Максим Горький - Том 14. Повести, рассказы, очерки 1912-1923

• Название: Том 14. Повести, рассказы, очерки 1912-1923
• Автор: Максим Горький
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1949

В четырнадцатый том вошли произведения, написанные М. Горьким в 1912–1923 гг. Из них следующие входили в предыдущие собрания сочинений писателя: «Хозяин», «М.М. Коцюбинский», «Кража», «Рассказы», «Пожар», «Лев Толстой», «О С.А. Толстой». Эти произведения неоднократно редактировались М. Горьким. Большинство из них писатель редактировал при подготовке собрания сочинений в издании «Книга» 1923–1927 годов.

Остальные произведения четырнадцатого тома включаются в собрание сочинений впервые. За немногими исключениями, эти произведения, опубликованные в периодической печати, М. Горький повторно не редактировал.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Иноземцы считались русскими не настоящими людьми, а как бы ошибкой природы, — ошибкой, в которой однако было не мало приятного, но больше всего смешного:

— Чистяки: всё моются да обтираются. Деньги копят, — дескать, работа наша скоро силу вымотает, так чтоб на старости было чем жить. Нищими, дескать, не желаем быть. А между собою дружно живут, ничего; только вот смешные очень! Оттого у них и клоуны лучше наших…

Я не видел ничего смешного в этих людях, но мне казалось, что они веселее, живей русских, не так часто позёвывают, потягиваются.

Меня особенно интересовал англичанин-клоун, гладко выбритый, широколобый человек средних лет, с тёмными глазами, ловкий и сильный; было нестерпимо досадно, что я не мог говорить с ним, а он говорил по-русски весьма охотно, хотя никто не понимал его.

Он гораздо больше нравился мне за ареной, чем на глазах публики, посреди чёрной, жуткой воронки цирка, где он кувыркался и метался, играя, точно большой котёнок. Я видел однажды, как он, проходя в буфет, увидал своё изображение в зеркале и, сняв цилиндр, с улыбкой кивнул сам себе головою, — это меня поразило. В антрактах я вертелся около двери его уборной, наблюдая, как он мажет себе лицо и всё время оживлённо разговаривает со своим отражением в зеркале, — несомненно, что он забавлял этим самого себя. Гулял он всегда один, а я ходил за ним, как сыщик, и мне казалось, что этот человек живёт особенной, таинственной жизнью и смотрит на всё так, как я никогда не сумею. Иногда я пробовал представить себя в Англии; никем не понимаемый, страшно чужой всему, оглушённый могучим шумом незнакомой жизни, сумел ли бы я жить так же спокойно улыбаясь, в дружбе только с самим собою, как живёт этот крепкий, стройный щёголь?

Как-то днём, проходя по мосту через Оку, я увидал, что он, сидя на краю одного из плашкоутов, удит рыбу; я остановился и смотрел на него до поры, пока он не кончил ловли. Вытаскивая на крючке ерша или окуня, он брал его в руку, подносил к своему лицу и свистел тихонько в нос рыбе, а потом, осторожно сняв её с крючка, бросал в воду. Надевая червяка, он что-то говорил ему; когда из-под моста выплывала лодка, он снимал шапочку без козырька и любезно кланялся незнакомым людям, а когда ему отвечали, делал страшно удивлённое лицо.

Другой раз я встретил его на горе, около церкви Успения. Он смотрел на ярмарку, клином врезанную между двух рек, держал трость в руках, перебирая по ней пальцами, и тихонько посвистывал, как бы играя на флейте. Издали через реку доносился глухой, чуждый шум; по воде ползли пароходы, точно большие жуки; где-то далеко горели леса; в дымном небе неподвижно стояло тускло-красное солнце. Мне было очень жалко этого человека.

Я выдумывал разные истории, в которых англичанин играл роль благородного героя, уснащал его всеми известными мне достоинствами и любовался им. Он напоминал мне людей Диккенса, упрямых в злом и добром.

Когда этот человек уехал из цирка, я был очень опечален, как будто потерял хорошего друга.

Не знаю, что именно дал мне цирк, кроме того, что в нём я увидел людей, которые красиво рискуют жизнью ради удовольствия ближних, — но я думаю, что и этого достаточно. Я смотрел на них сквозь книгу Гонкура, мемуары Файмали и чувствовал к ним почтительную зависть, ясно понимая, что эти люди нужнее меня на земле…

Рассказы

I

Рассказывают:

— Когда Хаким бен Хеким, прозванный Мокайма, что значит — Занавешенный, — когда этот сын судьбы и случая был на вершине славы своей и весь мир, от Багдада до Самарканда, от Кандахара до Мерва, громко пел о подвигах его меча и тихо говорил о злодействах его, — тогда Хаким Мокайма послал гонцов по всему Туркестану и они возглашали на базарах городов:

— Я, Хаким бен Хеким — Владыка всех Владык, Владыка истины. Я всё знаю — все дела и мысли мира. Народы — собирайтесь вокруг меня и знайте: всемирное господство, могущество и слава принадлежат мне. Кто идёт со мною, тот будет в раю, кто бежит меня — падёт в мрак ада!

И, когда эти дерзкие слова дошли до бога, бог улыбнулся, сказав:

— Ничтожен человек воображения, не изведавший восторга добрых деяний!

И, желая наказать человека за гордость его, бог послал к нему женщину.

Рассказывают:

— Она явилась пред шатром безумца на восходе солнца, и стража приняла её за сошедшую с неба.

— Кто ты? — спросил её Хаким, а она, глядя в глаза ему, ответила:

— Ты всё знаешь, как об этом говорят люди, ты должен знать — кто я и зачем пришла!

Тогда он, слепой в душе, сказал:

— Я хотел знать, не солжёшь ли ты, отвечая мне. Но я знаю — ты из Хороссана, где цветут лучшие цветы, и ты хочешь быть наложницей моей.

— Я — из Хандагара, — скромно сказала женщина, — но я буду для тебя тем, что нужно тебе…

— Твоё имя — Бануки, — решил Мокайма и ввёл её в шатёр свой, и полы шатра опустились за ними — с женщиной жарко и в тени.

Рассказывают:

— Семь дней и ночей наслаждался любовью хвастливый безумец, и вот собралось пред шатром его пятьдесят тысяч людей, поверивших в могущество Мокаймы, и стали просить люди:

— Владыка, — покажи нам славу и великолепие твоё!

Он повелел сказать им:

— Моисей хотел видеть меня и не мог вынести лучей света моего, один мой взгляд на земнородных — смертию убивает их!

Но они кричали:

— Мы готовы умереть, только бы видеть лицо твоё!

Тогда устрашился Хаким бен Хеким и спросил сам себя:

«Что сделаю я?»

Но бог открыл женщине мысли его, и она покорно посоветовала господину своему:

— Собери всех жён и наложниц твоих, дай в руки каждой из них зеркало и поставь против солнца на холме за шатром!

Так и сделал он, и, когда лучи восходящего солнца отразились в сотнях зеркал, изумлённые люди пали во прах, жалобно взывая:

— Пощади, повелитель! Да не ослепит нас слава твоя!

И ещё более возгордился несчастный Хаким Мокайма, а Бануки вошла в народ и, показывая зеркала, говорила всем:

— Вот что делает славу владыки вашего, только это!

Но не поверили ей люди, и тогда Бануки, возвратясь в шатёр, сказала Мокайме:

— Они поняли, что ты обманул их, и от горя низверглись во прах. Смотри — встанут они и убьют тебя, а сокровища твои разграбят и смешают с грязью славу твою…

Устрашился Мокайма:

— Что же сделаю я?

— Ты — всё знаешь, — сказала Бануки, — ты знаешь, что бог за тебя и не даст огню пожрать жизнь твою; вели зажечь костёр на горе и войди в пламя его — кто тогда посмеет коснуться тебя? Кто не поверит чарам твоим?

Так и сделал испуганный безумец.

Рассказывают:

— Три дня и три ночи горел костёр, а когда янтарные угли его покрылись холодной солью пепла и пришли люди — Бануки сказала им:

— Он вошёл в огонь, чтобы очистить себя от лжи, я всё время стерегла, как он выйдет из пламени, но — не вышел он…

Так рассказывают в Самарканде о гибели великого обманщика.

II

Нет человека, который не хотел бы владеть Самаркандом!

Шир-Али, кривой нищий, тоже мечтал об этом, особенно — по ночам, когда тихий степной ветер пахнет травами, опьяняя, возбуждая безумные мечты.

Но и днём нищий нередко говорил беднякам, друзьям своим:

— Ах, если бы я был владыкой Самарканда!

Весь город узнал мечту Шир-Али, и люди, смеясь при встрече с ним, говорили друг другу:

— Вот этот, одноглазый, тоже хочет владеть Самаркандом!

Узнал о мечтах нищего сам Великий Хромой, Тимур-хан, — узнал и удивился жестоко.

— Несправедливо это, — сказал он, — несправедливо, если мечта героя доступна сердцу ничтожного нищего!

И запомнил он в глубоком сердце своем имя — Шир-Али.

А долго спустя, когда стены Самарканда пали под ударами железной руки Тимура и когда благая рука эта восстановила красоту города во всём великолепии его, повелел Тимур-ленг:

— Найдите нищего, по имени Шир-Али!

Привели одноглазого, и сказал Тимур, глядя на него глазами барса:

— Али! Известно стало мне, что небо и звёзды любят тебя, и решил я — да будешь ты счастлив на земле, да исполнится мечта твоя!

И приказал:

— Омойте нищего, оденьте его и поклонитесь ему — отныне он владыка Самарканда, как того хочет мой разум, как решило сердце моё!

Вот сидит Шир-Али на коврах, выше всех, весь в шёлке и золоте, — сидит, открыв рот, и одинокий глаз его не виден в радужном блеске драгоценных камней.

А пред ним стоят, преклонив головы, великие мурзы, воины, мудрецы и девяносто девять тысяч удивлённого народа.

И сам Непобедимый стоит пред ним, прислушиваясь молча, как рыгает чисто вымытый, по горло сытый нищий.

И сказал ему Тимур-хан:

— Скажи нам что-нибудь, Шир-Али, счастливый человек, скажи нам лучшее, что ты носишь в душе твоей, знакомой со всяким горем, — в доброй душе твоей…

Подумал одноглазый и сказал: