Воспоминания и суждения современников - Ленин. Человек — мыслитель — революционер

• Название: Ленин. Человек — мыслитель — революционер
• Автор: Воспоминания и суждения современников
• Жанр: Публицистика

В этот сборник, приуроченный к 120-й годовщине со дня рождения В. И. Ленина, включены очерки, статьи и отдельные высказывания, раскрывающие многогранное содержание его идейною наследия и написанные в разные годы видными деятелями международного коммунистического и рабочего движения, известными отечественными и зарубежными учеными, писателями, журналистами. Многие материалы или неизвестны нашему читателю, или являются библиографической редкостью. Сборник снабжен справочным аппаратом.

Рассчитан на широкий круг читателей.

---

Вот вам три образчика, которые, по-моему, иллюстрируют эту сторону Ленина. Попробуйте теперь сравнить с вождем большевиков вождей других партий. Возьмите эсеров. Люди, несомненно, храбрые. Мы их судили. Я выступал в качестве прокурора и могу сказать совершенно объективно, что они держались на процессе великолепно, хотя на 90 % им угрожал расстрел. Стали они у власти летом 1917 года. На их знамени было написано: «Социализация земли». Что же они сделали из социализации земли? Ничего не сделали. Они топтались перед этой проблемой, ссылаясь на то, что ужо-тка соберется Учредительное собрание, даст землю, но не умели придвинуть само Учредительное собрание ни на вершок и позволяли кадетам его всячески оттягивать. В конце концов перед самым октябрем принялись разгонять крестьянские комитеты, которые сами стали брать землю. Что тут нужно было? Личное мужество? Оно было у эсеров в достаточной степени. Нужно было политическое мужество, и в гораздо меньшей степени, чем во время Брестского мира. Отнять землю у помещиков — это гораздо меньше, чем призыв к вооруженному восстанию в 1905 году. Достаточно было сказать — помещичьи земли конфискуются, переходят к крестьянам. Ничего подобного. Возьмите эсеровский проект Маслова, выпущенный в октябре. Он так средактирован, что помещики могли все свои земли сохранить, потому что на усадьбу оставалось достаточное количество земли, потребное для владельца, для семьи и всех работающих в усадьбе. Что же можно было взять? Ничего не возьмешь. Причем идут всякие оговорки: если хозяйство культурное, если заведены усовершенствования — тоже трогать нельзя. Что же оставалось для крестьян? Крестьянам, оказывается, перейдут земли, находящиеся в крестьянской аренде, то есть то, что предлагали кадеты. Это был проект Маслова, который не осуществился. Даже на этом настоять они не сумели. Вот вам параллель.

Возьмите лидера эсеров — Чернова. Он был циммервальдец, то есть сторонник мира, враг войны. Он стоял у власти, был министром — все время шла война. И он ни разу, — Керенский в своих статьях это ядовито подчеркивал, у нас, говорит, в министерстве было полное согласие, — ни разу Чернов не голосовал против войны, против наступления не голосовал, против смертной казни на фронте не голосовал, а циммервальдец был, и, должно быть, искренно. Я не имею основания думать, что Чернов — человек неискренний, что он обманывал публику, а на самом деле в душе был оборонец. Просто человек политически не мужественный, политически не храбрый и в вожди поэтому не годящийся.

Вот основное качество Ильича как вождя. Но конечно, этого одного мало. Тут приходится говорить о его качествах, дополняющих первое, которые вам известны и на которых мы долго останавливаться не будем. Это, во-первых, его колоссальная проницательность, которая под конец внушила мне некоторое суеверное чувство. Я с ним часто спорил по практическим вопросам, всякий раз садился в калошу, и, после того как эта операция повторилась раз семь, я перестал спорить и подчинялся Ильичу, даже когда логика говорила — не так нужно действовать, — но думал, он лучше понимает, он на три аршина в землю видит. Я не вижу. Эта его изумительная проницательность обнаруживалась неоднократно и рельефнее всего на факте, который вам всем известен, — в споре о первом параграфе Устава. Теперь мы понимаем, что тут шел вопрос о том, по какому направлению пойдет партия, будет ли партия западноевропейского парламентского типа наподобие германской социал-демократии, или же это будет то совершенно своеобразное сочетание сил рабочих и интеллигенции, та совершенно своеобразная группировка, которая называется большевистской партией и которая является, как показал опыт, единственным средством реально провести коммунистическую революцию. Другого средства нет, потому что над проблемой организации такой партии бьется пролетариат всего мира. Теперь это нетрудно понять. А думаете, в 1903 году многие понимали, когда началась волосянка между меньшевиками и большевиками? Не только обыватели, даже мы, «молодые» партийцы, были скандализированы. Из-за чего ругаются — из-за редакции первого параграфа Устава! Обыватель зубоскалил — до чего узколобые люди — из-за трех слов как они поливают грязью друг друга! Какая отвратительная картина! А между тем тут действительно решался вопрос всей судьбы партии. Если бы по рецепту Мартова мы нагнали в партию интеллигенцию, всех профессоров и студентов, о которых мечтал Мартов, то партия превратилась бы в рыхлую, дряблую интеллигентскую организацию, которая никогда бы никакой революции не произвела. Курьезный факт, что Мартов потом это понял. И тот Мартов, который отстаивал свою редакцию первого параграфа Устава тем, что надо вводить профессоров и студентов, усмотрев на лондонском съезде 1907 года в большевистской делегации двух профессоров, напал на них и громко вопил о том, как губят партию эти два профессора (при этом подчинявшиеся вполне партийной дисциплине). Они не погубили партии, но все-таки не могу не сказать: одним из этих профессоров был Рожков, который теперь от нас ушел. Так что прогноз Ленина о значении профессоров оказался в значительной степени правильным.

Вот вам один образчик проницательности Ильича — первый параграф Устава.

Я еще могу вам привести его спор с Богдановым, где он открыл политическое зерно в массе шелухи, не имевшей, казалось бы, тени отношения к политике. Для этого нужна была проницательность. Когда начался спор Ильича с Богдановым по поводу эмпириомонизма, мы руками разводили и решили, что просто за границей от безделья Ленин немножко повихнулся. Момент критический. Революция идет на убыль. Стоит вопрос о какой-то крутой перемене тактики, а в это время Ильич погрузился в Национальную библиотеку, сидит там целыми днями и в результате пишет философскую книгу.

Зубоскальства было без конца. В конце концов Ильич оказался прав. «Рабочая правда» (Имеется в виду нелегальная группа в РКП(б) «Рабочая правда», сложившаяся весной 1921 г. Члены группы критиковали в своих изданиях партию за бюрократизацию и отрыв руководящих верхов от рабочего класса. В декабре 1923 г. активные члены «Рабочей правды» и близкой к ней «Рабочей группы» были исключены из партии решением ЦКК. Ред.) налицо, хотя сам Богданов к ней неприкосновенен, но это не мешает тому, что она вышла из богдановщины. Старая платформа коллективистов написана так, что у них все богдановские идеи, так что и тут Ильич на три аршина видел и нос его чуял далеко, добирался до таких глубин, до которых никогда никому из нас добираться не приходилось.

Затем, во время самой революции, как он говорил о государственном капитализме в 1918 году («О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности»), какой предсказывал нэп еще в своей брошюре «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», где есть ряд страниц о том, как из мелкого производства автоматически растет буржуазия и автоматически растет капитализм, — это все всем вам известно и на этом не стоит останавливаться. Все это более или менее помнят. Это второе качество, которое является неразрывным с первым качеством, потому что способность принимать большие решения она, в сущности говоря, была и у того, кого французские газеты, думая польстить Ильичу, с ним сравнивали, — у Наполеона. 18 брюмера, конечно, большое решение, и Ватерлоо тоже большое решение. У Наполеона эта особенность политического вождя была, но политического чутья у Наполеона не было, благодаря чему он провалился со всей своей системой. Он был великолепным идеальным военным организатором, и в этом смысле он был, вероятно, выше Ильича. Ильич не сумел бы сделать такую штуку, какую сделал Наполеон, когда он в 1815 году с голыми руками высадился во Франции, где не было ни армии, ни боевых запасов, и через три месяца, в тот век, когда не было ни телеграфов, ни железных дорог, стоял на границе с 200 000 штыков, и таких штыков, которые вдребезги разбили великолепную прусскую армию и едва не разбили англичан. Это был шедевр военного искусства. У Наполеона была большая политическая смелость и организаторский талант, но политического чутья не было. Он не понял, что начинает безнадежную игру, что он ее проиграет, и проиграл ее гораздо раньше, чем на это рассчитывал. Таким образом, одного этого качества мало. Нужна еще проницательность.

Товарищи, мне кажется, что этими основными чертами — огромным политическим мужеством, проницательностью и огромным чутьем исчерпываются в основном качества Вл. Ильича как вождя. Я не буду говорить о его громадном теоретическом образовании, потому что это не столько качество самого Вл. Ильича, сколько необходимое качество всякого теперешнего вождя. Теперь нельзя быть вождем, в особенности пролетариата, с той слабой грамотностью, которую проявляли вожди предшествующих поколений. Тем нужен был только практический навык. Сейчас нельзя без теории. Сейчас всякая передовая статья в любой буржуазной газете есть теоретический трактат, и иногда марксистский трактат, хотя автор и не марксист. Об этом говорить не приходится. И вот эти качества выделяют Ильича не только из среды простых смертных, как великого вождя, но они выделяют его даже из среды вождей. Тут я хочу провести параллели, о которых говорил вначале. Параллели возможны только две. Что касается древнего мира, разных Периклов, Гракхов и Цезарей, то с Юлием Цезарем сравнивали Ильича белые. В одной белой газете было сравнение (после первого удара весной 1922 года), что смерть Ленина теперь имела бы то же значение, как смерть Юлия Цезаря в 43 году до Р. Хр. Я не буду делать этого сравнения, потому что древние— это литературные типы, а не живые лица. Мы, в сущности, подлинного о них ничего не знаем, потому что документов почти не сохранилось. Сохранилась история, в научном отношении немного превосходящая нашу «Историю» Карамзина, и на основании этого древнейшего Карамзина мы должны судить. Представьте себе, что у нас для царствования Ивана Грозного был бы только Карамзин. Много бы мы знали? Но есть два вождя нового времени, являющихся для нас подлинной исторической реальностью, это Кромвель и Робеспьер, с которыми Ильича невольно сравниваешь, потому что это были тоже два больших революционных вождя.