Владимир Малик - Посол Урус Шайтана

• Название: Посол Урус Шайтана
• Автор: Владимир Малик
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1973

Первый и второй романы историко-приключенческой тетралогии известного украинского писателя Владимира Кирилловича Малика о борьбе народа Украины против чужеземных захватчиков во второй половине XVII века.

---

Он стряхнул с себя солому, и все увидели худущего, истощённого человека с глазами, горящими болезненным блеском. Сквозь лохмотья просвечивало жёлтое костлявое тело. От холода он клацал зубами.

— Что? Хорош? — вдруг хрипло засмеялся он. — Что, смотреть страшно? Не бойтесь, скоро сами такими станете… Пробудете, как я, лет десять в этом, богом и людьми проклятом месте, кто знает, выживете ли. Был и я когда-то такой же, как вы, молодой, сильный… А теперь одна кожа да кости. Как повернусь в соломе, будто сухари в мешке гремят.

— Как же тебя звать, человече? — спросил Звенигора.

— Звали когда-то Свиридом Многогрешным… Не знаю, кто из моих предков так много нагрешил, что прозвище такое пристало к нашему роду. Но кто бы что ни нагрешил, а расхлёбывать за всех приходится мне.

— Так ты родич гетмана Дёмка Многогрешного?

— Было когда-то… Было, — неопределённо ответил тот.

— Сколько ж тебе лет, дед?

— Лет? Хе-хе! — скривился в усмешке бесцветный рот. — Лет мне всего сорок…

— Не может быть!

Звенигоре вспомнилось, что Метелице под шестьдесят и он мог ещё кулаком оглушить вола. А этот от ветра качается.

— Посмотрим, что с тобой будет через десять лет, когда Гамид выжмет все соки, всю силу, когда руки твои повиснут как плети и зубы выпадут изо рта, и суставы распухнут на ногах, и вши тебя заедят, как паршивое порося… Вот тогда ты вспомнишь Многогрешного: правду, мол, говорил бедолага…

— Мы и так тебе верим. Видать, что спишь ты не мягко да, должно быть, и ешь не сладко…

— Тут тебя накормят! Догонят да ещё и добавят! — Многогрешный засмеялся.

Он трясся от смеха, от кашля и от холода сразу. В косматой бороде торчали колючие остюки. Острые колени подгибались; казалось, что они вот-вот переломятся и этот мешок с костями с грохотом свалится вниз.

Все стояли молча, понурившись. Каждый воочию увидел своё будущее. Квочка тяжело вздохнул, начал причитать:

— Боже мой, боже, пропала моя головушка!..

Звенигора оглянулся на него, строго прикрикнул:

— Ну, нечего нюни распускать! И без того кисло. А если ещё каждый будет хныкать, то мы и вправду богу души отдадим в этой вонючей яме.

— Да я ничего, — начал оправдываться Квочка. — Просто на душе заскребло…

— Всем не легко… Но и казак не без удачи. Глядишь, и вывернется когда-нибудь!

— Болтаешь пустое… Я тоже так когда-то думал, — прошамкал Многогрешный. — Все надеялся — убегу… Дудки!.. Куда, к черту, убежишь? Куда пойдёшь, когда до моря недели две хода и на каждом шагу тебя схватить могут! Если и до моря доберёшься, то что? Нешто перепрыгнешь или по воде перейдёшь?

Звенигору стала разбирать злость. Это пугало, стоящее одной ногой в могиле, хочет сеять в их сердцах неверие, тянуть всех за собой… Нет, не выйдет! Они ещё молоды, сильны и не должны терять надежды. Не зря говорят: надежду потерял — все потерял.

Сдерживая раздражение, он взял Свирида за плечи и мягко сказал:

— Ты вот что, дядько Многогрешный, полезай обратно к себе в нору и не болтай лишнего. Не растравляй наши сердца. Нам и без того тяжело…

Почувствовав, что Многогрешный пытается упираться, Звенигора легонько подтолкнул его сзади, и тот покорно полез в свой угол. Кто-то притрусил его лежалой соломой.

Утомлённые многодневной дорогой, невольники начали устраиваться на ночлег. Ложились вповалку, прижимаясь друг к другу, чтоб было теплее. Вскоре свет в окошке совсем померк, стало темно. От множества тел, от тяжёлого дыхания в погребе стало тепло, даже душно. Всех стал придавливать сон.

Но заснуть не удалось. Снова открылись двери, и наверху зазвенели кандалы. В погреб спустилось ещё несколько человек.

Кому-то наступили на ноги. Послышался стон.

— О холера ясна, — выругался по-польски какой-то, судя по зычному голосу, верзила, — тут уже полно непрошеных гостей! Грицько, высеки огонь, зажжём свечку.

Из-под кресала сверкнули искры. Вспыхнул жёлтый огонёк и осветил мрачные чёрные фигуры. Впереди стоял высокий человечище с жёсткими, острыми, как спицы, усами и большим крючковатым носом.

— Разрази меня гром, — снова загремел великан, — если эти новички, эти хлопы не заняли моего места! Это же такое свинство — припереться в чужую хату и занять лучший уголок, проше пана! Эй, хлоп, — толкнул он ногой Квочку, скрючившегося в углу, — освобождай место!

Тот сонно хлопал глазами. Недовольно буркнул:

— А ты что за птица?

— О, стонадцать дзяблов![27] Он ещё спрашивает! Здесь каждый знает пана Спыхальского… Потомственного шляхтича! Я был войсковым товарищем маршалка[28] Яблоновского, проше пана! А какой-то хлоп смеет называть меня птицей! Га?!

— Ну и что с того, что ты войсковой приятель маршалка Яблоновского? Невелика цаца! А я вот Гервасий Квочка… Слыхал?

— Не приходилось, проше пана, — на минуту смутился пан Спыхальский.

— То-то и оно! Ты про меня не слыхал, а я про тебя не слыхал. Не знаешь, что за человек перед тобой, а кричишь! Негоже так, пан.

— Так, проше, кто же вы будете?

— Бывший холоп твоего любимого маршалка Яблоновского, чтоб его гром сразил! Потом вольный крестьянин, хлебороб, так как бежал я из Закопаного на свободные земли… Теперь и ты и я — рабы турка Гамида. Выходит, мы одного поля ягоды… Так что не важничай, пан, а ложись рядом в эту берлогу и спи, если хочешь спать. А нет — ложись там, где стоишь, и не мешай людям сил набираться.

— О матка боска! — подскочил пан Спыхальский. — То пан есть земляк? Из Закопаного? Что же пан сразу не сказал? Прошу прощения, пан Квочка. Что нового в Закопаном?

— Как давно пан оттуда?

— Уже два года.

— А я — четыре… Так что пан мало от меня узнает про своего маршалка… Разве что пану интересно послушать, как я с товарищами когда-то отдубасил пана маршалка розгами…

— О! Как то было?

— А так. Надумал я с друзьями бежать в степи. Но не хотелось расставаться с паном не попрощавшись. Надо вам сказать, с ним была у меня сердечная дружба: он частенько гладил мою холопскую спину плетьми, а я пускал иногда на его стога и скирды красного петуха. Как раз случилось так, что должок за мной оставался. Как же уйти от пана, не рассчитавшись с ним? Вот я и подговорил хлопцев подстеречь пана. Встретили мы его у самой Матвеевой пасеки. Пан Спыхальский помнит тот лесок в долине, что по дороге из Закопаного к хутору Круглик?

— О так! Разве можно забыть то райское место? Во всем Прикарпатье, наверное, не найти красивее. Самой природой, проше пана, оно создано для любви…

— Вот то-то и оно, так же думал и пан маршалэк. И не только думал, но и был влюблён там в жёнку одного шляхтича, что жил вблизи Закопаного. Вот мы и подстерегли его, когда он к ней ехал верхом. Один схватил коня, придержал, а я с товарищем стянул ясновельможного пана на землю, содрал с него штаны, положил голым пузом на муравейник, а с другой стороны хорошенько всыпал березовой каши…

— Сто дзяблов! Мерзавец! — возмущённо воскликнул пан Спыхальский. — Как же ты посмел издеваться над паном маршалком? Над потомственным шляхтичем! Да за это тебя, хлопа неотёсанного, повесить мало! Изрубить на мелкие куски! Подумать только — не как-нибудь, а на муравейник… Да ещё и берёзовыми прутьями!.. Как простого хлопа…

Все проснулись и слушали, как с чувством ругался разгневанный и оскорблённый за своего сюзерена шляхтич. Звенигоре было смешно: пан Спыхальский явно забывал, что сейчас он не потомственный шляхтич, а раб.

Гервасий Квочка тоже усмехнулся в бороду. Было заметно, что его забавлял этот разговор.

— Но я же только возвращал долг, милостивый пан, — сказал он спокойно. — Сам господь бог завещал не оставлять неоплаченными долгов наших… А ещё завещал он отплачивать око за око и зуб за зуб…

— Не в меру ты мудр, пан Квочка! — сердито выкрикнул Спыхальский. — Пана маршалка — и вдруг на муравейник! Гром на твою голову! Чтоб тебя болячка задавила, разбойник паскудный! На кол тебя посадить бы, негодяя, чтобы знал, как потешаться над ясновельможным паном!

Он сыпал проклятия, ругань и чуть было не бросился с кулаками на крестьянина. Гремя кандалами, свирепо таращил глаза, дёргал себя за встопорщенный рыжий ус.

Вдруг он замолк. В глазах промелькнуло недоумение. Спросил тихо:

— Ну, а чем же кончилась та печальная история?

— Чем надо, — степенно ответил Квочка. — Отдубасили мы пана на славу, натянули штаны и посадили на коня…

— Как же он сел?

— А он не сел — лёг животом на седло, так и поехал.

— Холера ясна! Нет, стоило б поглядеть такую картину… Ну, а та жёнка, пан Квочка, кто она? Вы видели её? Это, случаем, не пани Зося, супруга пана Ястржембского из Залещиков?

— Нет, пан Мартын…

— Ты знаешь, как меня звать? — поразился Спыхальский. — Дзябол! Откуда?