Владислав Крапивин - Трофейная банка, разбитая на дуэли

• Название: Трофейная банка, разбитая на дуэли
• Автор: Владислав Крапивин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Детская проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-25054-7

В романе «Трофейная банка, разбитая на дуэли» читатели встретятся с подросшим героем повести «Сказки Севки Глущенко» — восьмиклассником Всеволодом (Лодькой). Разгоревшийся между ребятами конфликт приводит к дуэли на пистолетах — «поджигах». Но самая главная дуэль — это спор между характерами взрослеющих мальчишек…

---

После школы Борис Аронский уехал учиться в Омск, потом стал известным инженером-нефтянником, а с Всеволодом Глущенко они больше не встречались.

Лодька и в школьные, и во взрослые годы думал о Борьке без обиды, стараясь вспоминать все, что случалось хорошего (и ведь случалось немало!) И не взвешивал уже в уме, кто больше был виноват… Что было — то было. Правда, порой делалось грустно…

Впрочем, все это происходило уже как бы позади новых и неожиданных событий, которые начались в тот же день, после встречи в логу.)

Глава 4. Белая лошадь

Две версии

К дому на Казанской Лодька подошел, как приговоренный к эшафоту. Ноги двигались автоматически. Однако же двигались, и он оказался во дворе, перед дверью. Руки тоже двигались — он подергал проволоку (и при каждом дерганье сердце падало в желудок). Дверь привычно лязгнула и отошла.

В прихожей сильнее обычного пахло проявителем и фиксажом — из приоткрытой дверцы кладовки-лаборатории. За дверцей зловеще рассеивал красный свет фотофонарь.

На фоне этого света возник, будто Мефистофель, тощий Лев Семенович Гольденштерн.

Видимо, у Лодьки был такой покаянный вид, что Лев Семенович сразу спросил:

— Лодя, с тобой что-то случилось?

— Случилось… — И Лодька ощутил, как уши наливаются краснотой, будто впитывают свет горячего фотофонаря.

— Подожди… Я кажется догадываюсь! Ты, наверно, потерял книгу, которую взял утром! Да? Ну, не убивайся так. Их еще много, книг-то… И вообще, как говорится, утрата материальных ценностей не должна служить причиной душевных потрясений…

Лодька зажмурился.

— Лев Семенович, я не терял книгу, я… — И будто ухнул головой в ледяную бочку, как Славик Тминов зимой: —…я украл у вас порох…

— Что?! — изумленно воскликнул Лев Семенович. Его всегда высокий голос прозвучал сейчас особенно тонко.

— Да… — выдохнул Лодька.

Лев Семенович взял его за плечи. Привел в комнату. Сел на стул, Лодьку поставил перед собой — тощего мальчишку в потрепанном вельветовом костюме, с обмякшими плечами, повешенной головой и ушами, которые теперь горели сами, как два фотофонаря.

— Так… По порядку… Ничего не понимаю. Излагай.

И Лодька (почти счастливый от того, что, несмотря на весь ужас, черта преодолена) стал излагать. Про жестяной самолетик, который надо было испытать; про то как пообещал достать порох для «горючки» и побежал сюда; про то, что пришел и «жду, жду, а вас нет, а ребята там, наверно, думают, что я наболтал и смылся… ну я и подумал: всего-то щепотку…»

— М-да… — Лев Семенович поскреб ногтем впалую щеку. — Ситуация… Вообще-то я сам виноват: нельзя оставлять боеприпасы в столь доступном месте…

Лодька тихо спросил, глядя в пол:

— Лев Семенович, мне теперь больше не приходить, да?

Тот встряхнулся:

— Что?.. А! Терзанья, написанные на твоем лице, по-моему, вполне искупают твой грех… Да и кто из нас без греха? Помню, я как-то стащил из аптечки гостившей у нас тетушки… н-ну, один лекарственный препарат… для изготовления адской смеси, рецепт которой узнал у старших ребят в школе. И смесь великолепно сработала, приведя в негодность кухонный шкаф и в затяжное заиканье домработницу Полю… При этом, в отличие от тебя, я не испытывал раскаяния и признался лишь перед лицом неопровержимых фактов.

— Попало? — не удержался Лодька.

— Н-ну… папа был очень гуманный человек и препоручил исполнение приговора маме, а она попросила у Поли веник… — Лодька понял, что Лев Семенович смотрит ему за спину, там висел снимок Левушки. Лодька оглянуться не посмел, но понял: что надо идти до конца. Пробормотал:

— Моя мама сказала, что если вы вздумаете взгреть меня ремнем, она это дело вполне одобряет… — И мелькнуло даже: «А вдруг по правде?»

Лев Семенович высоко возвел брови.

— Постой… Значит, ей известно про этот случай?

— Ну, да… я ей рассказал… когда зацарапалось внутри.

— Значит, это она послала тебя ко мне?

— Вовсе нет, — с оттенком печальной гордости откликнулся Лодька. — Я сам… А это… про ремень… она сказала вслед.

— Ремень — прерогатива родителей, — усмехнулся Лев Семенович. — К тому же, я противник таких мер. Своего сына не шлепнул ни разу…

Словно темная бабочка пролетела по комнате. И чтобы отвлечь Льва Семеновича от печальной памяти (и чтобы сразу все довести до конца), Лодька горько признался:

— А еще она сказала, что это… вероломство…

— Что?

— Ну… раз вы доверили мне ключ, а я этим воспользовался… вот так… Вероломство, да?

Лев Семенович снова поскреб щеку. Глянул внимательно и как-то длинно.

— Это уже философия… Мама, по-моему, перегнула с терминологией… Скорее, это называется «мальчишечья дурь». Тем более, что мы всё выяснили и претензий к тебе у меня нет…

Лодька просиял. Внутри, конечно, а снаружи оставался грустным и пристыженным.

— Лев Семенович, а если их нет, то… можно я еще…

— Что?! — изумился он. — Еще порцию пороха?

— Нет, что вы! Я только еще спросить… Можно… если вы на меня сильно не злитесь… чтобы считалось, что этот порох вы мне подарили? Потому что… — (Ох, как ужасно глупо и по-младенчески! Будто в рассказе про огурцы… Нет, лучше бы провалиться…)

— Что «потому что»? — спросил Лев Семенович с живым интересом.

— Говорят… что, если порох краденый, не будет удачи. То есть, победа не считается…

— Лю-бо-пытно. Кто это говорит?

Лодька опять засветился ушами.

— То есть… мне так кажется…

— Постой-ка! А что за победа? Ты про ваше испытание? Про самолет? Там никого не подпалило, надеюсь?

— Да никого, — уныло сказал Лодька, понимая, что опять влип.

— Ну-ка сядь, дитя мое… — Лев Семенович усадил его перед собой на скрипучий стул с резной спинкой. — У меня, друг мой, впечатление, что ты изложил события не до конца… Или вообще не ту версию. А?

Лодька крепко взялся за сиденье. Посмотрел в окно, за которым желтел первым осенним листом густой клен.

— Не ту… версию. Я расскажу… Только после этого вы меня точно вышибите вон…

— Посмотрим… — задумчиво пообещал Лев Семенович.

— И еще… маме ни за что не говорите про это, ладно? Я ей сам как-нибудь потом… А сейчас у нее, наверно, что-нибудь с сердцем случится…

— Лодя, ты меня пугаешь, — очень серьезно сказал Лев Семенович.

— Да нет. Теперь уж пугаться нечего. Только… Ну, в общем, вот… — Все так же глядя на желтый лист, Лодька стал рассказывать полную правду. Про драматический кружок, ссоры и обиды. Про Стасю и ее письмо. Про скандал с Борькой и неожиданный вызов. И схитрить, умолчать про то, как он обозвал Борьку, Лодька не сумел. А что услышал от Борьки в ответ — сказать было нельзя: пришлось бы всё объяснять про отца. И он скомканно проговорил:

— А Борька в ответ сразу же такое… что я… Ну, не могу это повторить. Нельзя…

Прозвучало, кажется, неубедительно. И он понимал, какой скотиной Лев Семенович теперь считаеть его, Лодьку.

— Но я совсем не думал ничего такого про евреев! Ни капельки! Я… просто не знал, как его еще пронять! Чтобы изо всех сил! Я… правда… — Что-то капнуло на вельветовую штанину. Лодька потер мизинцем темное пятно и опять стал смотреть на кленовый лист. Тот расплывался в желтую амебу…

Лев Семенович пошевелился на таком же скрипучем, как у Лодьки, стуле, положил ногу на ногу и выговорил, глядя в потолок:

— «Прыжки и гримасы жизни»… Так, по-моему, выражался один отрицательный персонаж в повести знаменитого Гайдара…

Лодька глянул искоса, пробурчал:

— Это «дядя» в «Судьбе барабанщика»…

— Именно… Кстати, была любимая книжка у Волчка…

— У кого?.. — Лодька посмотрел с виноватой надеждой: неужели Лев Семенович не собирается гнать его?

— Да… — кивнул тот. — Было у сынишки, у непоседы, в младенчестве такое прозвище… Волчок — то есть вертун такой, юла…

«Зачем он про него все время? Тоскует?» — мелькнуло у Лодьки. И он, словно в ответ на отцовскую боль, выпалил:

— А Борька назвал меня сыном однорукого шпиона. Потому что у папы покалечена рука. Он был штурман, его ранило, он попал к англичанам. А потом его обвинили, будто он связался с их разведкой. Бредятина такая! А сейчас он в ссылке… Борька это знал, ну и влепил мне в ответ… Я не злюсь на него, мы оба не думали, что городили… Лев Семенович, только вы никому… про папу…

Лев Семенович не удивился. Ничуть.

— Лодя, я знаю про папу. Мама твоя рассказала, когда услышала, что собираюсь на север. Видимо, доверяет… Даже просила навестить его, если окажусь в тех местах. Теперь думаю, что окажусь…

Лодька открыл рот для вопроса:

«Вы про это и хотели поговорить с ней сегодня?»

Но Лев Семенович продолжал речь. Размеренно так, с горьковатой усмешкой: