Владимир Попов - Обретешь в бою

• Название: Обретешь в бою
• Автор: Владимир Попов
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

---

— Методом уплотнения времени. Работала и училась, училась и работала.

— Я вас возьму с месячным испытательным сроком. Не спешите. Пересмотрите подшивку хотя бы за полгода. Это введет в курс нашей жизни. Потом познакомитесь с заводом. Тоже не спеша. А к концу месяца — статью. Одну, но звонкую.

— У вас есть конкретное предложение?

— Нет. Ищите и выбирайте сами что больше по душе.

Лагутина вышла от редактора в приподнятом настроении. Впереди спокойные две недели. Она может не торопясь, сосредоточенно, вникая в цеховую суету сует, обойти завод, познакомиться с людьми. Это похоже на отпуск. Нет, ни одного дня она не потратит на чтение подшивок, что можно делать дома по вечерам. Сегодня же, не откладывая, на завод.

Есть города, которые можно окинуть взором с высокой точки. Москва хорошо смотрится с Воробьевых гор, Ленинград — с Исаакиевского собора, Магнитогорск — с горы Авач, Тагил — от сторожевой башни, Керчь — с Митридата. И вот с высоты они предстают совсем не такими, какими видятся в теснине улиц. С высоты они поражают либо размахом, либо планировкой, либо уютностью, которую придает обилие зелени и нестандартная архитектура, либо завораживают величием своим.

В Приморске нет такой точки. Впервые Лагутина увидела город вечером с палубы теплохода. И первое, что бросилось ей в глаза, — это созвездия огней на доменных печах, зарево над шлаковым откосом, где сливали расплавленную массу, и нескончаемая строчка люминесцентных ламп, подчеркивающая изогнутую линию пляжа.

Город оказался не только больше, чем она ожидала, он был еще и разный. В центре старое дружелюбно соседствовало с новым. Проспект, который поднимался на пригорок откуда-то из степи и отсюда уходил к морю, состоял из разнокалиберных и разностильных домов. Пересекавшие его улицы тоже не отличались однородностью. На подъёме большие светлые здания, магазины просторные и затейливо убранные, а на спуске еще резали глаз старые обшарпанные домишки. Приморск совершенно опрокидывал привычное представление о городе с окраинами. Он вобрал в себя окраины и стремительно двигался в наступление на пустыри, на степь прямолинейными улицами, громадами домов. Окраины здесь — наиболее хорошо спланированные и благоустроенные районы.

С центральной площади трамвай быстро спускается вниз мимо многоэтажных домов с огромными, на столичный манер, витринами магазинов и врывается в старый город. По обеим сторонам улицы небольшие домики, крытые красно-бурой черепицей, беленькие, чистенькие, с окрашенными непременно в голубой цвет наличниками окон, кое-где прянично-затейливыми. Жизнь этих домиков сосредоточена во дворах. Во дворах готовят на летних плитках еду, стирают, судачат. Во дворах играют дети, нежится на солнце старость. И Лагутиной, впервые приехавшей на юг, невольно вспоминаются фильмы об Италии. Там тоже нет грани между двором и домом, только жизнь еще более выставлена напоказ. А вот в этом дворе — целая компания пенсионеров, режутся в домино. Благословенная игра, надежно предохраняющая мозг от всяческих докучливых размышлений.

Прогромыхав по небольшому мостику через пересохшую речушку, трамвай выбирается в степь, еще сохранившую веселое буйство весенних тонов. Но степи осталось мало. На нее с другой стороны наступают дома рабочего района. Он ничем не уступает центру, даже лучше него. Щедрее размах улиц, величественнее здания. Первоклассный проспект с широким бульваром посредине. А у самого завода особенно интересная улица. Здесь лег рубеж между старым и новым. Справа — облицованные радостной желтой и розоватой плиткой современные многоэтажные дома, с балкончиками, густо заплетенными по всей высоте повителью и диким виноградом, слева — длиннющие серого камня бараки, упершиеся слепыми торцами в асфальтированное шоссе.

— Еще бельгийского акционерного общества, — говорит какой-то мужчина в светлой шляпе-панаме, заметив любопытство на лице Лагутиной.

Небольшое кирпичное, старинной добротной кладки здание заводоуправления. Проходная с одной дверью. Лагутина подавила снисходительную улыбку — вспомнилось четырехэтажное здание заводоуправления в Магнитке, огромная площадь перед ним, несколько дверей проходной. Заныло сердце. Ощущение такое, словно ушла с передовой п прибыла в тихий, мирный, глубокий тыл.

И нравы здесь проще, чем в Магнитке. Корреспондентский билет дает возможность, минуя бюро пропусков, пройти на завод. От этого почему-то становится теплее.

За проходной она долго колеблется, решая, куда пойти, — на старый завод или на новый. Старый рядом, новый — дальше. Страшновато идти на старый. Чего доброго, впечатление совсем испортится. И все же новый надо оставить напоследок.

Схема у таких заводов одна: доменный цех, потом мартеновский, потом блюминг и от него веером — прокатные цехи. Только мартеновского цеха она не видит. Бродит среди низеньких корпусов, заходит в один, в другой, потеряв всякую ориентировку. Нет цеха. Но это же абсурд!

В мешанине старых заводских зданий она все же обнаруживает мартен. Крохотные, невзрачные, какие-то ненастоящие печи его глубоко врыты в землю, и плавильное пространство, где происходит таинство рождения стали, обычно поднятое высоко над землей, находится прямо на уровне заводского пола. Душно в этом цехе, жарко и некуда деться от жары, настолько узка рабочая площадка, настолько низка крыша над головой.

И за печами ее подстерегает неожиданность. Разливочный пролет находится на одном уровне с рабочей площадкой и также придавлен крышей. Ковши для стали опущены в глубокие ямы перед печами, п оттуда, как из преисподней, пышет жаром. Жарко так, что хочется поскорее уйти, и только самолюбие не позволяет это сделать. С любопытством осматривается. С обеих сторон печи — канавы, обложенные чугунными плитами, — о таких она только читала в учебниках, в них — раскаленные слитки. Какой-то рабочий, защищая лицо от нестерпимого жара рукавицей, обматывает слитки цепью, другой конец которой захватил крюк мостового крана. Сигнал рукавицей — п машинист уборочного крана подает крюк вверх. Цепь затягивается, вырывает из канавы груду __ слитков, несет их в другую сторону и сваливает, как кучу поленьев, на чугунные плиты, покрывающие пол.

— Что вы тут делаете? — услышала Лагутина над споим ухом приглушенный утробный голос, будто из колодца.

Она неторопливо повернула голову. За ее спиной стоял тот самый сумрачного вида человек, который увез ее с моря.

— Красная шапочка?

— О, это вы, рыцарь! — не скрыла радостного удивления Лагутина. — Слушайте, как можно терпеть такое? — с места в карьер набросилась она на Рудаева. — Такой цех снести надо. Ведь это сущий ад!

— Он давно был обречен на снос, и если б не война… А сейчас эту болезненную операцию из года в год все откладывают и откладывают. Что ни говорите, два таких цеха дают почти миллион тонн металла, в нашем балансе это что-то да значит. А насчет того, чтобы все снести, я с вами не согласен. Как раз неплохо бы оставить для потомков хоть уголок цеха. Пусть знают, с чего начиналось.

Из соседней печи вырвалась струя стали и с шумом ринулась в ковш. Крупная искра попала в волосы Лагутиной, пережгла прядь. Рудаев щелчком выбил застрявший кусочек металла и отвел Лагутину в сторону.

— Без головного убора ходить по цеху строго запрещено, — проговорил назидательно.

— Думала, сойдет, — сконфуженно улыбнулась Лагутина и, достав из сумочки ситцевую косыночку, повязала ею голову.

Вышли из цеха, остановились в узком пространство между зданиями.

— И все же, что вы здесь делаете? — повторил свой вопрос Рудаев.

— Изучаю жизнь… — уклончиво ответила Лагутина, в упор посмотрев на Рудаева.

Силясь понять, что кроется за этими словами, Рудаев вскинул сросшиеся брови, и непроницаемо темные, нацеленные глаза его выплеснули наружу смешинку. Этого оказалось достаточно, чтобы преобразилось все лицо. Исчезла жестковатость, суровость превратилась в мужественность. Так бывает, когда в сумрачный день один-единственный пробившийся сквозь хмурое небо луч меняет всю тональность пейзажа.

— А я вас принял за работника прокуратуры. Такой непререкаемый тон…

Рудаева окликнул человек в ладно сшитом коричневом молескиновом пиджаке, из кармана которого торчало синее мартеновское стекло в эбонитовой оправе.

— Пошли, Борис Серафимович. Начинаем.

— Лучше изучайте жизнь в новом цехе. Там обстановка более типичная для сегодняшнего дня, — на ходу сказал Лагутиной Рудаев.

Новый цех пленил Лагутину громадностью и чистотой. Просторная рабочая площадка, просторный разливочный пролет, простор между печами — добрых полсотни метров. Огромные вентиляторы посылают мощные струи упругого прохладного воздуха. Решетчатые беседки, по стенам которых струятся потоки воды, создают микроклимат. Здесь, в холодке, можно отдохнуть, подышать влагой.