Олег Попцов - Тревожные сны царской свиты

• Название: Тревожные сны царской свиты
• Автор: Олег Попцов
• Издательство: Edition Q, Совершенно секретно,
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-89048-074-X

Новая книга Олега Попцова продолжает «Хронику времен «царя Бориса». Автор книги был в эпицентре политических событий, сотрясавших нашу страну в конце тысячелетия, он — их участник. Эпоха Ельцина, эпоха несбывшихся демократических надежд, несостоявшегося экономического процветания, эпоха двух войн и двух путчей уходит в прошлое. Что впереди? Нация вновь бредит диктатурой, и будущий президент попеременно обретает то лик спасителя, то лик громовержца. Это книга о созидателях демократии, но в большей степени — о разрушителях. Это книга о царской свите, проспавшей свою страну.

---

Подобная идеология развития общества и есть управленческое кредо нашего президента. Интересно, что идея разрушения присутствует перманентно. Она не проецируется только на социалистическое прошлое, она захватывает и прошлое близстоящее, период 90-х годов. Несамокритичность реформаторов проложила дорогу философии перманентного тупика, в который мы якобы неминуемо забредаем. А значит, неизменной остается лишь ошибочность наших шагов. И каждый следующий начинает с того, что перечеркивает пути и тропы предшественников. И получается, что мы не движемся куда-либо, а лишь вытаптываем площадку вокруг себя.

Кириенко не предал анафеме деятельность своих предшественников. Он оказался более изобретательным. Он сказал, что власть не лгала, когда говорила о позитивных переменах. Просто международный финансовый кризис съел, сжевал эти микропродукты макроэкономики. А значит, гора родила мышь.

Сможет ли изменить кардинально ситуацию Кириенко, когда после третьей попытки Дума его все-таки утвердит? У Кириенко нет и не может быть своего видения экономического развития страны. Во-первых, он этим не занимался. Во-вторых, Эдуард Россель попросил немцев сделать план приватизации «Уралмаша». Только на составление плана по одному, пусть очень крупному, заводу немцы попросили полтора года. А мы его приватизировали за две недели. Кириенко не в состоянии ничего вразумительного сотворить на ходу. Ельцин хотел бы получить перелом. А Кириенко в лучшем случае способен лишь заверить президента, что такой перелом возможен, втайне надеясь, что сам перелом придется делать не ему.

Но начнет он совсем с другого… Есть такой прием: «Я скажу вам правду!» И Кириенко им воспользуется, как в свое время им пользовался Чубайс, а чуть ранее Гайдар, да и сам Черномырдин. Игра в некую смелость речей, которые создают иллюзию решительных действий. Его идеи и действия непременно начнут давать пробуксовку. Во-первых, у Кириенко нет политического авторитета на территории тысячеверстной России, а авторитет качающегося президента — это иллюзорная опора. Во-вторых, он все будет делать в спешке, пытаясь доказать, что он может. А это, по сути своей, пагубно, когда ни одну новую деталь в механизме управления ты не можешь опробовать на холостом ходу. Он будет немедленно поставлен президентом в экстремальные обстоятельства. Они Ельцину ближе и понятней. Эта предрасположенность президента делает его образ более динамичным.

Очень часто можно слышать рассуждения, что в обстоятельствах крайних проявляются лучшие черты Ельцина — решительность, политическое бесстрашие, способность идти на риск, который, как правило, завершается в его пользу. Ельцин и сам признает эту особенность своей натуры. В принципе, мы привыкли к подобной констатации, но никогда не задавали себе вопроса: «Почему именно экстремальные ситуации — стихия президента?» Согласитесь, для человека, управляющего такой страной, как Россия, на протяжении восьми лет, это скорее недостаток, нежели превосходство. Мне кажется, в ответах на эти вопросы есть ключ к пониманию натуры Ельцина. В экстремальных ситуациях принимаемые решения, как правило, не обсуждаются. Нет времени. Создается видимость напора, стремительности и даже результативности. Второе. Решения, принимаемые в критических обстоятельствах, не бывают идеальными. Любое их несовершенство можно отнести не к ошибочности решений, а к неадекватности обстоятельств. И тогда уже обсуждается не качество решений и поступков, а способность их совершить. Таким образом, сами обстоятельства ставят эти решения вне критики. Это удобно и окупаемо политически. Так и говорят: «В той, мгновенно возникшей ситуации другого решения принять было невозможно». И длинная дистанция для такого политика, а наш президент именно таким является, — невыносима. И тогда он разбивает эту дистанцию на короткие отрезки экстремальных ситуаций, выступая при этом творцом политических кризисов. Так было в 93-м, так едва не случилось в 96-м. Так происходит в марте-апреле 98-го года, когда сам президент спровоцировал мгновенный правительственный кризис. И вообще, какая разница в сути поставленной задачи: «Вернуть деньги бюджетникам до 20 ноября 1997 года!» (Ельцин) и «Взять Киев к 7 ноября 1944 года!» (Сталин). Авторитарность не имеет вариаций.

НЕПРОЩЕННАЯ ЛЮБОВЬ

Яковлев привел на телевидение людей из своего мира, привел газетчиков. Пришли Бандура — его зам по «Московским новостям»; Дмитриев из круга ближайших друзей и Татьяна Меньшикова, тоже из «Московских новостей». Еще трех-четырех человек уже пригласила Таня. Пожалуй, самым неадекватным и успешным приобретением оказался Игорь Малашенко. Малашенко, американист по своей первой профессии, работал в Институте США и Канады, кажется, вместе с Николаем Сванидзе, сменившим буквально через год после моей отставки Эдуарда Сагалаева на посту председателя Российского радио и телевидения. После института Малашенко недолгое время работал в международном отделе ЦК КПСС. Он оказался очень приличным менеджером, что особенно сказалось чуть позже, когда он в группе оппозиционеров, отколовшихся от «Останкино» после отставки Егора Яковлева, организовал коммерческое телевидение НТВ. Впрочем, история создания НТВ заслуживает отдельного разговора.

Как и следовало ожидать, первым шагом, который сделал Егор на телевидении, была попытка разбавить неизвестную ему среду (а телевидение было именно такой средой) людьми более понятными, которых он знал и к общению с которыми он привык. Яковлев эталонный газетчик и журналист. Для телевидения той поры это была необходимая инъекция. Советский период как бы прошел. Демократический еще не наступил. В чужой мир без своих не приходят. Принцип не новый и не всегда продуктивный, но отлаженный. Яковлевский десант в «Останкино» решал как минимум две задачи: окружал пришельца извне знакомыми, узнаваемыми лицами и заражал кастовый телевизионный мир совершенно другой журналистской философией. При всей схожести, это представители совершенно другой группы крови. В своем большинстве это пишущие журналисты, с хорошей редакторской школой, которую неминуемо дает приличная газета или журнал. В силу своего высокого профессионализма Егор не мог пригласить плохих журналистов. И понятно, что первой под колесо яковлевских преобразований попала Служба информации. Вместо программы «Время», символа Гостелерадио, возвращавшего нас к событиям августа 91-го года, появилось ИТА (Информационное телевизионное агентство). Без ложного преувеличения программа достаточно быстро обрела остроту, стала более раскованной по информации, современной и лаконичной по студийному дизайну. Я следил за этими шагами Яковлева как его очевидный конкурент сверхпридирчиво. И, будучи сам достаточно профессиональным в вопросах оформления и организации пространства, с ревностью замечал этот очевидный прогресс. Команда Яковлева сделала дизайн информационной студии подчеркнуто графическим и в силу этого крайне обязывающим для ведущего. В этом случае костюм ведущего программы становился не просто деталью общего дизайна, а, по сути, его кульминацией. Это было и дерзко, и рискованно, и красиво. Но прежде всего рискованно, так как требовало от ведущего безукоризненного вкуса и совершенного профессионализма стилистов и визажистов, работающих с ведущими. Кстати, на отечественном телевидении это началось с большим опозданием.

Случился мгновенный перелом в аналитических программах. Татьяна Меньшикова (а Егор не побоялся доверить ей это направление) делала это чуть-чуть по-бабьи, суматошно, с капризами своего небесспорного вкуса, но по сравнению с эпохой «до того» — это был перелом. «Московские новости» в телевизионном варианте.

Почему традиционно популярные тележурналисты не любят собратьев из другого журналистского мира — газетчиков, журнальных корреспондентов? Потому что научиться писать неизмеримо труднее, чем привыкнуть к эфиру. Эфир — это, скорее, среда выверенных эмоций, действо путь упрощенное, но все-таки артистическое. Я не говорю об игровых программах, выполненных в стиле телешоу, где талантливый ведущий должен показать себя актерски состоявшейся личностью: Ярмольник, Якубович, Познер, Верник или Макаревич в своем кухонном телевизионном амплуа, где он неизмеримо более артистичен, нежели в кругу своих постоянных «машинистов» из группы «Машина времени». Речь идет о повседневно-разговорном жанре в эфире, программах типа «Итоги», «Зеркало», «Обозреватель», «День седьмой». Как, впрочем, и чисто информационных «Время», «Сегодня», «Времечко», «Вести». Здесь умение говорить, читать, изображать, выстраивать игру, улавливать темп гораздо важнее умения сочинять. Заметим, что пишущий тележурналист выделяется кратно среди своих коллег. Поэтому телевизионные и радиожурналисты в сочинительском мастерстве несопоставимы с коллегами из газет. На телевидении не умеющий писать — норма, умеющий — исключение. И всякое нашествие газетчиков в теле- и радиомир есть напоминание об этом превосходстве, а потому встречается в штыки. Любопытная предыстория. Телевизионная журналистика начиналась с выходцев из газет (иначе и быть не могло), а также из более близкого по сути радио. Но все это вершилось в те далекие времена, когда телевидение находилось в самом начальном зародышевом состоянии и завидовало авторитету газет.