Нерин Ган - Ева Браун: Жизнь, любовь, судьба

• Название: Ева Браун: Жизнь, любовь, судьба
• Автор: Нерин Ган
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-000341-2, 5-271-00400-7

Имя Евы Браун долгие годы упоминалось в литературе лишь в связи с описанием последних дней и смерти Адольфа Гитлера.

Она была, наверное, самым таинственным персонажем в не такой уж далекой истории Третьего рейха.

Немецкий журналист Нерин Ган в своей книге «Ева Браун» рассказывает о судьбе женщины, на протяжении 16 лет любившей, несмотря на препятствия, единственного в своей жизни мужчину — Гитлера и добровольно вместе с ним принявшей смерть.

---

Траудль только недавно встала. Лечь ей удалось лишь далеко за полночь, когда Гитлер подписал все экземпляры завещаний. От партии его политическое завещание заверили Борман и Геббельс, от вермахта, соответственно, Бургдорф и Кребс. На личном завещании свои подписи поставили Геббельс, Борман и адъютант от военно-воздушных сил полковник фон Белов. «Как вы полагаете, мой фюрер, — осторожно спросила Траудль, когда Гитлер сделал короткую паузу и минуту-другую в комнате были слышны только непрекращающиеся разрывы снарядов, — национал-социализм переживет нас?» Лицо Гитлера сделалось непроницаемым и жестким, он заговорил быстро, словно боялся, что его вот-вот прервут: «Немецкий народ оказался недостойным возглавляемого мной движения. Может быть, лет через сто новый гений воспримет мои идеи, и национал-социализм, подобно птице Феникс, возродится из пепла».

Неужели он и впрямь верил своим словам? Недавний властелин Европы, вознамерившийся создать тысячелетний Третий рейх, превратился в собственную тень. Пожилой человек в мешковатом мундире с поседевшей челкой, спадавшей на вечно потный угреватый лоб, и заметно трясущейся головой и руками ничем не напоминал прежнего Гитлера. Лишь изредка его глаза под набрякшими веками вновь загорались адским огнем, а весь облик, как в лучшие времена, выражал решимость и непреклонность. Но обычно он, хотя и старался ступать твердо, шаркал ботинками по бетонному полу, а на оперативных совещаниях и за столом сидел сгорбившись, глядя куда-то перед собой невидящим взором. На изборожденном морщинами лице лежала печать обреченности. У него не было больше армии, еще недавно считавшейся едва ли не самой мощной в мире, и никто больше не мог прийти к нему на помощь. Такими же апатичными и вялыми стали теперь его приближенные, в душе уже смирившиеся с судьбой. «Это был мир призраков», — вспоминает Траудль Юнге.

Днем в бункере узнали о гибели Муссолини. Связь с внешним миром поддерживалась только с помощью двух раций мощностью 100 ватт, что позволяло по крайней мере слушать Стокгольм. Неизвестно, как воспринял Гитлер известие о казни Муссолини и его любовницы Клары Петаччи в окрестностях озера Комо, поскольку не осталось свидетелей, сохранивших в памяти какие-либо его высказывания о бесславной участи итальянского диктатора. Стокгольмское радио ничего не сообщило о том, что поздним вечером 28 апреля партизаны привезли трупы в Милан и повесили их за ноги у бензоколонки на площади Лоретто под ликующие крики толпы. Однако можно с уверенностью утверждать; будь даже эти жуткие подробности ему известны, вовсе не они побудили Гитлера потребовать непременного сожжения его трупа. Он уже раньше настаивал на соблюдении древнего языческого обряда, так как не желал, чтобы над его останками глумились враги.

Около шести часов вечера Борман, Геббельс с женой, Бургдорф и секретарши, откинув плотный занавес из красного бархата, вошли в кабинет Гитлера. Портрет Фридриха Великого все еще оставался над столом человека, напрасно надеявшегося, что его, как и прусского короля, спасет чудо. На противоположной стене висел портрет матери Гитлера Клары.

«Портрет Фридриха Великого нужно сохранить во что бы то ни стало. — Гитлер с силой сжал полы мундира, потянул их вниз и повел подбородком. — Остальные мои вещи — костюмы, галстуки, календари, авторучки — уничтожить. Я не желаю, чтобы врагу достались хоть какие-нибудь трофеи».

Внезапно Гитлер вновь заговорил об армии генерала Венка, из штаба которой по-прежнему не поступало никаких известий: «Если не произойдет чуда, мы погибли. Мы с женой твердо решили уйти из жизни. Я хочу лишь удостовериться, что Лоренцу, Цандеру и фон Белову удалось прорваться и передать копии завещаний Деницу, Шернеру и Кессельрингу. Я не хочу, чтобы после моей смерти начался хаос».

Понимал ли он, что происходит? Отдавал ли он вообще отчет в своих действиях? После спешного переезда 16 января в рейхсканцелярию он только один раз, в свой день рождения выбрался из бункера, чтобы в уже изрядно запущенном саду рейхсканцелярии произнести речь перед наиболее отличившимися в боях членами Гитлерюгенда. От панического бегства их удерживала только надежда на скорый приход американских войск.

Никто не знал, сколько прошло времени и что сейчас — день или ночь. Но никого это уже не волновало. Около восьми вечера в Объединенный штаб в Доббине поступила последняя радиограмма из бункера: «Приказываю немедленно доложить мне: 1. Где передовые части армии Венка? 2. Когда они продолжат наступление? 3. Где находится 9-я армия? 4. В каком направлении ее командование собирается осуществить прорыв? 5. Где передовые части корпуса Хольсте?»

Бургдорф и Кребс нашли свой, достаточно оригинальный способ связаться с Венком. Они отправили к нему двух вестовых на велосипедах с призывом: «Венк, твой час настал!»

В ожидании ответа Гитлер вручил Траудль Юнге и Герде Кристиан ампулы с ядом. «Я предпочел бы на прощание сделать вам другой подарок. — Он по привычке собрал на животе руки в замок и сжал переплетенные пальцы. — Хочу еще раз повторить: ах, если бы я мог положиться на моих генералов так же, как на вас».

Ампула со смертоносным содержимым хранилась у Евы уже давно. О воздействии цианистого калия на человеческий организм ей когда-то подробно рассказал доктор Брандт. Однако она не испытывала страха, и мысли о смерти не мучили ее. Разумеется, как и все в бункере, Ева находилась в подавленном состоянии, но для себя она твердо решила умереть вместе с Гитлером. Когда другие начали оживленно обсуждать, какой из ядов эффективнее, она молча вышла из комнаты и до самой ночи играла с детьми Геббельса.

«Уж лучше пустить себе пулю в рот», — морщась, как от невыносимой зубной боли, произнес генерал Кребс. «Безусловно, — поспешно согласился Гитлер, на секунду, словно запнувшись, замолк, а затем продолжил: — Но кто добьет меня, если рана окажется не смертельной? И я же не смогу потом выстрелить в Еву». Вопрос Геббельса, не утратил ли со временем яд свою силу, очень встревожил Гитлера. Ведь ампулы передал ему не кто иной, как изменник Гиммлер, посмевший тайно вступить в переговоры с союзниками. А вдруг он задумал отдать его живым врагу? И действительно ли в ампулах цианистый калий? «Немедленно приведите Штумфеггера!» — Лицо Гитлера покрылось красными пятнами, звеневший от возбуждения голос едва не сорвался в крик. Людвиг Штумфеггер предложил попробовать яд на Блонди, Гитлер без колебаний согласился, но тут же вновь заподозрил неладное. Ведь Штумфеггер носил звание штандартенфюрера СС. А вдруг он по приказанию Гиммлера заменил ампулы? «Приведите другого врача. Я…» — Он прервался, нетерпеливо махнул рукой и обессиленно опустился в кресло. Землистого цвета лицо покрылось бисеринками пота. Профессор Хаазе вложил ампулу в пасть Блонди и с силой сжал ей челюсти. Ни в чем не повинная любимая овчарка Гитлера судорожно дернулась и уже через минуту неподвижно лежала на боку с остекленевшими глазами. Адъютант Гитлера от войск СС Отто Гюнше вынес ящик с мертвой Блонди и повизгивающими, хватающими ее сосцы щенками в сад и вынул пистолет. Среди убитых щенков был также любимец Гитлера Вольф, которого он так любил гладить трясущимися руками.

30 апреля в час ночи в бункере приняли радиограмму от Кейтеля: «1. Передовые части Вейка остановлены противником южнее Швиловзее. 2. Поэтому 12-я армия не в состоянии продолжить наступление на Берлин. 3. Основные силы 9-й армии окружены противником. 4. Корпус Хольсте вынужден перейти к обороне». Если у кого-то еще и теплилась последняя надежда на спасение, то теперь она полностью исчезла. Кровавая драма под названием «Последние дни в бункере Гитлера» подошла к своему логическому концу.

«30 апреля началось как обычно, — рассказывает Траудль Юнге. — Правда, Гитлер, вопреки обыкновению, встал очень рано. Ева же до полудня не выходила из комнаты». В десять часов утра Гитлер вызвал к себе командира оборонявшей правительственный квартал боевой группы бригаденфюрера СС Монке. Тот доложил, что подразделения Советской Армии вышли к Вильгельмштрассе. Гитлер выслушал его с каменным лицом. Ни напоминавшие громовые раскаты разрывы снарядов и мин непосредственно в рейхсканцелярии, ни едкий запах гари в бункере — ничто не волновало его. Слова Монке окончательно убедили, что медлить с уходом из жизни больше нельзя.

Ночью Гитлер уже простился со своим окружением. Однако он старался вести себя так, будто 30 апреля 1945 года — самый обычный день. После обеда Траудль Юнге проводила Еву в ее комнату. Внешне она держалась спокойно, но явно испытывала потребность выговориться. «А это вам на память, госпожа Юнге. — Ева распахнула дверцы стенного шкафа и сняла с вешалки шубу из чернобурки. — Будьте счастливы». Она обняла секретаршу, ткнулась лбом ей в плечо и тихо сказала: «Если вам удастся попасть в Мюнхен, поклонитесь от меня моей прекрасной Баварии». Около трех часов Гитлер и его жена еще раз простились со своими приближенными, секретаршами, диетсестрой, камердинером и адъютантом. Они пожали каждому из них руку и удалились в кабинет Гитлера. У раскрытой бронированной двери приемной немедленно встал Гюнше с автоматом наперевес. Магда Геббельс с криком: «Мой фюрер, не покидайте нас, иначе мы погибнем!» — бросилась было вслед, но наткнулась на твердую, как дерево, ладонь адъютанта. Тогда она, рыдая, выбежала в соседнее помещение, переоборудованное под полевой госпиталь. Спешно прибывший в бункер Артур Аксман также напрасно пытался убедить Гюнше пропустить его в кабинет Гитлера.