Владимир Попов - Закипела сталь

• Название: Закипела сталь
• Автор: Владимир Попов
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

Роман «Закипела сталь» является продолжением романа «Сталь и шлак» и вместе с ним составляет дилогию, посвященную трудовым подвигам металлургов во время Великой Отечественной войны и героической борьбе подпольщиков с фашистскими оккупантами.

---

Макаров посоветовал сталеварам провести несколько плавок вместе и поучить друг друга лучшим методам работы.

— Я этих богов ничему учить не собираюсь. Ничему, — неожиданно гневно выпалил Чечулин. — И так отстал от них. Заперли на дохлую печь, сиди сиднем. Поработаем вместе — они еще дальше уйдут, а меня вовсе засмеют. А с Пермяковым я на одну скамью не сяду, не то что на одной печи работать. — И, ни на кого не глядя, Чечулин вышел из кабинета, втайне радуясь тому, что решился на такую несвойственную его замкнутому характеру откровенность.

— За что он злится на вас, Иван Петрович? — спросил Макаров.

Пермяков засмеялся.

— Да он на всех злится. А на меня особо… Смолоду не ладим. За моей женкой ухаживал, когда она еще мне женкой не была, да я помешал. Потом дважды женился, и оба раза неудачно. Может, оттого и характер испортился. Надо, Василий Николаевич, прямо сказать: то, что вы хотите, не так просто.

— Почему?

— Душу щедрую иметь нужно. Навыками, приемами, которые годами приобретались, не всякий разбрасываться станет, — на, мол, пользуйся. Иному деньги отдать легче.

— А вы как?

— Да и я, пока мастером не стал, не со всеми делился. Вот такому, как Шатилов, с радостью все выкладывал. А вообще душу свою привык на замке держать. Присмотрюсь, бывало, — если человек стоящий — пускаю: заезжай! Так что с вашим методом погодим малость. Я с людьми работенку проведу по партийной линии.

— Ладно. Вы по своей линии проведите, а я — по своей, и эти линии у нас в одной точке сойдутся, — заключил Макаров и попросил Смирнова задержаться в кабинете.

— Завтра к Шатилову на печь пойдешь, — сказал он, когда остались вдвоем.

— Не хочу я, как беспризорный, с печи на печь бегать. Привык к своей.

— Через три-четыре дня — к Чечулину.

— К этому бирюку, хоть убейте, не пойду.

— А там на самостоятельную работу поставлю. Сталеваром.

Смирнов оживился:

— За это спасибо.

— Садись и слушай. Ты учился у Пермякова и только его приемами овладел. Присмотрись еще к Шатилову, к Чечулину — тоже есть чему поучиться. Так ты усвоишь лучшие навыки разных сталеваров. Понял?

— Еще как понял, Василий Николаевич!

— Не подведи, — предупредил Макаров. — Твоя задача — в первую же декаду самостоятельной работы выйти на первое место. Тогда мне легче будет со стариками совладать.

…В запальчивости обычно сдержанного Чечулина Макаров уловил справедливую обиду, и ему захотелось, не откладывая в долгий ящик, выяснить причину ее.

— Как вы оцениваете Чечулина? — спросил Василии Николаевич Пермякова, отыскав его на рабочей площадке.

— Невысоко. Туповат.

— Давно на тринадцатой работает?

— Два года. Со дня ее пуска.

— Ну, знаете, за два года на этой печи и впрямь отупеешь. Завтра переведите на седьмую.

— Василий Николаевич, да он свод сожжет!

— Если он действительно туп, то это сразу же обнаружится. Но ведь может быть наоборот: держим хорошего сталевара на дрянной печи, деквалифицируем его и озлобляем. Только сделайте это будто по своей инициативе. Тогда ваши отношения сразу улучшатся.

4

Гаевой предпочел бы иметь во втором мартене другого секретаря парторганизации, моложе, напористее, грамотнее. Пермякова ценили как старого производственника, уважали за справедливость, требовательность. Но на партийной работе он никогда не был, и кто знает, как он с ней справится.

Парторг вызвал Пермякова.

— Так с чего начнете, Иван Петрович? — спросил он, хотя был уверен, что Пермяков увильнет от ответа, может быть, скажет: «Это уж ваше дело меня направить» — и потребует инструктажа.

— Начну с незаполненных клеточек. Вот Менделеев открыл периодическую систему, а много клеточек еще свободных. Долг ученых заполнить их. И с общественной работой так. Есть у нас своя система, но в ней еще много пустот, все больше зады повторяем. И я так думаю: каждый из нас должен хоть одну клеточку заполнить.

— Каким образом?

— Дружбы у нас в коллективе не хватает. Мы на людских отношениях ежедневно теряем десятки тонн. Вот Шатилов рассказывал, как на фронте дружат. Кровью делятся, жизнь друг за друга отдают. А у нас этой спайки нету. Такую дружбу и надо насаждать.

— Правильно. А подробнее?

— Ну, пока только клеточка обозначена и буква «Д» поставлена. Буду думать.

— Я бы на вашем месте с соревнования начал. Оно и людей сплачивает, и критику развивает. Смотрел я протоколы ваших партийных собраний. Говорят люди о руде, о чугуне, газе, а не о тех, кто добывает руду, плавит чугун, поставляет коксовальный газ. Разговоры «вообще». А критика без фамилий — все равно что стрельба без прицела. Одна видимость. Никого не задевает. Критика, дорогой Иван Петрович, должна возбуждать чувство злости.

— Злости? — удивился Пермяков.

— Вы же как-то сами говорили на партсобрании, что злость на фашистов заставила вас лучше работать. Говорили?

— Было такое, — согласился Пермяков. — Так то на фашистов…

— Есть еще одна хорошая злость, и вы о ней знаете, — злость на себя. Если критикуемый злится на того, кто его в оборот взял, — дела не будет. А вот если он на себя разозлится, на свои промахи, — это полезно.

— А-а-а… — протянул Пермяков. — Дошло. Но ведь не каждый способен на такую злость. Многие считают себя безгрешными. Попробуй такого ковырни, — при этом он сделал выразительный жест большим пальцем руки, будто и впрямь ковырнул кого-то, — и пользы не будет, и неприятностей не оберешься.

Гаевой стал рассказывать, как он в свое время начинал партийную работу в цехе, в чем ошибался. Не сразу понял, что критику порой зажимают не грубо, а исподволь — просто не обращают на нее никакого внимания, и это отбивает всякое желание критиковать, что руководитель, будь он семи пядей во лбу, все равно в подсказке нуждается: не может он видеть лучше, чем коллектив в тысячу пар глаз.

Пермяков согласно кивал головой, иногда задумывался, пряча под мохнатыми бровями цепкие глаза, словно взвешивал сказанное.

— Ну что ж, Григорий Андреевич, — проговорил он, — раз выбрали — отступать мне некуда. Может, и потяну, если помогать будете. Только я от печей не уйду. Я мастер, и квалификации своей терять не собираюсь. В секретарях я могу походить, походить… и выгонят. А мастер всегда при деле. Знаете, металл — он хитрый! Ты от него отошел, а он — от тебя. И начинай потом учиться чуть ли не сызнова.

Как ни уговаривал Гаевой Пермякова, тот настоял на своем: секретарем будет, но и в смене останется.

5

Теперь Смирнов возвращался в общежитие только ночью. После смены оставался у какой-нибудь печи, жадно следил за работой сталевара и с каждым днем все более убеждался, что только сейчас начинает понимать, как надо варить сталь и как далеки Шатилов и Пермяков от совершенства.

…Попробуйте заснуть, если вам завтра исполняется двадцать лет и вы впервые должны получить в подарок огромный, умный, мощный агрегат — мартеновскую печь, и получить не на время, не для испытания ваших способностей, а для постоянной самостоятельной работы.

Смирнов не мог заснуть в эту ночь. В голове у него все смешалось так же, как два года назад перед экзаменами в ремесленном училище. Тогда ему казалось, что он ничего не помнит, ничего не знает. А вышел к доске — и ответил на все вопросы, радуя членов экзаменационной комиссии точностью формулировок и твердыми знаниями.

Изучать сталеплавильное дело Ваня Смирнов начал неохотно. При распределении учеников по специальностям комиссия зачислила этого рослого, крепкого юношу в группу подготовки сталеваров. Смирнов упорно возражал, заявляя, что хочет быть только механиком.

Но тут директор училища организовал экскурсию на место будущей работы.

Войдя в цех, Смирнов остановился изумленный. Он увидел длинный ряд печей, больших, как пятиоконный дом правления родного колхоза. Окна печей открывались, и лучи света, то белого, похожего на электрический, то желтого, как от керосиновой лампы, заливали площадку и трепетали на ней. Освещенные пламенем, быстро двигались люди.

Затрещал звонок, и какая-то неподвижно стоявшая до сих пор громоздкая машина легко потащила по рельсам вдоль площадки поезд вагонеток с железными ящиками. Сбоку появился паровоз и, пронзительно свистя, увез вагонетки. Из проема в стене вынырнул электровоз, управляемый молоденькой девушкой в малиновой косынке, завязанной ушками на затылке, за ним — огромный ковш на колесах, потом второй, третий. Снова откуда-то сверху послышался звонок. Смирнов поднял голову — и увидел мост: он поплыл в воздухе над печами, машинами, ковшами, медленно спуская большие, в два человеческих роста, крюки.

— Заливочный кран, — пояснил преподаватель училища, проследив за взглядом Смирнова. — Жидкий чугун в печи заливает.