Евгений Гришковец - 151 эпизод ЖЖизни

• Название: 151 эпизод ЖЖизни
• Автор: Евгений Гришковец
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01947-8

«151 эпизод ЖЖизни» основан на интернет-дневнике Евгения Гришковца, как и две предыдущие книги: «Год ЖЖизни» и «Продолжение ЖЖизни». Читая этот дневник, вы удивитесь плотности прошедшего года.

Книга дает возможность досмотреть, додумать, договорить события, которые так быстро проживались в реальном времени, на которые не хватило сил или внимания, удивительным образом добавляя уже прожитые часы и дни к пережитым.

---

13 января

Сегодня ночью в очередной раз смотрел, не отрываясь, фильм «Старый Новый год». Я давно знаю его наизусть. Не буду говорить о достоинствах и значении фильма для тех, кто его знает и любит… Другое меня поразило: я вдруг понял, что старше героев этой картины, и это не укладывается у меня в голове. И никогда я не смогу ощутить себя старше, поскольку знаю их с детства.

С особой тщательностью рассматривал детали. Впервые обратил внимание и разглядел, за столько-то лет, что в доме у Себейкиных (Себейкина играл Вячеслав Невинный) стоит точно такая мебель, какая была у нас. Там, у них, если кто обратил внимание, жёлтая софа, жёлтое полукруглое кресло, сервант, стол, стулья, большая тумба для постельного белья – гэдээровский гарнитур под названием «Хельга». Эта мебель в нашей семье жива до сих пор.

Куплена она была в 1973 году в Ленинграде, где мой папа учился в аспирантуре. Такая дорогая мебель была аспиранту, конечно, не по карману. Папа её купил на деньги своих родителей и для них же. Он долго стоял в очереди, ходил в определённые дни отмечаться. Этой упакованной мебелью была полностью заставлена крошечная съёмная квартирка, в которой мы жили. А потом она уехала контейнером в Кемерово. Мне тогда было шесть лет. Дальнейшие её приключения происходили в Сибири. Когда мои родители получили в Кемерово свою первую квартиру, «двушку», мебели у нас не было никакой. Я учился уже в пятом классе, мне было двенадцать лет. Бабушка с дедом отдали нам часть «Хельги»: софу, кресло и тумбу. Менялись квартиры, мы переезжали, и мебель вместе с нами. В 1992 году софа досталась нам с Леной как молодожёнам. Она стояла у нас в той самой квартире на улице Свободы, что описана в рассказе из книжки «Следы на мне».

В 1998 году «Хельга», потеряв только один стул и одно кресло (они попросту развалились и были выброшены), воссоединилась и переехала в Калининград, через всю страну и две границы. Она служила бабушке верой и правдой, но бабушка умерла, и «Хельга» теперь стоит на родительской даче, недалеко от Балтийского моря. На этой даче собирается много друзей, там приятно и весело. А полированный стол и сервант с маленьким зеркальным баром до сих пор создают какую-то вневременную, жизнерадостную обстановку… А сколько холодильников, проигрывателей и даже ещё живых пылесосов из тех времён перекочевали на дачи! До сих пор работают, и с каждой этой вещью связана история нескольких поколений. И какой-нибудь мужчина за сорок может сейчас сказать, заехав к родителям на дачу и глядя на старый холодильник: «Мама, а помнишь вот эту вмятину я сделал, когда мне было пять лет… Большим железным самосвалом… Вот она, царапина. Помнишь, мама?»

Мне не верится, что я старше героев «Старого Нового года». Я не хочу сказать, что моё детство было недавно – для меня оно было давно… Вячеслав Невинный уже ушёл из жизни, с Сан Санычем Калягиным мы приятельствуем, и мы теперь коллеги. Но для меня герои этого фильма всегда будут недосягаемо взрослыми, как мои родители…

А Старый Новый год – это такой странный и исключительно наш праздник, в который как раз о чём-то подобном, о чём-то безвозвратно ушедшем можно подумать и с удовольствием вспомнить.

14 января

С ужасом посмотрел и послушал новости про землетрясение на Гаити. То, что произошло, не укладывается в голове: число жертв от ста до пятисот тысяч человек. Эти цифры не поддаются осознанию. И уж совсем невозможно представить, что там сейчас происходит…

А ещё я услышал о том, что задержан человек, убивший недавно в Москве дорожного рабочего. Он оказался подполковником милиции, то есть старшим офицером, занимающим серьёзную должность в московской милиции… Я просмотрел несколько выпусков новостей и так и не дождался выступления или заявления министра внутренних дел. Министр не дал нам никаких объяснений. Как же так?!

Мы давно привыкли не доверять людям в милицейских погонах, мы отлично знаем, что они берут взятки, и многие изначально хотели милицейских погон для того, чтобы брать взятки, иметь власть и этой властью распоряжаться как заблагорассудится. Далеко не все, но многие… Мы почти не надеемся на защиту… Но я совсем не готов к тому, что от людей в милицейской форме исходит смертельная опасность.

Я уже писал о спокойствии и безразличии, о привычке к демагогии и ничем не обеспеченному пафосу, которые так любит наша сегодняшняя власть. Думаете, я удивляюсь тому, что после столь решительного надувания щёк нашим президентом огромное число игорных заведений продолжает спокойно работать под вывеской интернет-клубов или за другими чисто символическими ширмами? Всё это прекрасно известно тем самым органам, которые «успешно» справились с поставленной задачей по закрытию этих заведений, по-прежнему открытых по всей огромной стране. Про это уже даже перестали говорить. А зачем? Демагогия утомляет, а государственная демагогия – усыпляет.

Но видеть в одном выпуске новостей репортаж о задержанном за убийство беззащитного дорожного рабочего подполковнике милиции и сюжет о том, как наш президент в камуфляжной форме осматривает новую военную технику, мне противно. Не правда ли, возникает ощущение, будто мы очень быстро привыкли к тому, что офицеры милиции убивают беззащитных граждан? В какой стране такое возможно? Я имею в виду страны, с которыми наша государственная власть себя ассоциирует и равняет, то есть некие цивилизованные страны.

Это же так ясно! Офицеры милиции – люди, давшие присягу, их профессия заключается в том, чтобы следить за соблюдением закона и защищать законопослушных граждан. Для этого у них есть оружие и разрешение на его применение, соответствующие документы и особые права. У меня нет этих прав. И оружия у меня нет и никогда не было. Зато у меня есть дети, жена, родные люди, за которых я беспокоюсь. Я много работаю, и с каждой проданной книги, с каждого проданного на мой спектакль билета государству платятся налоги. На эти налоги обучают и содержат людей, на защиту которых я надеюсь. Я хочу знать, что в своей стране я не беззащитен. Я не хочу иметь оружие. Я хочу, чтобы это оружие было у тех, кому его доверило государство.

Я не наивный, но стоящий обеими ногами на земле человек. Я всё хорошо понимаю на основе опыта, который приобрёл, всю жизнь живя в моей стране. У меня есть собственное представление о том, на что способна и чего стоит власть, которую мы имеем. Но после сегодняшнего репортажа я не готов дать за неё и той цены, которую предполагал. Я возмущён, обескуражен и напуган.

Больше всего я напуган тем, что совершенно не надеюсь на решительные и серьёзные изменения… Офицеры, которые убивают тех, кого должны защищать, – это государственные люди, осуществляющие государственные функции и наделённые серьёзной властью. И мне совершенно не важно, откуда эти мерзавцы и отморозки появились и почему прекрасно себя почувствовали на немаленьких должностях в органах милиции. Если такое случилось, я ощущаю, что стреляли в граждан не какие-то частные люди, а всё Министерство внутренних дел, министр внутренних дел, премьер-министр и президент. И почему ни министр, ни премьер-министр, ни президент не сказали мне, что это не так? Это ужас, стыд и безнравственность… Почему-то вспомнилось знаменитое «мочить в сортире». На фоне произошедшего эти слова звучат неубедительно и истерично, потому что получается, что наши милиционеры «мочат» нас.

С большим трудом идёт сегодня работа над новой редакцией «Как я съел собаку». Я решил текст записать, потому что он сильно отличается от написанного в 1999-м. А то, что сейчас пишу, отличается от того, что звучит в видеоверсии спектакля. Одна из главных тем сегодняшней редакции – встреча юного человека с государством и непременно появляющийся страх перед ним…

16 января

Удивлён комментариями, которые получил на предыдущее высказывание. Грустно встречаться со скоропалительной и откровенной глупостью, не стесняющейся самой себя. И потом, я удивлён тем, что кто-то спрашивает, не боюсь ли я так смело высказываться.

В моём высказывании не вижу никакой смелости, потому что не было преодоления страха высказаться. Почему я должен бояться? Я высказался в своём блоге, частным образом, по поводу вопиющего безобразия.

Я могу бояться и боюсь высказаться неточно, опасаюсь не найти верных слов. Я боюсь неверно выразить смысл, допустить глупость, быть неоправданно эмоциональным или пафосным. Вот этого я опасаюсь, и даже боюсь, и стараюсь быть предельно понятным. Но когда я нахожу точные слова, чего мне бояться? Цензуры? Репрессий? Мести? Со стороны кого?

Я написал, что после того, что увидел в новостях, ещё сильнее тревожусь за своих близких и боюсь распоясавшихся милиционеров. Но с какой стати мне бояться власти, которая не может справиться со своими правоохранительными органами? Я не буду её бояться (к сожалению, в России слово «бояться» часто является синонимом слова «уважать»).