему.

Убить себя. Вот что нужно, вот решение проблемы. Он покончит со своим несчастным состоянием подобно дряхлому псу.

Внезапно на восточной окраине города раздался мощный взрыв — казалось, невидимая ткань бытия с треском разорвалась пополам. Из сгущающихся темно-синих сумерек вдруг вырвался жидкий столб пламени. Мусорщику пришлось сощурить глаза до слезящихся протестующих щелочек, чтобы смотреть на него.

Даже испытывая невыносимые физические страдания, он с удовольствием смотрел на огонь… Более того, созерцание огня радовало его, наполняло чувством удовлетворения. Огонь был наилучшим лекарством, даже лучше морфия, найденного им на следующий день (отличаясь образцовым поведением, он пользовался в Терре-Хот некоторыми привилегиями, работая в лазарете, библиотеке и в автопарке, и потому ему были знакомы морфий и другие наркотические средства). Он не связывал со столбом пламени свои теперешние физические страдания. Он только знал, что огонь был хорош, огонь был прекрасен, огонь был тем, в чем он нуждался, и всегда будет нуждаться. Восхитительный огонь!

Спустя несколько мгновений взорвалась вторая нефтяная цистерна, и, даже находясь в трех милях от эпицентра, Мусорщик ощутил теплый толчок расходящейся воздушной волны. Взорвалась еще одна цистерна, за ней следующая. Небольшой перерыв, и вот уже шесть цистерн взорвались гремящей цепочкой. Зарево было слишком ярким, чтобы смотреть на него, но он все равно смотрел с ухмылкой, в его глазах отражались пляшущие желтые языки пламени, и он застыл, завороженный, забыв об искалеченной руке, о мысли умереть подобно старому псу.

Прошло более двух часов, прежде чем взорвалась последняя из цистерн, и затем наступила темнота, но это была даже не темнота — ночь была желто-оранжевой, охваченной огненной лихорадкой. Вся восточная дуга горизонта плясала огненными языками. И Мусорщик вспомнил приключенческую книгу, которая была у него в детстве, — некую адаптацию «Войны миров» Герберта Уэллса. Теперь же, спустя годы, уже не существовало мальчика, у которого была та приключенческая книга, вместо него был человек по прозвищу Мусорщик, и он обладал удивительным, ужасающим секретом смертельного луча марсиан.

Пора было уходить из парка. Температура уже поднялась градусов на десять. Ему нужно было идти дальше, на запад, опережая огонь, как и в Паутанвилле, убегая от все расширяющейся дуги разрушения. Но он был не в состоянии бежать. И Мусорщик уснул на траве, а огненные блики играли на его лице уставшего ребенка, подвергшегося дурному обращению.

Во сне к нему пришел темный человек в плаще с капюшоном, его лица невозможно было разглядеть… и все же Мусорщик подумал, что уже видел его раньше. Когда завсегдатаи кафе или пивной тогда еще, в Паутанвилле, окликали его свистом, казалось, что этот человек был среди них, погруженный в молчаливые раздумья. Когда Мусорщик работал на автомойке (протереть фары, мистер? может, вам это отполировать?), не снимая рукавицу из мочалки до тех пор, пока рука под ней не начинала смахивать на бледную дохлую рыбу, а ногти становились цвета свежей слоновой кости, казалось, что он видел лицо этого человека с лихорадочным румянцем и ухмылкой безумной радости из-под волнистой пленки воды, стекавшей по ветровому стеклу. Когда шериф отправил его в психушку в Терре-Хот — Землю Обетованную, темный человек был тем ухмыляющимся психом-санитаром, который стоял над его головой в комнате, где пациентов пропускали через шокотерапию, держа руки на рычагах управления (Я сейчас изжарю тебе мозги, парень, подмогну тебе в твоем деле, когда ты из Дональда Мервина Элберта будешь превращаться в человека по имени Мусорщик, может, вам это отполировать), готовый запустить в его мозг около тысячи шипящих вольт. Он хорошо знал этого темного человека — у того было лицо, которое никогда невозможно толком разглядеть, руки, которые сдавали только пики из отбойной колоды, глаза, которые смотрели сквозь пламя, и ухмылка, готовая заиграть на могиле всего мира.