Александр Андреев - Наполеон в России и дома. «Я – Бонапарт и буду драться до конца!»

• Название: Наполеон в России и дома. «Я – Бонапарт и буду драться до конца!»
• Автор: Александр Андреев
• Жанр: История

На острове Святой Елены Наполеон писал о войне 1812 года: «Эта роковая война с Россией, в которую я был вовлечен по недоразумению, эта ужасная суровая стихия, поглотившая целую армию, вся вселенная, поднявшаяся против меня!» Он говорил, что Александр Македонский, Ганнибал, Юлий Цезарь стали великими не потому, что им служило счастье, а потому, что эти великие люди сами умели овладеть счастьем! «Не гений мне внезапно открывает, что нужно сделать в каких-то обстоятельствах, неожиданных для других, а собственное размышление». Народ Европы понял, что все решают не только коронованные особы в роскошных дворцах. С 1815 года многое в истории человечества пошло по-другому. Казалось, после 1821 года многие европейские монархи могли больше не волноваться. Впереди были многие спокойные годы династической жизни. Впрочем, многие современники замечали, как монархи и государи вздрагивали и бледнели, когда вдруг из глубины десятилетий до них доносились эти гулкие и безупречные слова: «Франция… армия… авангард…»

---

Большинство русского дворянства стало считать Барклая виновником отступления русской армии. В штабах и среди генералов интриговали приближенные Александра, называя тактику военного министра гибельной. В армии распространялись провокационные слухи, в которых Барклая называли изменником. Многие почему-то забыли о громадном превосходстве противника. Барклай несмотря ни на что продолжал спасть русскую армию.

Война шла совсем не по плану Наполеона. В Витебске император был вынужден задержаться на две недели. Из четырехсот семидесяти тысяч солдат великой армии теперь с ним шли только двести шестьдесят тысяч. Необходима была перегруппировка сил, нужны были склады и тыловые службы. Армии Наполеона не хватало ни продовольствия, ни фуража. Молодые солдаты не выдерживали сумасшедших маршей, отставали, мародерствовали. Тылы великой армии были забиты голодными, больными, отставшими. Крестьяне прятали продовольствие, сжигали свои дома и уходили в лес.

Наполеон решил возмутить народ, поднять его против дворян. Императору привезли материалы о крестьянской войне 1775 года в России под началом Емельяна Пугачева. Штаб Наполеона начал готовить документы для отмены крепостного права в России. Наполеон всегда и везде в завоеванных странах отменял феодальные законы, получая поддержку населения. Среди русского крестьянства пошли всевозможные слухи о предстоящей свободе. Императора Александра, пришедшего на молебен в Казанский собор Петербурга, встречала огромная толпа народа, стоявшая в мертвой, гробовой тишине. Никто как обычно не кричал: «Да здравствует император!» Современники писали, что Александр стал белее мела и с трудом достоял до конца службы. 6 июля он обратился к народу.

«Неприятель вступил в пределы Наши и продолжает нести оружие свое внутрь России, надеясь силою и соблазнами потрясти спокойствие великой сей Державы. С лукавством в сердце и лестью в устах несет он вечные для ней цепи и оковы. Мы, призвав на помощь Бога, поставляем в преграду ему войска Наши, кипящие мужеством попрать, опрокинуть его и согнать с лица земли Нашей. Мы полагаем на силу и крепость их твердую надежду, но не можем и не должны скрывать от верных Наших подданных, что собранные им разнодержавные силы велики и что отвага его требует неусыпного против него бодрствования. Сего ради полагаем Мы необходимостью собрать внутри Государства новые силы, которые нанося новый ужас врагу, составили бы вторую ограду в подкрепление первой, в защиту домов, жен и детей каждого и всех.

Ныне взываем Мы ко всем Нашим верноподданным, ко всем сословиям и состояниям, духовным и мирским, содействовать против всех вражеских замыслов и покушений. Да найдет враг на каждом шагу верных сынов Росси, поражающих его всеми средствами и силами, не внимая никаким его лукавством и обманом. Да встретит враг в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина. Народ Русский! Храброе потомство храбрых славян! Ты неоднократно сокрушал зубы устремлявшимся на тебя львов и тигров. Благородное дворянское сословие, Ты во все времена было спасителем Отечества! Духовенство! Вы всегда теплыми молитвами своими призывали благодать на главу России. Соединитесь все: с крестом в сердце и с оружием в руках никакие силы человеческие вас не одолеют».

Впервые прямо к народу обратился губернатор, или как говорили в начале XIX века, главнокомандующий Москвы Растопчин, назначенный на этот пост за две недели до начала войны. Сразу же после манифеста Александра I к народу Растопчин начал извещать население о ходе военных действий особыми листками, которые вскоре стали известны всей России под именем «афишек». Листки разносили по домам, как театральные афиши. Главнокомандующий Москвы хотел влиять на москвичей, противодействовать распространению не только нелепых, но и часто очень опасных для властей слухов. Растопчин говорил о москвичах: «Чернь есть такое существо, в котором живость радости и живость скорби одинаково требуют благоразумного обуздания. Без этого и то и другое бывает иногда опасно».

Чем ближе Наполеон и его великая армия подходили к Москве, тем больше волновался народ. Русские власти нервничали, боясь народного «своеволия и буйства», боясь того, чтобы народ «не предался ни собственным умствованиям, ни каким-либо посторонним уродливым внушениям». Правительство стремилось «не дать народу впасть в отчаяние» при многодневном отступлении русских войск. Афиши Растопчина производили большое впечатление на население, возбуждали его против французов. Губернатор Москвы пытался контролировать настроение простых москвичей. Современник писал: «Вы не представляете, что творилось в Москве с начала августа. Лишь человек, подобный Растопчину, мог разумно управлять умами, находившимися в брожении и этим предупредить вредные и непоправимые поступки. Москва действовала на всю страну и при малейшем беспорядке между ее жителями вся страна бы всполошилась. Надо было уничтожить вероломные намерения Наполеона, восстановить умы против негодяя, и этим охранить чернь, которая везде легкомысленна. Растопчин прекрасно распорядился».

Количество переодетых полицейских в Москве было значительно увеличено. Они были везде – в трактирах, кофейнях, на рынках, на улицах, в толпе. Растопчин знал все, что происходило в старой столице. Его люди распускали или опровергали слухи, не заботясь о их достоверности. Это вообще не имело никакого значения. Властям было важно успокоить народ и ничего страшного, если для этого нужно опровергнуть правдивые, но неприятные известия. «Моральное воздействие на народ и общество должно было быть поставлено на первом плане» – считал губернатор. Он «подготовлял умы народа, чтобы в случае нужды можно было ими воспользоваться». Растопчин был доступен для всех желающих. Он целыми днями метался по Москве, менял усталых лошадей, вмешивался во все, карал и миловал, защищал народ от чиновников – мздоимцев, часами разговаривал с простыми москвичами. Александр I сказал своему московскому губернатору: «Я дарю вам полную власть действовать как сочтете нужным. Я полагаюсь на вас». В 1813 году, «по окончании в нем необходимости», Растопчина тут же уволили, обвинив в возможном поджоге Москвы. Губернатор писал о Наполеоне в первой афишке 1 июля 1812 года:

«Московский мещанин, ратник Карнюшка Чихирин, выпив лишнюю стопку на Тычке, услышал, что будто Бонапарт хочет идти на Москву. Он рассердился и, разругав скверными словами всех французов, вышел из питейного заведения и заговорил: «Как! К нам? Милости просим, хоть на святки, хоть на масленицу. Да и тут жгутами девки так припопонят, что спина вздуется горой. Полно демонам-то наряжаться: молитву сотворим, так до петухов сгинешь! Сиди-ка лучше дома, да играй в жмурки, либо в гулючки. Полно тебе фиглярить: ведь солдаты-то твои карлики, да щегольки. Ни тулупа, ни рукавиц, ни малахая, ни онуч не наденуть. Ну, где чем русское житье – бытье вынести? От капусты раздует, от каши перелопаются, от щей задохнутся. А которые в зиму-то останутся, так их крещенские морозы поморят: у ворот замерзать, во дворе околевать, в сенях зазябать, в избе задыхаться, на печи обжигаться. Да что и говорить! Повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову сложить. Карл-то Шведский пожилистей тебя был, да и чистой царской крови, да уходился под Полтавой, ушел без возврата. Побойчей французов твоих были поляки, татары и шведы, да тех старики наши так откачали, что и по сию пору вокруг Москвы курганы, как грибы, а под грибами-то их кости. Ну и твоей силе быть в могиле.

Да знаешь ли, что такое наша матушка Москва? Ведь это не город, а царство. У тебя дома-то слепой да хромой, старушки да ребятишки остались, а на немцах не выедешь. Они тебя само с маху оседлают. А на Руси что, знаешь ли ты, забубенная голова? Уже пошли 600000, да молодых рекрут 300000, да старых 200000. А все молодцы, одному Богу веруют, одному царю служат, одним крестом молятся, все братья родные. Да коли понадобится, скажи нам батюшка Александр Павлович: «Сила христианская, выходи!», и высыпет сила бессчетная, и свету божьего не увидишь! Не передних бей, пожалуй, тебе это по сердцу. Зато остальные-то тебя доконают на веки – веков. Ну как же тебе к нам забраться? Не только колокольню Ивана Великого в Кремле, но и Поклонной горы во сне не увидишь. Белорусов возьмем, да тебя в Польше и погребем. Ну, поминай, как звали! По сему разумей, не наступай, не начинай, а направо кругом домой ступай и знай из роду в род, каков русский народ!»

Потом Чихирин запел и пошел бодро. А народ, смотря на него, говорил: «Откуда берется? А что говорит дело, тут уж дело!»

Афишки Растопчина дополнялись официальными сообщениями, первое из которых было опубликовано 3 июля:

«Московский военный губернатор, граф Растопчин, сим извещает, что в Москве появилась дерзкая бумага, где между прочим вздором сказано, что французский император Наполеон обещается через шесть месяцев быть в обеих столицах. В четырнадцать часов полиция отыскала и сочинителя, и от кого вышла бумага. Он есть сын московского купца второй гильдии Верещагина, воспитанный иностранцем и развращенный трактиром. Граф Растопчин признает нужным обнародовать это, полагая возможным, что списки с этого мерзкого сочинения могли дойти до сведения и легковерных и способных верить невозможному. Верещагин же сочинитель и губернский секретарь Мешков переписчик, по признанию их преданы суду и получать должны наказание за их преступление».