Мадлен Риффо - Больница как она есть

• Название: Больница как она есть
• Автор: Мадлен Риффо
• Издательство: Известия
• Жанр: Публицистика
• Год: 1976

Опубликовано в журнале "Иностранная литература" № 2, 1976

Из предисловия:

...Общественность мало что знает о «людях в белых халатах». Существуют глубоко укоренившиеся превратные представления. Спросите любого во Франции: как живут врачи? Вы услышите ответ: великолепно, они среди тех, у кого самые высокие заработки. Это почти что так. Система социального обеспечения, принятая в стране, выгодна частным практикам Но каково положение тех, кто работает в общественных больницах? Тех, для кого медицина не является бизнесом?..

С.Зыков

---

Возле самых совершенных машин, изобретенных человеческим гением, врач анестезиолог-реаниматор должен быть всегда начеку, мгновенно реагировать на любые проявления бесчувственного тела, в какую-то долю секунды суметь ответить ударом на удар, точными мерами отразить любое внезапное ухудшение. Взгляд реаниматора поверх маски — взгляд снайпера, стратега в разгар битвы, игрока в шахматы в конце партии, взгляд человека, для которого эта спасаемая им жизнь стала, поскольку она от него зависит, столь же драгоценной, как жизнь самого близкого для него существа.

Ксавье не видит ничего, кроме своего больного, плевать ему на туман. Я слышу в своих наушниках его голос:

— Помоги мне, они подсунули нам, черт бы их побрал, использованный кислородный баллон.

Приходится менять баллон во время полета, в этой тесной, шаткой кабине. А ведь весит этот баллон будь здоров... Для Ксавье все это привычно, для меня — ЧП. Я так возгордилась, что хоть чем-то смогла помочь, даже про туман позабыла.

— Берегись! Кабель высокого напряжения, — кричит капитан, который любит меня пугать. Никак не решу, оседлать его или уж поднырнуть.

Все смеются. Становится капельку легче. Что касается раненого, погруженного в глубокую кому, то он пускает слюну и в животе у него урчит. «Жаворонок», ты погрузил смерть к себе на борт.

На следующий день мне сообщат, что у привезенного нами человека весь мозг был в костных осколках, а электроэнцефалограмма — прямая линия.

И тогда я разгадываю вчерашние недомолвки. Из-за отсутствия персонала реанимационно-хирургическая служба в том провинциальном городе — накануне закрытия, хотя еще и не открылась по-настоящему. Вот медики и предпочли избавиться от обязанности, которую они не в состоянии были выполнить. Раненый был какой-то важной местной особой, и для него постарались сделать все, что возможно. Воззвали к частной транспортной фирме, одной из тех, что дают по радио трескучую рекламу. Оная фирма, установив отчаянное положение больного («нерентабельного»), отвертелась под предлогом отсутствия транспортных средств. Нажали на SAMU. Общественная организация часто вынуждена брать на себя невыполнимые поручения.

Три часа, потраченные на эту безнадежную перевозку, — как бы драгоценны они были в субботний вечер для пострадавших в дорожных авариях — других раненых, которых еще можно бы спасти!

■

...Погоня за максимальной прибылью — основа мира, в котором финансовая олигархия в конце концов оскверняет все, к чему прикасается. Она давит человека низкооплачиваемого, которому «закрыты все пути», губит призвания, якобы «возмещая» их чем-то, и под этим предлогом зверски эксплуатирует работников в белых халатах.

Будучи свидетелями всеобщей продажности, иные начинают колебаться: «Если такова жизнь, значит, я просто идиот. К чему стесняться?» Врачи, поначалу преданные своему делу и не помышлявшие о наживе, попадаются на удочку, сами того не замечая. «Мы живем в таком мире, который невольно засасывает, — пишет мне один из них. — Каждый несет в себе моральные язвы и шрамы того класса, выходцем из которого он является. Нас породило и изуродовало общество, в котором даже здоровье человека становится предметом купли и продажи».

От приятельских отношений — один шаг до нечестной сделки, когда, к примеру, служащий, распоряжающийся перевозкой больных, вызывает не SAMU, а частную фирму, срывая хорошенький куш с потерявшей голову семьи и оказывая услугу коммерческому предприятию, с которым он связан дружескими узами или денежными интересами. На долю общественной службы приходятся наиболее тяжелые больные, требующие самого тщательного и дорогостоящего ухода. SAMU возьмет их, как бы ни была перегружена, не рассчитывая на какую бы то ни было материальную выгоду.

Я могла бы воспроизвести циркуляр за № 5-74 министерства внутренних дел, направленный всем полицейским участкам по поводу «трудной проблемы неотложных перевозок». Циркуляр рекомендует, какую именно частную фирму следует вызывать в первую очередь, оказав ей предпочтение перед SAMU, потому что последняя, мол, «доступна для всех».

Я не отвлекусь в сторону, а лишь покажу иной аспект все той же проблемы, рассказав, как мы прибыли вчера вечером к одру больного, когда у его подъезда уже стояла машина «скорой помощи», принадлежащая фирме, которая занимается санитарными перевозками и реанимацией.

Вообразите, как в подобном катастрофическом случае сталкиваются лицом к лицу умирающий, обезумевшая семья, бригада «скорой помощи» и смерть.

Мы находимся в дешевой квартирке одного из пригородных домов. Входим в столовую. На перепачканном ковре лежит истекающий кровью человек, а вокруг уже устанавливают свою аппаратуру люди в белых халатах. Волей-неволей им приходится передать больного в руки SAMU, вызванной полицейским. Мои товарищи принимаются за работу: вентилируют легкие, подключают к аппаратуре, производят инфузию и перфузию, принимают все меры к восстановлению сердечной деятельности. Речь идет о том, чтобы пустить в ход человеческий механизм хотя бы на то время, пока больного доставят в соответствующую больницу.

Во время этой битвы за жизнь побежденная бригада из частной фирмы уходит, не забыв, однако, урегулировать с семьей финансовые вопросы.

Пока мы на носилках переносим в машину больного, за которым Ксавье будет бдительно и неотступно следить в пути, жена нашего пациента встревоженно теребит свой тощий кошелек и, наконец, спрашивает:

— Сколько с меня?

— Нисколько, мадам.

— Возможно ли это?

— С того момента, как ваш муж взят на попечение SAMU, он считается госпитализированным. Наше вмешательство будет включено в стоимость общей суммы лечения, которое оплатит Общественное социальное страхование.

Шофер ворчит:

— Эти шакалы из фирмы «Неотложная помощь Машена» столько времени упустили. Но поди втолкуй людям...

■

Осенью 1973 года я вернулась в больницу Елены. Было жарко — летний день ошибся датой.

Я выстирала и выгладила вещи Марты. Благодаря этому белому халату я вернулась в свою страну, мне жаль было с ним расставаться, но теперь я должна была рассчитаться с отделом кадров, как обязан сделать любой временный служащий.

Под аркадами в саду я столкнулась с Иоландой, окончившей работу и уже переодевшейся в городское платье. Мы уселись на скамейку. Вокруг нас жужжали запоздалые пчелы. Иоланде необходимо было поговорить о своем моряке.

— Ведь я могла бы встретить его на танцах, могла бы бродить с ним по праздничному, разукрашенному флагами городу. Толпа разъединяла бы нас, и мы притворялись бы, что потеряли друг друга. И вдруг я услышала бы его смех.

Мы могли бы вместе ходить в кино, вместе работать и вместе вечером возвращаться домой — в каком-нибудь портовом городе. Я так хотела бы... утром позавтракать с ним. Он бы сварил кофе, я бы намазала бутерброды. Ждали бы вместе автобус, бегали по полю, купались бы в море. Я осмотрела бы его корабль. Он ушел бы, с рюкзаком на спине, я ждала бы его. А мы ничего не смогли... Ведь тебе-то понятно, что я и спящим и просыпающимся видела его только при других, при Жюстине или Елене...

Она долго молчит, перебирая в уме длинный список запретных радостей. Ее голос пробуждает во мне тоску по любви. Мы думаем об одном и том же.

— Жан сейчас в одной из пригородных больниц. Ужасно как похудел, передвигается с палкой. А на лбу у него все та же непокорная прядь волос, которая, ты ведь помнишь, придает ему мальчишеский вид. Он вроде счастлив. И не знает, что в легких у него метастаз и его переведут в другую больницу. Я навещаю его каждый день, а это не просто. Бегу сломя голову, чтобы успеть в приемные часы. Пришлось бросить ночные дежурства. На питание мне и без них хватает, а я не хочу сейчас уставать. Хочу использовать время, пока он еще там. Пока я смогу с ним видеться... Я прихожу к нему как посетительница, справляюсь о нем у сестер. Приехал его отец, но старик совсем ошарашен. Ах, если бы я могла выхаживать Жана сама до конца...

Я сижу рядом с ней, не осмеливаясь заговорить, так же как и в тот, уже отдаленный теперь день, когда, разбирая со мной ночное белье, Иоланда сказала: «Я знаю, что это значит: «остеосаркома». Позднее, в нашем маленьком кафе, я ухаживала за ней, как за потерпевшей аварию: она замкнулась тогда в своем страдании, как «морячок» по прибытии к нам в больницу, когда он отшвырнул стакан с кофе. Рана Иоланды еще свежа.

— Пока я смогу с ним видеться, — повторяет Иоланда.

Они живут в оазисе. Обитают в мгновении, которое остановилось лишь потому, что они держатся за руки. Любовь свободна, как дух, и улетает из форточки общей палаты.

В апреле 1972 года повстречались на моем пути две колибри. Поднявшись из подземного бомбоубежища, я вдруг увидела их перед своим окном. Парочка сине-зеленых птичек переплетала на лету свои крылья в любовном танце, выписывала четкие и веселые арабески в золотистой пыли, поднимавшейся над разбомбленным кварталом столицы. По словам старожилов Ханоя, в город никогда не залетают колибри. И все же эта чудо-парочка была тут, их сбила с толку бомбардировка, обрушившаяся на всю окрестность: на леса, хижины. Чересчур малы и легки они были для бомб. Свет, порожденный светом. Кружась друг над другом, они поднимались все выше и выше над дымом, достигли голубизны и навсегда исчезли — торжествующая душа города, души убитых, разлученных любовников. Неразлучимых.