Ян Рудский - 95-16

• Название: 95-16
• Автор: Ян Рудский
• Издательство: "Молодая гвардия"
• Жанр: Детектив
• Год: 1967

Несомненные достоинства этого произведения обусловлены, на наш взгляд, прежде всего тем, что здесь берётся крупная, значительная тема — неустранённые последствия войны, безнаказанное существование нацистских преступников, тема предательства высоких идеалов, выстраданных в обстановке концлагеря, социальных порядков, которые коверкают самую крепкую дружбу и самые благородные идеалы. И детективный элемент  — сделанный на высоком профессиональном уровне — придаёт особое напряжение этой тревожной теме.

---

— На этот вопрос гораздо подробнее может ответить Пол. Он ведь работал в «белом бараке» — так в лагере называли лабораторию доктора.

— Да, да. Это мне известно. Но вы, быть может, сумеете добавить какие-нибудь детали. Сегодня во второй половине дня я жду представителей из боннского министерства юсти­ции. Мне бы хотелось до их приезда получить полную ин­формацию обо всем. Прошу вас!

И Шель начал длинный рассказ. Он старался ничего не пропускать. Он подробно рассказал о том памятном утре, когда они покинули лагерь, об убежище в подвале и дне ос­вобождения. Когда он упомянул о полученном от Леона письме, комиссар спросил, не захватил ли он его с собой. Шель ответил утвердительно и вынул бумажник.

— Странно, — пробормотал он, обшаривая все отделения, — я никак не могу его найти. Не понимаю, куда оно могло деться…

— Может быть, вы оставили его дома?

— Нет, я абсолютно уверен, что нет! — сердито сказал Шель. — Все бумаги были со мной. Исчезновение письма — очередная необъяснимая загадка в целом ряду других.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Когда? — задумался журналист. — Как только приехал в Гроссвизен. А когда потом, уже не помню.

— Ничего не поделаешь. Продолжайте, пожалуйста. Через час, выкурив бесчисленное множество сигарет Шель немного охрипшим голосом закончил свой рассказ:

— Сознание я потерял не полностью, — вспоминал oн события последней ночи, — однако совершенно лишился сил и был в каком-то дурмане. До меня доходили только обрывки разговоров. Когда я пришел в себя, Пол сказал мне о смерти доктора. Вы приехали, если не ошибаюсь, минут через десять после этого.

— Вы несколько раз упоминали о каких-то подозрениях Не могли ли бы вы уточнить, о каких именно?

Шель задумался. Все таинственные события он перебирал в памяти еще по пути в участок и тогда же ясно понял, что облеченные в слова туманные домыслы покажутся ничтожными, если не наивными.

— Не стоит пока касаться этого вопроса, — сказал он. — Я должен еще кое в чем убедиться…

— Как хотите. Я только попрошу вас подписать протокол допроса, после чего дело будет передано в высшую инстанцию.

— Какой протокол? — Шель с удивлением огляделся по сторонам, но не заметил никого, кто бы мог записать его слова.

Визнер рассмеялся.

— Мы применяем современные методы. Сюда, — yказал он на абажур стоящей на письменном столе лампы, — вмонтирован микрофон. Ваш голос был записан в секретариате на пленку. Как раз сейчас машинистка переписывает с нее показания. Магнитофон — очень ценное нововведение в нашей работе. Мы сохраняем пленку до самого конца следствия, и если возникают какие-либо сомнения или в показаниях появляются противоречия, мы представляем неоспоримое доказательство: подлинный голос свидетеля или обвиняемого.

Шель с неудовольствием покачал головой — о таких вещах следует предупреждать заранее — и вопросительно посмотрел на Джонсона.

— Тебе еще нужно о чем-нибудь говорить с комиссаром, Пол?

— Пожалуй, нет. Сегодня ночью я описал все события в форме рапорта, а утром пришел пораньше. Мы уже успели все обсудить. Если ты кончил, давай выйдем вместе.

Шель обратился к комиссару:

— Протокол будет готов сейчас?

— Боюсь, что нет, — ответил Визнер. — Я был бы очень вам признателен, если б вы смогли зайти подписать показа­ния немного позже.

— Ну конечно! Я забегу после обеда.

Шель с нескрываемой симпатией попрощался с Визнером. Этот принципиальный человек ему нравился. Он чувствовал, что такому можно смело доверять. Он вспомнил, как когда-то случайно отозвалась о комиссаре Кэрол. Будучи человеком способным и образованным, он вполне мог стать прокурором, но был всего лишь комиссаром. Повышения по службе не про­исходило. Его не считали «своим». Кажется, он даже сидел когда-то в концлагере…

— Ну как, доволен ты ходом дела? — прервал Джонсон размышления журналиста, когда они очутились на улице. — Я считаю, что события минувшей ночи завершили эту непри­ятную историю.

— Честно говоря, я не знаю, что обо всем этом и думать. А впрочем, быть может, ты прав — пора заменить вопроси­тельный знак точкой.

Джонсон энергично поддержал его.

— В делах подобного рода почти всегда остается какая-то доля сомнений, — сказал он. — Мы знаем, что произошло, однако нам неизвестно, какие события этому предшествова­ли; в конце концов мы находим более или менее убедитель­ные доказательства, восстанавливаем обстоятельства, сопутствовавшие отдельным происшествиям, и объединяем все в единое целое. В данном случае собрать доказательства ока­залось особенно трудно. Главных героев драмы — Менке и Траубе — нет в живых. Впрочем, пожалуй, нам нет нужды продолжать этим заниматься, поскольку виновник понес за­служенное наказание. — Заметив, что Шель колеблется, он добавил: — Приходи сегодня к нам пораньше. Проведем, на­конец, по-настоящему спокойный и приятный вечер.

— Хорошо, Пол, спасибо. Я зайду во второй половине дня. Не позже чем завтра я должен выехать из Гроссвизена. Прежде чем возвращаться в Польшу, мне нужно провести несколько дней во Франкфурте, чтобы собрать и обработать ма­териал для очерка.

Расставшись с Джонсоном, Шель отправился в больницу, где лежал Лютце.

Посетителей пускали только во второй половине дня, но Шель проник в палату без особого труда, объяснив швейца­ру, что уезжает из города и хочет попрощаться с больным.

Лютце выглядел бодрее. Сероватая бледность сменилась легким румянцем. На вошедшего он поглядел с нескрывае­мым любопытством.

— А я думал, вы забыли, — сказал он.

— О чем? — Шель присел на табурет около кровати.

— О водке.

— Я не забыл, но не принес. Мне бы не хотелось нарушать больничные правила.

— Так чего же ради вы пришли?

— Неужели трудно догадаться?

— Трудно!

— Лютце! Перестаньте прикидываться. Я хочу выяснить известные вам факты. А чтобы рассеять ваши опасения, я вам сначала расскажу о последних событиях.

Лютце пожал плечами. Поправив подушку, он устроился поудобнее и с недоверчивой усмешкой смотрел на журналиста.

— Предположим, что чемодан, который вы отнесли на вок­зал, получен вами от Леона. Опасаясь, что кто-нибудь заста­вит вас признаться, где он находится, вы послали квитанцию по почте. Несмотря на некоторые трудности, мы чемодан по­лучили. Находившиеся там бумаги касались опытов, которые доктор Шурике проводил на заключенных лагеря Вольфсбрук. Сравнивая написанные от руки заметки на этих бумагах с почерком доктора Менке, мы убедились, что Менке и Шу­рике — одно и то же лицо. В результате непредвиденных обстоятельств бумаги были уничтожены. Несмотря на это, рука правосудия настигла доктора. К сожалению…

— Что — к сожалению?.. — крикнул Лютце, приподыма­ясь на локтях.

— Доктор Менке погиб при попытке к бегству.

— Он умер?

— Умер. Делом занялся комиссар Визнер. Сегодня в Гроссвизен приедут представители из Бонна. Этого хватит, чтобы развязать вам язык?

— А что вы, собственно, от меня хотите? Менке черти уне­сли, они и так его заждались. Чего ж тут еще объяснять?

— Смерть Леона.

— Ему уже ничего не поможет.

— Когда вы видели его последний раз?

Лютце уставился на свисающую с потолка лампу и не отвечал.

— Слушайте! — нетерпеливо воскликнул журналист. — Я, иностранец, пытаясь разобраться в этих странных со­бытиях, впутываюсь в бог знает какие передряги, а вы, его друг…

— Ладно, ладно! — перебил больной. — Хватит фило­софствовать. Лютце не такой дурак, как думают. Если я не хочу говорить, значит, так надо. Вы приехали и уедете, а я останусь.

— Герр Лютце, — возобновил свои попытки Шель, — давайте договоримся: вы ответите на мой вопрос или — еще лучше — расскажете все, что вам известно, а потом мы ре­шим, как будем поступать дальше, если вообще ваши новости можно использовать.

Глаза больного снова обратились к потолку, лицо утрати­ло насмешливое выражение. Видимо, он раздумывал над по­лученным предложением. Шелю хотелось закурить, но он сдержался, не зная, разрешается ли это здесь.

— Я видел Леона за несколько часов до смерти, — про­изнес Лютце, не поворачивая головы. — В тот вечер он при­нес мне чемодан и сказал: «Лютце, ты единственный человек в Гроссвизене, которому я могу доверять. Эти бумаги я недав­но вытащил из подвала разрушенного дама. Здесь доказа­тельства преступлений, совершенных в Вольфсбруке». Я не очень-то понимал, о чем идет речь. Леон часто на что-то на­мекал, но никогда ничего не объяснял толком.

— Что же было дальше?

— Именно в тот раз он сказал: «Эти бумаги — динамит, Лютце. Они обвиняют человека, который умертвил десятки здоровых людей, а сам, как я подозреваю, еще жив. Мне ка­жется, я даже знаю, где он находится». Тогда я спросил, по­чему он не обращается в полицию, ведь они должны зани­маться подобного рода делами. Леон ответил: «Помнишь, Лютце, гестапо в Гроссвизене? Их там было человек два­дцать, может немного меньше или больше. Это была тайная полиция, но их все знали, всем было известно, как их зовут и где они живут. Те времена прошли. Сегодня гестапо уже нет, зато есть нечто, о чем известно очень немногим, — су­ществует тайная организация, настолько засекреченная, что даже отдельные ее члены не знают остальных. Однако ничего больше я тебе не скажу, — говорил Леон. — Чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя. Через несколько дней из Польши сюда приедет Ян Шель. Запомни это имя. Ян Шель, журналист. Чемодан ты отдашь ему, только ему, или челове­ку, который докажет, что приехал от его имени». Я спросил, почему бы ему не сделать этого самому. Он сказал: «Я наде­лал много всяких глупостей, и мне придется за них распла­титься». Я подумал, что он запутался в какой-нибудь дурац­кой истории и его должны посадить, и ни о чем больше не спрашивал.— Лютце немного помолчал, потом тихо доба­вил: — В ту же ночь он умер.