Бруно Винцер - Солдат трех армий

• Название: Солдат трех армий
• Автор: Бруно Винцер
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Мемуары немецкого офицера, в которых автор рассказывает о своей службе в рейхсвере, гитлеровском вермахте и бундесвере. В 1960 году Бруно Винцер, штабс-офицер бундесвера, тайно покинул Западную Германию и перешел в Германскую Демократическую Республику, где издал эту книгу — историю своей жизни.

---

Сами того не сознавая, мы тоже подпали под влияние легенды о «ноже в спину»[7]. Хоть нам и свойственна была юношеская любознательность и мы всегда обо всем расспрашивали и настойчиво добивались ответа, если какое-то утверждение не внушало нам доверия, нам ни разу не пришло на ум выяснить, почему же его превосходительство и его присные вопреки их громогласным заявлениям о своем военном превосходстве проиграли войну.

На вечерах в нашем клубе чаще всего пели и рассказывали. Мы слушали затаив дыхание, когда речь заходила о бойцах добровольческих корпусов, которые штурмовали Аннанберг в Верхней Силезии и участвовали в походе на большевиков под Ригой и Киевом. Точно так же, как дома, за ужином, или в школе, на уроке истории, мы и здесь толковали о Версальском договоре, о потерянных колониях и об отнятых территориях, о необходимом для немцев «жизненном пространстве» и о будущем.

Мы пели такие ландскнехтовские и солдатские песни, как «Далеко под Седаном», «Полночный лес в Аргоннах», «Голубые драгуны» или «Гарцует длинной вереницей на конях гордый полк» с заключительной строкой: «… мы кайзерова конница».

Конечно, у нас были и свои «шмутки»: короткие штаны из коричневой кожи и зеленые рубашки; у нас был свой отличительный знак — звезда с черно-бело-красным кружком в центре ее.

В один прекрасный день монархически настроенный Германский национальный союз молодежи переименовали в Великогерманский союз молодежи. От этого упреждающего события культа великодержавности до позднейшего присоединения к гитлеровской молодежной организации «Гитлерюгенд» оставался только шаг.

Неподалеку от нас в большой вилле жил генерал-директор Флик, глава крупнейшего концерна. Господину Флику спалось спокойнее, когда в саду его караулил человек с пистолетом и двумя натасканными овчарками. Собак звали Люкс и Хорст. Человека звали Карл Эрнст. До этого он много лет служил в кавалерии.

У папаши Эрнста было два сына. Старший, по имени Карл, как и отец, стал потом группенфюрером штурмовых отрядов в Берлине, а младший, Густав, был членом Великогерманского союза молодежи и одним из моих приятелей. Я часто у него бывал, и, когда нам дозволялось войти в комнату его брата, вид ее оставлял незабываемое впечатление. В этой комнате на шкафу лежал стальной шлем с большой свастикой. На стенах висели сабли, штыки и старые пистолеты, а кроме того, черный вымпел с черепом и уйма фотографий разных военных. Здесь я впервые услышал подробные рассказы об Адольфе Гитлере, Германе Геринге и Эрнсте Реме, о марше на Фельдгерреналлее в Мюнхене, о побоищах в залах пивной «Хофброй» и о грядущей «революции». Всеми штурмовыми отрядами Германии командовал капитан в отставке Рем, и, по мнению Карла Эрнста, он должен был стать наряду с Гитлером одним из восходящих деятелей нового правительства.

Все это казалось необыкновенно таинственным и мужественным и было проникнуто фронтовым духом.

Карл Эрнст бойко рассказывал, а мы разинув рот слушали, чувствуя свое ничтожество, когда он говорил:

— То, чем вы занимаетесь в Великогерманском союзе молодежи, очень мило, но это детская игра. Это так же беззубо, как и то, что делали старые филистеры в «Стальном шлеме» или в «Союзе Кифхойзера». Разве это похоже на фронтовиков? У вас нет никакого размаха.

Мы уже усвоили, что нас окружает не только походная романтика. Мы участвовали вместе с молодежными отрядами солдатских союзов в учениях на местности. При этом происходили довольно частые стычки с членами Коммунистического союза молодежи и Социалистической рабочей молодежи. Тогда же я снова встретил своих друзей, сыновей сапожника. Мы не задумываясь пожали друг другу руки, за что и устроил мне взбучку мой группенфюрер.

А сыновьям сапожника он крикнул:

— Убирайтесь в Веддинг[8] или в Кепеник, ваше место там, а здесь, в Груневальде, не смейте шляться с красной тряпкой!

Ребята в ответ засмеялись и крикнули:

— У тебя, как видно, не все дома, мы же здесь живем!

Мой группенфюрер не преминул дать сдачи:

— Тогда катитесь отсюда, да поживей, вы, московиты!

Граждане этого государства

В школе я сидел на одной скамье с евреем. Звали его Вильгельм Дейч. Во время первой мировой войны отец Вильгельма получил Железный крест за отвагу, проявленную перед лицом врага. Мы дружили с Вильгельмом. Он помогал мне зубрить латинские вокабулы, а я подсказывал ему, когда он путал имена бесчисленных полководцев. И как нас ни рассаживали, мы снова оказывались на одной скамье. Кроме того, мы вместе играли в хоккей за «БСФ-92», а его сестренку я учил кататься на коньках. Мать Вильгельма работала в немецком Красном Кресте.

Вильгельм Дейч был не единственный еврей в нашей школе, но так называемый еврейский вопрос у нас тогда еще не существовал, хотя, приглашая старшеклассников вступать в студенческие союзы, наши бывшие соученики обходили евреев с ледяной вежливостью. Правда, педагоги почти не пытались противостоять антисемитской травле, которая на улицах принимала все более разнузданный характер. На стенах домов погромщики расклеивали плакаты с надписью: «Евреи — наше несчастье», выводили на заборах белыми буквами: «Во всем виноваты евреи», скандировали хором: "Издохни, еврей!"

Неопределенная позиция, которую в этом вопросе занимала школа, вполне соответствовала и некоторым другим впечатлениям от преподавания в мои времена. Ведь из нас должны были бы воспитать доблестных граждан Веймарской республики, однако мы это на себе не ощущали.

И хотя никто из преподавателей не высказывался открыто против этого государства, не было и таких, которые бы особенно старались нас к нему расположить.

Если на учительской кафедре стояли офицеры запаса и им случалось говорить о президенте республики Эберте, фамилии президента всегда сопутствовал эпитет «подмастерье шорника», который произносился нараспев и сквозь зубы, с иронической усмешкой; имя же Гинденбурга пока еще не связывалось с государственными функциями, тогда его упоминали только как «господина фельдмаршала». Историческое значение цветов Веймарской республики — черно-красно-золотой — отмечалось далеко не столь охотно, как то обстоятельство, что ее торговый флаг все еще был черно-бело-красным и только в его левом верхнем углу имелось изображение маленького черно-красно-золотого гейса[9].

Находясь под влиянием самых различных фактов и впечатлений, я не в силах был выбрать правильный путь. Просиживая брюки на школьной скамье, я и сам толком не знал, для чего, собственно говоря, продолжаю учиться! ведь курьеров с аттестатом зрелости было уже достаточно, а на биржах труда стояло в очереди бесчисленное множество здоровых мужчин, желавших получить пособие по безработице. Моего отца это не коснулось: он был государственным служащим, но мои братья потеряли работу, четырех сыновей сапожника выставили на улицу, трое моих одноклассников бросили школу, потому что их отцы из-за отсутствия средств не могли вносить плату за право учения. А из баров и садов-ресторанов доносилось кваканье саксофонов: "Солнца луч, воскресный отдых… "

Для миллионов людей «воскресный отдых» длился непрерывно, но, увы, без проблеска света. А у меня ко всему пропала охота, тем более к бессмысленной зубрежке в школе. Вечерами мы стояли на углах улиц, школьники и безработные. Мой отец ворчал:

— Какая жалость, что отменили воинскую повинность.

Это стало для меня руководством к действию. К солдатам меня влекло с детства. Им я обязан был и своей коллекцией патронов, и настоящим солдатским ранцем, который стал моей школьной сумкой. В Союзе молодежи я преисполнялся гордостью, когда нами командовал «настоящий» офицер, любое учение не было мне в тягость.

Школа восхваляла подвиги кайзеровской армии. Мой дядя и двоюродные братья дослужились до офицерского звания. Мой старший брат тоже стал бы офицером, но он был еще слишком юн, когда явился на пункт записи добровольцев. В добровольцах больше не нуждались, воинской повинности не было, и это-то и удручало моего отца, который нахвалиться не мог дисциплиной и порядком в старой армии. У меня не было никаких оснований сомневаться в том, что он и мне хотел бы дать такое же воспитание, а мои склонности этому не противоречили, раз уж моим плантаторским мечтам не суждено было осуществиться.

Профессия военного — вот достойная усилий и почетная цель, думал я, и мне хотелось как можно скорее ее достигнуть, тем более что таким способом я избавлюсь от школы. В то время солдатом можно было стать, только завербовавшись не меньше чем на двенадцать лет службы в рейхсвере.

Итак, я подал заявление с просьбой зачислить меня в армию.

Я «подтягиваюсь»

Вызов на медицинский осмотр, а затем и на проверку физического и умственного развития не заставил себя долго ждать. Он был напечатан на типографском бланке, как и полученное позднее вермахтовское медицинское заключение о годности.