Александр Покровский - «...Расстрелять»

• Название: «...Расстрелять»
• Автор: Александр Покровский
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-87135-129-8

Исполненные подлинного драматизма, далеко не забавные, но славные и лиричные истории, случившиеся с некоторым офицером, безусловным сыном своего отечества, а также всякие там случайности, произошедшие с его дальними родственниками и близкими друзьями, друзьями родственников и родственниками друзей, рассказанные им самим.

---

В центральном в это время один из генералов от инфантерии видит «каштан» и говорит с кавалерийским акцентом:

— А это что?

Старпом — отглажен, с биркой на кармане, стройный от напряжения:

— Это «каштан» — наша боевая трансляция.

— Да? Интересно, а как это действует?

— А вот, — старпом, как фокусник, щёлкает тумблером. — Восьмой!

— Есть, восьмой! — доносится из «каштана».

— Вот так, — говорит старпом, приводя всё в исходное, — можно говорить с любым отсеком.

— Да? Интересно, — генерал тянется к «каштану». — А можно мне?

— Пожалуйста.

Генерал включает и — неожиданно тонко, нежно, по-стариковски, с дрожью козлиной:

— Во-сь-мой… во-сь-мой…

— Есть, восьмой!

— А можно с вами поговорить?

Молчание. Потом голос командира восьмого отсека:

— Ну, говори… родимый… если тебе делать нех… уя…

— Что это у вас? — генерал оторопел, он неумело вертит головой и таращится.

Старпом сконфужен и мечтает добраться до восьмого; поборов в себе это желание, он мямлит:

— Вы понимаете, товарищ генерал… боевая трансляция… командные слова… словом, он вас не понял. Надо вот так, — старпом резко наклоняется к «каштану», по дороге открывает рот — сейчас загрызёт:

— Вась-мой!!! Вась-мой!!!

— Есть, восьмой!

— Ближе к «каштану»!

— Есть, ближе к «каштану», есть, восьмой!

— Вот так, товарищ генерал!

Генералы исчезают, время обедать, по отсекам расслабление, смех; командиры отсеков собраны в четвёртом на разбор, все уже знают — толкают командира восьмого: «Он ему говорит: разрешите с вами поговорить, а этот ему: ну, говори, родимый… у старпома аж матка чуть не вывалилась, готовься, крови будет целое ведро, яйцекладку вывернет наизнанку».

— А я чо? Я ничо, «есть, так точно», дурак!

РБН

Город С. — город встреч. Подводная лодка в створе.

— Взят пеленг на РБН столько-то градусов, — штурман потирает руки и сосёт воздух.

Офицеры в приподнятом настроении. РБН — это ресторан «Белые ночи». Офицерский ресторан. Там всё расписано: и столы, и женщины.

Рядом с РБН-ом двумя красными огнями горит вешка. При заходе в порт на неё берут пеленг.

РБН — это флотская отдушина. В нём тот маленький винтик, которым крепится весь флотский механизм, сам собой развинчивается и, упав, теряется среди стульев и тел.

В РБНе есть и свои «путеводители» — старожилы, знающие каждый уголок. У них сосущие лица.

— Кто это?

— Чёрненькая? Это Надежда. Двадцать шесть лет, разведена, ребёнок, квартира.

— А эта?

— Танечка. Хорошая девочка. Двадцать восемь, свободна, и квартира есть. Здесь бывает каждый четверг.

— Почему?

— Рыбный день. Ловит рыбу.

…Лодка ошвартована. Первыми в город сойдут: комдив — он был старшим на борту, и его верный оруженосец — флагманский по живучести. Они пойдут в РБН.

Фонари, светофоры, деревья, автобусы, женщины — всё это обрушивается на подводника, привыкшего к безмолвию, пирсу и железному хвосту своей старушки. На него падают звуки и голоса. Он, как бывший слепой, видит то, что другие уже давно не видят. Он идёт среди людей, улыбаясь улыбкой блаженного. Он придёт в РБН. Его тут давно ждут.

— Проходите, — швейцар расталкивает «шушеру» у входа и втягивает офицера, — ваш столик заказан.

— А ну, назад! — пихает швейцар «шушеру» в грудь. Офицер — самый стойкий любовник. В ресторане до 23 часов, обалдев от свободы, он пьёт и пляшет, демонстрируя здоровье. Потом он берёт вино и женщину и идёт к ней, где тоже пьёт и пляшет до четырёх утра, демонстрируя здоровье. С четырёх до пяти он охмуряет девушку. В пять с четвертью она его спрашивает: «Ты за этим пришёл?» — после чего его берёт оторопь, и она ему отдаётся, а в шесть тридцать он уже едет в автобусе на службу и чертит по дороге треки лбом по стеклу.

— Раз-бу-ди… ме-ня… — говорит он собрату, совсем издыхая, — я посплю только… двадцать минут… а потом… мы пойдём… в РБН… — и затих. Он лежит, как мёртвый, с мраморным лицом и полуоткрытыми глазами. И собрат будит его. Раздаются ужасные стоны. Стоя на четвереньках, он пытается встать. Встал. Пошёл. Сам пошёл. Под душ. После душа он готов в РБН…

Я бы поставил им памятник: огромную трёхгранную стелу, уходящую ввысь. К ней не скончался бы женский поток города С.

Флагман и комдив уже сидят в РБНе. Они уже выпили столько, сколько не способен выпить обычный человек. Когда оркестр уходит на перерыв, флагман выползает на сцену, берёт гитару и поёт:

— О-ч-и ч-ё-р-н-ы-е…

— Браво! — кричит комдив. — Снимаю ранее наложенное взыскание! — Он уже видит только тот предмет, который движется. Рядом с ним оказывается женщина в декольте. В декольте аккуратно упакован устрашающий бюст. Бюст движется, и комдив его видит. Бюст зачаровывает.

— Маша, — женщина поняла, что пора знакомиться.

— Ви-тя, — тянет комдив, уставившись в бюст, — ой, какие документы, — говорит он бюсту, падает в него носом и, присосавшись, протяжно целует со звуком.

Учение

Мороз дул.[3] Чахлое солнце, размером с копейку, мутно что-то делало сквозь небесную серь. Под серью сидел диверсант. Он сидел на сопке. На нём были непроницаемый комбинезон, мехом внутрь, с башлыком и электроподогревом. И ботинки на нём тоже были. Высокие. Непромокаемые, наши. И диверсант тоже был наш, но привлеченный со стороны — из диверсантского отряда. Ночевал он здесь же. В нашем снегу. А теперь он ел. Тупо. Из нашей банки консервной. Он что-то в ней отвернул-повернул-откупорил и стал есть, потому что банка сама сразу же и разогрелась.

Широко и мерно двигая лошадиной челюстью, диверсант в то же время смотрел в подножье. Сопки, конечно. Он ждал, когда его оттуда возьмут.

Шёл третий день учения. Неумолимо шёл. Наши учились отражать нападение — таких вот электро-рыбо-лошадей — на нашу военно-морскую базу.

Был создан штаб обороны. Была создана оперативная часть, которая и ловила этих приглашенных лошадей с помощью сводного взвода восточных волкодавов.

Справка: восточный волкодав — мелок, поджарист, вынослив, отважен. Красив. По-своему. Один метр с четвертью. В холке. А главное — не думает. Вцепился — и намертво. И главное — много его. Сколько хочешь, столько бери, и ещё останется.

Волкодавов взяли из разных мест в шинелях с ремнем, в сапогах с фланелевыми портянками на обычную ногу, накормили на береговом камбузе обычной едой, которую можно есть только с идейной убеждённостью, и пустили их на диверсантов. Только рукавицы им забыли выдать. Но это детали. И потом, у матроса из страны Волкодавии руки мёрзнут только первые полгода. А если вы имеете что сказать насчёт еды, так мы вам на это ответим: если армию хорошо кормить, то зачем её держать!

Шёл третий день учения. В первый день группа не нашего захвата, одетая во всё наше, прорвалась в штаб. Прорвалась она так: она поделилась пополам, после чего одна половина взяла другую в плен и повела прямо мимо штаба. А замкомандующего увидел через окно, как кого-то ведут, и крикнул:

— Бойцы! Кого ведёте?!

— Диверсантов поймали!

— Молодцы! Всем объявляю благодарность! Ведите их прямо ко мне!

И они привели. Прямо к нему. По пути захватили штаб.

Во второй день учения «рыбы» подплыли со стороны полярной ночи и слюдяной воды и «заминировали» все наши корабли. Последняя «рыба» вышла на берег, переодетая в форму капитана первого ранга, проверяющего, по документам, и, пройдя на ПКЗ, нарезала верхнему вахтенному… нет-нет-нет — только сектор наблюдения за водной гладью. А то он не туда смотрел. Только сектор и больше ничего. И чтоб всё время! Как припаянный! Не моргая. Наблюдал чтоб. Неотрывно. Во-он в ту сторону.

И вахтенный наблюдал, а «товарищ капитан первого ранга, проверяющий» зашёл по ходу дела к командиру дивизии, штаб которого размещался тут же на ПКЗ. (По дороге он спросил у службы: «Бдите?!» Те оказали: «Бдим!» — «Ну-ну, — сказал он, — так держать!» — и поднялся наверх). И арестовал командира дивизии, вытащил его через окно, спустил с противоположного сектора и увез на надувной лодке. Причём лодку, говорят, надувал сам командир дивизии под наблюдением «проверяющего». Врут. Лодка уже была надута и стояла вместе с гребцами у специально сброшенного шторм-трапика. Шёлкового такого. Очень удобного. Хорошая лодка. Мечта, а не лодка.

Вахтенный видел, конечно, что не в его секторе движется какая-то лодка, но отвечал он только за свой сектор и поэтому не доложил. Так закончился второй день.

На третий день надо было взять диверсанта. Живьём. На сопке. Вот он сидел и ждал, когда же это случится. А наши стояли у подножья, указывали на него и совещались возбуждённо. Наших было человек двадцать, и они поражали своей решительностью. Вместе со старшим. Он тоже поражал.