Сальвадор Минухин - Техники семейной терапии

• Название: Техники семейной терапии
• Автор: Сальвадор Минухин
• Издательство: Независимая фирма "Класс"
• Жанр: Психология
• Год: 1998
• ISBN: 5-86375-020-0

Крупнейший мастер и "звезда" семейной терапии, Минухин рассказывает, как он это делает. Начинает, устанавливает контакт с семьей, определяет цели… и совершает все остальное, что сделало его одним из самых успешных семейных терапевтов в мире (если говорить о практике) и живым классиком (если говорить о науке).

Эта книга — безусловный учебник. Соответствует названию: техники описываются и обсуждаются, что само по себе ценно. Подробна, ясна, хорошо выстроена. И увлекательна, притом не только для психологов, врачей и семейных консультантов. Им-то предстоит ее зачитывать "до дыр", обсуждать, обращаться к ней за помощью… А всем остальным следует ее прочитать по тем же причинам, по которым во многих домах на полках стоит "Справочник практического врача".

---

Мать (перебивает): Джули, ты…

Джули: Сейчас я говорю. Мы с моим приятелем возились у меня в комнате. Я не хочу вдаваться в подробности и объяснять, что мы делали, и как мы развлекаемся, и какие у нас отношения. Мать громко постучала в дверь, и я ужасно растерялась. Она сказала: "Боб, оставь Джули в покое, иначе я тебя поколочу". Это было крайне унизительно. Мне в тот день нужны были деньги, все до последнего цента. Я рассчитывала на эти деньги, они были нужны мне именно в тот день. Я хотела взять на время машину и попросила мать дать мне ее, а она сказала, что не даст, и я ее обругала. Я имела полное право ее обругать. Я просто себя не помнила от злости. Я имела полное право ее обругать…

Мать (перебивает): Перед тем, как она ушла…

Джули (кричит): Это не ее дело! Она все время меня перебивает, и это не ее дело, куда я иду или где я укладываю волосы. Это мои волосы.

Реакция Джули на слова матери представляет собой другую, комплементарную сторону той же медали: она капризна, требовательна и ведет себя как ребенок, и очень скоро мать и дочь снова возвращаются к тому, с чего начали. Теперь терапевт имеет возможность потребовать, чтобы Джули реагировала на мать как взрослый человек и вела переговоры с позиций взаимного уважения. Эта тема разыгрывается на протяжении тридцати минут, и всякий раз, когда диада пытается переменить тему, терапевт переформулирует ее с позиций необходимости взаимного уважения. Чтобы противостоять тенденции семьи перескакивать с одного предмета разговора на другой, он намеренно увеличивает длительность их обсуждения или трактует их как изоморфные: "Вы должны решить этот вопрос в рамках взаимного уважения".

В семье Полетти Джина, четырнадцатилетняя девочка с анорексией, вызывает у себя рвоту и принимает слабительное, чтобы сохранить свой жалкий вес. Раньше она была "хорошей дочерью", и родители чувствуют, что ничего не могут поделать с этим странным поведением дочери, вызванным болезнью. Семья состоит из отца, сорока лет, матери, тридцати лет, Джины, ее шестилетнего брата Джона и бабушки со стороны матери.

Терапевт отвлекает семью от симптома и увеличивает длительность взаимодействий, в ходе которых члены семьи разговаривают о том, как они влияют друг на друга. Его цель — внушить им мысль, что позиция дочери связана с особенностями системы и что в ней происходит борьба между преданностью отцу, матери и бабушке. Это нелегкая задача — трансформировать поставленный семьей диагноз: "Мы все стараемся помочь больной дочери, одержимой какой-то загадочной болезнью", — в другой: "Мы все вовлечены в дисфункциональный танец, который нагляднее всего проявляется в симптоме дочери". По истечении тридцати минут первого сеанса терапевту удается добиться от матери описания конфликтного взаимодействия между нею и дочерью. Этот конфликт открывает возможность вывести дочь из положения третьей стороны и тем самым определяет структуру вмешательств терапевта на протяжении следующего часа. Поддержание вовлеченности членов семьи в суть их конфликтного взаимодействия придает терапевтической идее отчетливость и напряженность.

Мать: Когда я выбрасывала мусор, там были два пустых пузырька из-под ипекакуаны, и это после того, как она обещала не принимать ее, чтобы вызвать рвоту. У меня было несколько таблеток для уменьшения аппетита, которые мне прописал мой врач, и таблеток в пузырьке не хватало. Со стола постоянно пропадает солонка, потому что она берет ее с собой в уборную, чтобы вызвать рвоту. После того, как я отобрала у нее детскую клизму, которой пользуюсь сама, она обыскала ящики моего стола, и я обнаружила клизму снова спрятанной в уборной.

Минухин: Как вы поступаете, когда ваша прелестная дочь делает такие вещи?

Мать: Я… Я очень сержусь, а потом изо всех сил стараюсь вспомнить, что она больна и делает все это не назло мне, но потом мне становится грустно, так что это вроде как сначала злость, а потом грусть.

Минухин: Вы не считаете, что она делает это назло вам?

Мать: Я думаю, кое-что она делает для того, чтобы вывести меня из себя. Я ей многое прощаю.

Минухин (Джине): Твоя мать говорит — и, знаешь, это очень интересная гипотеза, — что ты делаешь это нарочно, чтобы ее позлить. Это может быть правдой?

Джина. Я не делаю это назло.

Минухин: Почему же она так думает? Поговори с ней — о том, почему она так уверена, что ты нарочно делаешь некоторые вещи, чтобы ее позлить. Поговори с ней об этом.

Терапевт смещает формулировку ситуации, усвоенную семьей, с сосредоточенности на том, как помочь больной дочери, на вопрос о том, как дочь ведет себя и как это отражается на других членах семьи. До сих пор трагический призрак серьезного симптома оттеснял этот вопрос на задний план. Сфокусировавшись на нем, терапевт на протяжении следующего часа выявляет скрытую динамику семьи.

Джина: Ну, я не делала это нарочно, только чтобы тебя позлить.

Минухин (матери): Я хочу, чтобы вы внимательно изучили, как она делает это наперекор вам, потому что, по-моему, многое из того, что она делает, связано с вами.

Терапевт остается сфокусированным на той же теме, и мать уступает.

Мать: Ну ладно… Я скажу тебе, что меня на самом деле выводит из себя, — это когда я стучу тебе в дверь, а ты у себя и нарочно не отвечаешь. Я специально говорю "нарочно", потому что именно так я это воспринимаю.

Джина: Потому что я знаю, что ты постучишь и откроешь дверь.

Мать: Но я не открываю. Я стою там и жду, когда ты отзовешься.

Джина: Ну да, а когда я скажу: "Что?", — ты открываешь дверь. Так что толку?

Мать: Мы стучим в дверь, Джина, и спрашиваем, там ли ты, а когда ты не отвечаешь, стучим еще раз и потом открываем дверь. Ты знаешь, почему?

Джина: И все равно, когда я говорю: "Что?", вы открываете дверь. А я, может быть, одеваюсь или еще что-нибудь. Я не люблю, когда вмешиваются в мою личную жизнь, понимаете?

Мать: Мы входим после того, как постучали во второй раз, — и я говорю "мы", потому что папа делает то же самое. Помнишь, однажды утром окно было открыто, а тебя не было?

Минухин: Не говорите за своего мужа, он может сам за себя сказать.

Мать: Ну хорошо, вот почему я это делаю. И еще потому, что недели две назад ты говорила, что над собой что-нибудь сделаешь — это явная склонность к самоубийству. Я никогда не знаю, что увижу за этой закрытой дверью, и чувствую, что ты загнала меня в угол. Я боюсь, и меня возмущает, что ты этого добилась, и я… У меня иногда появляется чувство бессилия, как будто я в твоей власти, а это неправильно — не должно быть таких отношений с родителями… таких отношений между матерью и дочерью.

Минухин (матери): Вы ведете себя совершенно беспомощно и предоставляете Джине большую власть, а она не знает, что с ней делать. Продолжайте рассказывать, что такого она делает с вами из того, что вам не нравится, что вы считаете проявлением неуважения, что вас беспокоит.

Вмешательство терапевта имеет целью обеспечить дальнейшее поддержание сфокусированности. В попытке матери привлечь к взаимодействию мужа он видит один из сигналов, подаваемых членами семьи, когда взаимодействие достигает опасного или порождающего стресс порога, и поэтому выводит отца за рамки происходящего, заставляя мать и дочь продолжать их взаимодействие дольше, чем они привыкли.

Мать: Одна из вещей, которые меня очень беспокоят, — это то, как ты ругаешься. Мне это совсем не нравится.

Джина: Это я от злости. Ребята в школе ругаются, я от них научилась.

Мать: Мне все равно, ругаются они в школе или нет. Я не хочу, чтобы ты это делала дома.

Джина: И ты сама ругаешься, так почему…

Мать: Ну и что? Мне не четырнадцать лет.

Джина: И все равно ты ругаешься.

Мать: Это не имеет никакого отношения к тому, о чем мы говорим. Мне не нравится, когда ты делаешь это дома; мне не нравится, когда ты огрызаешься. Тебе понравилось, когда вчера вечером за столом я тебя ударила? Тебе было приятно?

Джина: Мне все равно!

Мать: Ну, так вот, я тебе говорю, что пока ты будешь по-прежнему вести себя неуважительно, тебе будет доставаться, потому что терпеть это я не собираюсь. Это все прекрасно, что у тебя должна быть личная жизнь и свои права — я тоже так считаю. Но когда ты нарушаешь права других и ведешь себя неуважительно, то тебе лучше примириться с мыслью, что тебе тоже будет доставаться.

Минухин (Джине): Ты можешь что-нибудь сказать в свою защиту?

Терапевт вызывает дочь на продолжение конфликта.

Джина: Ну, ты меня совсем не уважаешь. Ты хочешь, чтобы я тебя уважала, а сама меня не уважаешь.

Мать: Это неправда. Абсолютно наглая ложь.

Джина: Тогда почему ты можешь обзывать меня всеми этими непристойными словами, а я тебя не могу?

Мать: Потому что мне не четырнадцать лет, и я твоя мать.

Джина: Не вижу, в чем разница.