Бруно Винцер - Солдат трех армий

• Название: Солдат трех армий
• Автор: Бруно Винцер
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Мемуары немецкого офицера, в которых автор рассказывает о своей службе в рейхсвере, гитлеровском вермахте и бундесвере. В 1960 году Бруно Винцер, штабс-офицер бундесвера, тайно покинул Западную Германию и перешел в Германскую Демократическую Республику, где издал эту книгу — историю своей жизни.

---

Начальником главного штаба бундесвера был генерал-лейтенант Хойзингер. Ему были подчинены: инспектор армии генерал-лейтенант Реттигер, инспектор военно-воздушных сил генерал-лейтенант Каммхубер и инспектор военно-морских сил вице-адмирал Руге. Мы считали их своими начальниками; министр был в наших глазах, скорее, главным представителем «по делам бундесвера», организатором.

Гораздо больше заботила и ближе касалась нас нехватка добровольцев. В военно-воздушных силах, где требуются сверхсрочники, от военнообязанных было мало проку. Приходилось прибегать к помощи пропаганды.

— Здесь перед вами насущная и важная задача, – сказал мне начальник штаба полковник Хеннинг, когда я рапортовал ему о своем назначении офицером по связи с прессой при штабе наземных сооружений ВВС «Юг». – На гражданке вы работали в прессе. Стало быть, вы журналистскую братию знаете. Пресса должна давать толковые статьи о бундесвере. От них проку больше, чем от этих надоевших объявлений и плакатов на столбах. Нам нужны добровольцы. Вот вы, милый мой, в эту точку и бейте!

В веймарские времена полковник Хеннинг служил в данцигской полиции. В 1933-1934 годы он прошел курс обучения на звание пилота при существовавшем тогда Германском союзе воздушного спорта, а в 1935 году был зачислен в военно-воздушные силы рейха.

После войны он не стал дожидаться «вспомоществования», а изучил дело каменщика, после чего упорным трудом приобрел квалификацию инженера.

— Избавьте меня от журналистов, я эту публику видеть не желаю!

Сказав свое напутственное слово и хлопнув меня но плечу — жест, по которому в полковнике можно было признать каменщика, – он проводил меня до двери. Перепрыгивая через ступеньки, я взбежал на следующий этаж, в свой кабинет, и занялся работой.

В моей военной карьере наступила новая фаза. Теперь я сидел в штабе корпуса. Следовательно, я был больше на виду, чем командир батальона в каком-нибудь гарнизоне.

В служебной инструкции генерального инспектора бундесвера были четко сформулированы мои обязанности в качестве офицера по связи с прессой. Мне чаще, чем другим штабным офицерам, представлялась возможность знакомиться со всеми видами оружия во всей Федеративной республике, участвовать в совещаниях и самостоятельно устраивать встречи и собеседования, относящиеся к моей сфере деятельности. Кроме того, я имел допуск для обработки секретных документов: «СД. Для ограниченного пользования», «СД. Секретно», «СД. Строго секретно», включая «НАТО. Конфиденциально» и «НАТО. Секретно»; допуск мне выдал полковник Хеннинг, когда американцы, ведомство по охране конституции и служба военной контрразведки кончили свои изыскания на основе заполненой мною анкеты НАТО: «Personal History Questionnaires».

Этот документ открыл передо мною многие закрытые для других двери. Но о том, что настанет день, когда он откроет мне глаза, я тогда и не подозревал.

Разногласия

Теперь с позволения читателя я коротко расскажу о других обстоятельствах моей жизни. Надо было как-то упорядочить свои личные дела. Прежде всего мне требовалось жилье; Найти его было непросто. Первое время моей службы в Карлсруэ я жил в гостинице. Затем после долгих и тщетных поисков меблированной комнаты два знакомых офицера поселили меня с собой, у их квартирной хозяйки.

Комнат для одиночек было мало, и стоили они очень дорого. В университетских городах, где сотни студентов нуждались в жилье, за небольшую комнату брали от восьмидесяти до ста пятидесяти марок. Но тот, кто в ней нуждался, вынужден был платить такую высокую квартирную плату.

Все было бы в порядке, если бы нашу квартирную хозяйку не осенила идея водить нас по воскресеньям в церковь. Как мы ни объясняли, что скоро у нас будут свои собственные священники, ее никак нельзя было отвадить. Только когда у нее не осталось никаких сомнений в том, что мои оба товарища протестанты, а я неверующий, она в ужасе отступилась, и утренний кофе с каждым утром становился все жиже.

Мы поневоле мирились с этим, пока наконец не получили квартиры в домах на окраине Карлсруэ, выстроенных бундесвером для военнослужащих, откуда я спустя несколько лет, как рассказано выше, отправился в далекое «отпускное» путешествие и так и не вернулся ни в Карлсруэ, ни в другие западногерманские города.

Остается еще упомянуть о том, что я перед своим зачислением в бундестаг женился в Гамбурге во второй раз и привез жену в город, где работал. Согласно контракту со строительной компанией, обычная цена за сдаваемую внаем четырехкомнатную квартиру составляла триста шестьдесят марок. А мы, военные, платили половину этой суммы, остальное брал на себя бундесвер. Кроме того, мы получали соответственно рангу квартирные деньги, которыми почти полностью покрывалась арендная плата.

Таким образом, я, бесспорно, мог быть доволен условиями своего существования. Однако же этот домашний приют с его радостями был для меня и островом, куда я спасался, мысленно повторяя: «Ах, плевать мне на всех вас», и, едва дверь за мной закрывалась, я начал жить в другом, лучшем мире, со своей семьей, книгами и мечтами.

Позднее, когда к естественному раздражению по поводу всяческих непорядков в бундесвере добавились еще и сомнения, сперва мало ощутимые, а потом все усиливавшиеся, меня неизменно примирял с действительностью мой мирок, мои близкие; я слишком охотно поддавался иллюзиям. Я хотел заставить и в конечном счете заставил себя не быть пессимистом. Ведь я хорошо обеспечен, думал я, могу кое-что себе позволить, к чему мне желать перемен? После каждого приступа уныния опять возникали какие-то новые надежды.

Это ощущение личного благополучия порождало психологию благополучного человека, которую и учел Аденауэр на выборах, выступив с лозунгом: "Никаких экспериментов!", что и принесло ему успех. Сытые люди способны в крайнем случае на сарказм, но выйти на баррикады они не решатся даже в самых смелых мечтах. Поэтому я и не могу утверждать, что мое политическое прозрение — результат непрерывного, прогрессирующего развития.

Однажды Немецкий Красный Крест обратился к населению с призывом сдавать кровь. Донорство было добровольным, и уклонялись от него лишь немногие. Солдаты штабной роты единодушно решили в этом участвовать. Командир роты сказал мне:

— Это дело хорошее. Так часто слышишь о том, как люди, пострадавшие при автомобильной катастрофе, погибают только оттого, что у медиков не оказалось в запасе консервированной крови. Это действительно хорошев начинание. Эх, если бы мы имели ее во время войны!

— Тогда делали переливание крови. Я сам помог таким способом одному обер-ефрейтору.

— Если опять будет война, эти средства дадут возможность спасти больше людей — хоть какое-то утешение! Но конечно, войны не будет, во всяком случае, в обозримый срок.

— Надеюсь. Если никто не будет стрелять, нам не понадобятся такие запасы, чтобы восполнять пролитую кровь. Вы согласны?

— Разумеется, а все-таки интересно, что средства сохранения человека так же прогрессируют, как и средства его уничтожения, верно?

— Возможно, но средства уничтожения становятся вес чудовищней.

— Вы имеете в виду атомную бомбу? Вспомните Хиросиму! Вы ведь знаете, что говорят в свое оправдание американцы; эту бомбу надо было бросить, чтобы вынудить японцев к капитуляции; если бы война продолжалась, она унесла бы гораздо больше жертв, разумеется, среди американцев.

Я тогда еще не знал истинного положения вещей, не знал, что Япония была на грани катастрофы еще до разрушения Хиросимы и Нагасаки, поэтому я ответил:

— Но жертвой атомной бомбы стали почти без исключения только мирные жители.

— Это говорил и пилот той машины; но ему запретили рассказывать, объявили его помешанным и засадили в сумасшедший дом.

— Представляю себе, как мучит этого человека мысль о том, какое страшное дело он совершил.

— Господи, Винцер, надо же все-таки знать, ради чего ты что-то делаешь. Позвольте в этой связи задать вопрос, на который вы, как офицер по связи с прессой, наверняка мне ответите: что я должен говорить своим солдатам, как им разъяснить, за что они сражаются. Скажите мне, пожалуйста, вы за что?

Я смотрел на него, онемев от изумления. Этот офицер, бывший командиром штабной роты, обращается ко мне с вопросом, который он должен был давным-давно обсудить со своими солдатами. Я ответил ему:

— За свободу, конечно.

— Да, как говорится в наших лозунгах. Но что понимается под словом «свобода»?

— Ну, например, хотя бы возможность свободно говорить то, что думаешь, или свобода от гнета всяческого страха, или свобода нашей родины.

— Хорошо, но что я должен говорить своим солдатам?

— Объясните им, что они должны сражаться, когда на них нападают. Тогда они сражаются за то, чем они обладают сегодня.