Юджин Джендлин - Фокусирование. Новый психотерапевтический метод работы с переживаниями

• Название: Фокусирование. Новый психотерапевтический метод работы с переживаниями
• Автор: Юджин Джендлин
• Издательство: Независимая фирма “Класс”
• Жанр: Психология
• Год: 2000
• ISBN: 5-86375-025-1

Есть особый вид телесных ощущений, которым является наше чувство ситуации. Они смутны, неотчетливы, их трудно выразить словами. Но именно эти неясные ощущения служат своеобразным камертоном. Фокусируясь на этих ощущениях, шаг за шагом пытаясь прояснить их, можно вызывать реальные изменения в состоянии человека и качестве его жизни.

Юджин Джендлин, известный американский психотерапевт, психолог и философ предлагает метод работы с такими неотчетливыми ощущениями — фокусирование. В книге подробно рассматриваются его основные приемы, а также проводятся параллели с другими направлениями психотерапии.

Книга безусловно обогатит арсенал психотерапевтов и других специалистов “помогающих” профессий. Однако Джендлин время от времени переходит на прямой диалог с читателем — независимо от профессии — и предлагает вслед за ним и его клиентами чутко прислушаться к тому самому целостному “дыханию жизни”, которое бьется в каждом из нас.

---

Во второй части этой книги я пытался показать, как все другие пути психотерапии могут становиться ориентированными на работу с переживаниями, если интегрировать их на основе фокусирования, а не рассматривать по отдельности. В завершение необходимо сказать, что я описал способ изменения методов психотерапии, приспособления их к фокусированию и к возникающему внутри клиента процессу. Это способ, разработанный только мною, всего лишь одним человеком. Кто-то может предложить свои способы. Так, по прошествии времени, мы обретем новые, более эффективные пути к достижению целей психотерапии.

23. Стоит ли называть это психотерапией*?

23. Стоит ли называть  это психотерапией*?

Слово “психотерапия” часто применяется ко всему, что делает получивший соответствующую подготовку психотерапевт. Я не согласен с этим. Необходимо различать собственно психотерапию и то, что я называю “административной ролью” психотерапевта. Приведу пример. Когда суд выносит приговор, он имеет силу вовсе не потому, что приговор просто нравится, а потому что его вынес законно назначенный судья. Даже если судья пользуется дурной репутацией, а решение кажется несправедливым, приговор имеет силу из-за административной роли, которую исполняет судья. Так и должно быть, потому что общество нуждается в определенном способе решения подобных проблем. Но само правосудие не зависит от административной роли, как не зависит от нее и психотерапия. Определенность всегда противоречива, но она не основана на административной роли судьи или психотерапевта.

Сама роль “психотерапевта” предполагает наличие определенных официальных дипломов и сертификатов; умение правильно использовать слова; право ставить людям диагноз; право ставить подпись в страховом полисе; право госпитализировать человека и право приводить в движение определенные административные механизмы. Такова признаваемая законной реальность, имеющая свое название. Поэтому я называю это “административной ролью” психотерапевта.

Сама же психотерапия является чем-то совершенно иным. Даже если в ней участвует психотерапевт, все равно возникает “вопрос”: происходит ли психотерапевтический процесс у клиента? Необходимо проводить различие между тем, как мы определяем явления или события, и тем, что они означают на самом деле. В любом случае ясно, что данный вопрос не тождествен вопросу, имеет ли психотерапевт необходимые “дипломы”.

К сожалению, люди нередко думают, что если кто-то регулярно ходит к психотерапевту, то все происходящее при этом представляет собой процесс психотерапии. Они просто могли никогда не вступать во взаимоотношения, при которых им пришлось бы переживать возникновение внутри собственного организма небольших шагов, ведущих к общему улучшению состояния. Психотерапевты по-разному дают определение психотерапии, но я могу сказать нечто иное — чем психотерапия не является.

Фрейд установил принцип, согласно которому аналитик должен отказаться от интерпретации, если из бессознательного клиента не возникает ничего, что могло бы ее подтвердить. Например, в работе “Человек-волк” (The Wolf Man, 1915/1971) он сообщает, что сам отказался от своих интерпретаций, но это произошло после того, как он настаивал на них на протяжении девяти месяцев! Конечно, новаторам это простительно. Однако приходится слышать бесчисленные истории об ужасных, поразительных по своей тупости и способности причинять клиентам вред высказываниях психотерапевтов, у которых не хватило здравого смысла отказаться от них, а также о клиентах, принуждаемых совершать какие-то шаги против собственной воли. Все это привело к тому, что теперь многие думают, что психотерапия является чем-то таким, с чем не захочет связываться ни один здравомыслящий человек. На самом деле существует огромная разница между заслуживающим всяческого уважения процессом, когда клиенту дается возможность проявить свое внутреннее содержание, и такой “психотерапией”, когда постоянные попытки навязать клиенту какие-то идеи и действия извне становятся сутью ее метода. Подобный подход вообще не следовало бы называть психотерапией.

Давайте попробуем изменить распространенное представление, согласно которому фраза “пройти курс психотерапии” означает передать себя в руки человека, который возьмет на себя полную ответственность за вас. При этом замечаниям и советам такого человека придается больший вес, чем собственному мнению или мнению других людей. Это означает, что человек теперь находится “в процессе лечения” и подразумевает, что обычные отношения врача и клиента действительно наполняются каким-то особым смыслом.

Приведем пример. Основательно подготовленная и обладающая даром интуиции женщина-психотерапевт, которую я очень хорошо знал, отправила свою дочь на курс психотерапии. Мать рассказывала мне о некоторых ужасных вещах, которые говорил психотерапевт, и о предлагаемых им методах грубого вмешательства, которые ей с трудом удалось прекратить. В то же время она не рассказывала мне ничего о том, что говорила сама дочь о своих мучениях. “А вы не спрашивали у самой Джейн, что она чувствует?” — спросил я у матери. “Но ведь не допускается, что можно лечить собственного ребенка”, — говорила в ответ она. Это, конечно, было правильным. Но почему бы ей не услышать собственную дочь? Ведь она сама столь одарена! Я не мог спросить ее об этом. Молчал я еще и потому, что объяснение своей позиции заняло бы у меня много часов. Конечно, мать не может быть психотерапевтом для своего ребенка. Я был согласен, что ей необходимо было найти специалиста. Но она не занималась его поисками, а довольствовалась данным психотерапевтом! Что именно она позволила ему делать со своей дочерью? Ответ заключался в том, что этот человек был психотерапевтом, а мать слепо верила в психотерапию! Поэтому и заявила: “Да, Джейн необходимо пройти какую-нибудь психотерапию”.

Так я понял, что женщина считает: лучше хоть какая-нибудь психотерапия, чем вообще никакой, и существует некая вещь, называемая психотерапией, состоящая в том, чтобы просто прийти на прием к человеку, называющемуся психотерапевтом. Мне пришлось сказать ей: “Послушайте, не существует психотерапии вообще. Психотерапией является только то, что работает” (Rohlfs, 1990).

Конечно, я слишком долго описывал, почему мы не можем называть психотерапией ситуацию, когда в одной комнате встречаются два человека, один из которых является психотерапевтом. Но когда я увидел, что даже этот, весьма квалифицированный психотерапевт использует слово “психотерапия” для внешнего антуража взаимоотношений врача и клиента, то почувствовал, что мне, видимо, придется вообще отказаться от этого слова. Успешный процесс слишком сильно отличается от всего этого; он имеет настолько мало общего с пустой структурой отношений врача и клиента, что это и привело меня к мысли: если эта пустая и ничтожная вещь называется психотерапией, то в данном случае “психотерапия” предполагает, что полезный для клиента процесс так и не происходит. И если все это называется широко используемым словом “психотерапия”, то нам лучше вообще от него отказаться. Если же мы используем его, то необходимо исправить, скорректировать его значение в восприятии общественности.

Поэтому необходимо разобраться, что же означает это слово как в общественном мнении, так и в контексте обучения. Если прямо и откровенно сделать такое разграничение, то большинство психотерапевтов согласятся с тем, что мы не просто выполняем административную роль; мы пытаемся действительно помочь клиентам, и если нам не удается сделать это эффективно, значит, психотерапии просто не было.

Второй вопрос, которого я бы хотел коснуться в связи со значением понятия “психотерапия”, будет более дискуссионным. Я думаю, что нам необходимо подчеркнуть равенство, изначально присущее любым отношениям человека с человеком. Неравенство может быть только в ролях. Если один человек играет роль психотерапевта, учителя, родителя и т.п., он должен признавать неравенство ролей, но в реальном взаимоотношении необходимо помнить: никакого неравенства не существует.

Например, находясь в роли “профессора”, я не могу установить настоящий личный контакт со студентами. Как может происходить реальное взаимодействие “на равных”, если я обладаю властью решать, получит ли студент необходимую степень после окончания обучения? Я должен использовать свою власть ответственно, потому что степень, присваиваемая выпускникам, также дает им власть. Общество возлагает на меня обязанность контролировать, чтобы документы об образовании не давались кому угодно. Это социально необходимая роль, которую кому-то необходимо играть. Но мне необходимо, чтобы студенты понимали мое презрение к фальшивому почтению, которое, как предполагается, они должны мне оказывать. Например, я могу знать довольно много о разном, но у меня нет необходимости притворяться, что я знаю больше о предмете, который студент изучал в течение двух лет.