Митрополит Макарий - Период разделения Русской Церкви на две митрополии

• Название: Период разделения Русской Церкви на две митрополии
• Автор: Митрополит Макарий
• Издательство: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря
• Жанр: Религия
• ISBN: 5-7302-0793-X

В пятую книгу многотомного «История Русской Церкви» высокопреосвященного Макария, митрополита Московского и Коломенского, вошел том его «Истории Русской Церкви», посвященный истории Западнорусской митрополии.

---

Совсем другое было положение православных в Галиции и некоторой части Подолии под владычеством Польши. Не знаем, кто были в то время епископами в епархии Перемышльской и каких поставлял себе наместников в Галицкой епархии митрополит Григорий, но тамошним православным коренным жителям страны приходилось выносить много зла от других причин. Первое зло состояло в том, что польские короли, особенно Владислав (1440–1444), пораздали на Руси, как называли тогда Галицию, многие земли, села и города польским панам-католикам, которые, приходя сюда нередко с вооруженною силою и помогая друг другу, нападали еще на соседние имения русских владельцев, отнимали у них эти имения или грабили и разоряли, жителей же подчиняли себе, а других разгоняли ни с чем, равно как и самих владельцев. Таким образом, число русского дворянства, русского владельческого класса быстро уменьшалось в Галиции, а число польских панов и шляхты более и более возрастало, и господствующим, преобладающим сословием в стране становились латиняне. Одному сильному и богатому польскому дому Одровонжей Владислав отдал в залог, за значительную сумму, даже целые области – Львовскую, Белзскую, Жидачевскую и вообще всю землю Галицкую в полное владение. От этих владельцев, из которых в одно и то же время (пред 1450 г.) один, Петр Одровонж, был львовским воеводою и старостою, а другой брат – Иван – Львовским латинским архиепископом, православные жители страны терпели жестокие притеснения, многие злодеяния и разбои и напрасно жаловались королю. Так продолжалось до 1465 г., когда по предложению короля Казимира несчастные жители согласились собрать и внести ему особую дань, чтобы только он выкупил их из-под ига Одровонжей. Одно зло порождало другое. Многие жители Галиции и землевладельцы, прогнанные из своих жилищ и владении польскими панами и лишенные всего, убегали в Крым к татарам и, томимые жаждою мщения, возбуждали их производить набеги на свою родную землю, желая лучше видеть ее опустошенною, нежели в руках ненавистных поляков. Так, по наущению этих беглецов и скитальцев в 1469 г. татарские орды разорили целые уезды Подолии и Галиции и увели с собою в плен до 10 тысяч, а через четыре года опустошили всю Галицию и увлекли до 100 тысяч пленных. Не говорим о других набегах татарских на Подолию и Галицию, которые вообще были тогда очень часты. От всех этих набегов страдали как все жители страны, их домы и имущества, так, в частности, и православное духовенство, православные храмы и обители. Много, наконец, приходилось выносить русскому духовенству в Галиции и от посягательства панов и вообще светских людей на его права. Злоупотребления такого рода, например, в Перемышльской епархии доходили до того, что сам король Казимир счел нужным (1469) подтвердить тамошнему православному духовенству привилегию, данную ему еще Витовтом, чтобы «оно не было притесняемо, чтобы дворяне не судили духовных лиц, брачных дел себе не отнимали и не изгоняли приходских священников».

Тяжкие обстоятельства Западнорусской Церкви, особенно в Галиции, и притеснения от латинян вызвали православных теснее соединяться между собою во имя веры, и вот с самого начала настоящего периода мы видим в Литовской митрополии первые по времени православные братства: одно в Галиции, в главном городе ее Львове, другое в столице Литовского государства – Вильне. Сохранилось сведение, что в 1453 г. было во Львове восемь русских церквей и между ними городская Успенская, при которой и существовало православное братство города. Когда возникло оно и в чем состояли его устройство и деятельность, неизвестно. Чрез десять лет львовский гражданин Стефан Дропан, восстановив древний Онуфриевский монастырь и наделив его имениями, которые тогда же утверждены были за ним львовским старостою, а в 1469 г. и грамотою самого короля Казимира, отдал этот монастырь под покровительство львовского городского братства. Братство поручило управление Онуфриевским монастырем игумену Униевского монастыря, подлежавшего непосредственно власти Киевского митрополита. Из этих немногих сведений можно заключать, что львовское братство было собственно религиозное, или церковное, и имело одну цель – заботиться о нуждах местной православной Церкви. По-видимому, иного рода образовалось тогда братство в Вильне. Около 1458 г. виленские кушнеры (меховщики, скорняки) Клим, Якуб и некоторые другие установили между собою братство под именем кушнерского. Они делали складчину, покупали и сытили мед к трем в году праздникам: к Рождеству Христову, ко дню Сошествия Святого Духа и к празднику святителя Николая. Из оставшегося воска делали свечи и раздавали в эти праздники по церквам, а сыченый мед пили в эти же праздники братством, собираясь вместе для братской беседы. Когда число братьев умножилось, они выстроили для себя в Вильне особый братский дом и составили устав. По уставу, братья ежегодно выбирали себе старост и в помощь им ключников; старосты принимали в свое распоряжение братские деньги и все имущество и в конце года отдавали братству отчет. При братских собраниях и беседах в три названные праздника старосты должны были наблюдать, чтобы все, как братья, вписанные в братство, так и гости, приглашенные кем-либо из братьев ради чести, равно и лица, «вкупившиеся» только на тот день для участия в братской беседе и праздновании, вели себя чинно, не говорили ничего неприличного, не пили меда не в меру и не производили никаких беспорядков. Провинившимся старосты могли делать словесные замечания, но дальнейшие взыскания определялись братством. Братству принадлежало право суда и взыскания за все проступки, совершавшиеся в братском доме во время братских собраний и бесед над всеми членами братства, и гостями, и вкупавшимися в братство на день, равно как над самими старостами и ключниками. И никто не имел права обращаться в таком случае к судам сторонним, светским или духовным; даже люди духовные римской веры и греческой, как вписавшиеся в братство, так и приходившие в братский дом гостями или вкупавшиеся на день, судились в таких делах непременно самим братством, а отнюдь не бискупом латинским и не Русским митрополитом. Если шляхтич, или дворянин, или иной человек, не вписанный в братство, приходил на братскую беседу гостем или вкупался временно, он не перебирал местами, а садился где приходилось и где указывали старосты. Когда умирал человек, вписанный в братство, тогда братья на погребение его давали нужный бархат и братские свечи и сами провожали его тело. Таким образом, виленское братство, хотя, судя по названию его, было братство промысловое, или цеховое, и походило на промысловые гильдии, существовавшие в Европе, но по своему уставу значительно от них отличалось и имело характер братства церковного, религиозного. Промысловые гильдии составлялись исключительно из членов своего ремесла, или цеха, а виленское братство, хотя называлось кушнерским, потому что основано было кушнерами и, может быть, из них наиболее состояло, допускало в свой состав и членов из других сословий, даже духовных людей греческой и римской веры. Промысловые гильдии имели целию содействие успехам своего ремесла, или цеха, а виленское братство предположило себе проводить три избранные им праздника особенно торжественным образом, раздавать в эти праздники свечи по церквам и собираться тогда всем братчикам вместе в братском доме для братских бесед, соединенных с приличным пиршеством, а в случае смерти кого-либо из братьев отдавать ему последний христианский долг и присутствовать при его погребении. К чести виленского братства надобно отнести то, что оно чуждо было духа нетерпимости по отношению к латинянам и допускало в число своих членов даже духовных особ Римской Церкви.

Назначение Григория в митрополита Западнорусских епархий было делом вопиющей несправедливости со стороны папы. Христиане этих епархий исповедовали православную веру, принадлежали к Русской Церкви и, после того как Исидор был отвергнут ею за измену православию, признали над собою вместе с нею нового православного первосвятителя Иону, которому и повиновались уже около десяти лет. И вдруг христиан этих даже не спросили, желают ли или не желают они оставаться в единении с Русскою Церковью, а вздумали насильно оторгнтуть от нее; даже не спросили, признают ли они еще Исидора за своего архипастыря, принимают ли или желают ли принять Флорентийскую унию, а прямо прислали к ним как преемника Исидорова нового митрополита-униата, чтобы навязать им унию. И все потому только, что они находились под властию короля-католика, который мог действовать на них принудительными мерами и противящихся Григорию мог, по грамоте папской, подвергать тяжким мукам. Что же вышло? Массы православных в Литовской митрополии по-прежнему оставались православными и решительно чуждались унии. Епископы волею или неволею вступили в общение с Григорием, покорились ему, а вслед за ними покорились, вероятно, и некоторые из низшего духовенства и мирян, но как покорились? Григорий, сколько известно, был человек умный и просвещенный и мог правильно понимать, что вокруг него происходило. Десять лет уже протекло, как он вступил на кафедру Литовской митрополии; десять лет уже он употреблял все средства, чтобы привлечь к себе свою духовную паству и утвердить над нею свою власть. А кончил тем, что в 1469 г. отправил своего посла Мануила в Константинополь с великими поминками, с множеством золота и портов и просил себе «благословения и подтверждения» от Цареградского патриарха, прося вместе, чтобы патриарх посодействовал ему утвердиться и на Москве. Зачем бы Григорию, и после стольких лет службы, искать еще в Царьграде благословения и подтверждения себе, если бы он успел насадить в своей митрополии унию, принесенную им из Рима, и если бы опытно не убедился, что православные его паствы упорно отвращаются от Рима и папы и признают над собою только одного верховного архипастыря – православного Цареградского патриарха? Патриарх Симеон Трапезунтский (1468–1469) к которому обратился Григорий, не принял присланных им даров и благословения ему не дал, может быть, потому, что в это время сам лишился своей кафедры и должен был удалиться в убогий монастырь. Но преемник Симеона Дионисий (1469–1476) не усомнился дать Григорию свое благословение и утверждение в митрополичьем сане и даже отправил своего посла не только ко всей Руси Литовской, но и в Москву и в Новгород с своею грамотою, чтобы Григория признавали за истинного митрополита, а Ионы (умершего еще в 1461 г.) чуждались, так как Цареградская Церковь не признавала и не признает его за митрополита. Очень естественно, если в Царьграде хотя и дали прежде свое согласие, конечно, неохотно на поставление Московских митрополитов в самой Москве, но досадовали, зачем Московский митрополит не просит себе благословения у Цареградского патриарха, и теперь рассчитывали чрез митрополита Григория, испросившего такое благословение, возвратить себе утраченную власть над Московскою митрополиею. Не менее естествен и поступок московского государя Ивана Васильевича III, который, как только получил известие об этом покушении патриарха, тотчас дал приказ не впускать в московские пределы ни патриаршего, ни Григориева послов и написал к Новгородскому владыке, чтобы и в Новгородской земле послов этих не принимали, грамоте их не верили и речей их не слушали. Но для нас в настоящем деле важны, собственно, два обстоятельства. Во-первых, то, что митрополит Григорий сам просил себе благословения и утверждения в сане от православного Цареградского патриарха и тем ясно выразил, что признает над собою власть этого патриарха и отрекается от унии и от подчинения униатскому Цареградскому патриарху, жившему в Риме: без такого признания и отречения просьба Григория не имела бы смысла. Во-вторых, то, что православный патриарх Дионисий действительно принял Григория под свою власть, благословил его и утвердил в сане митрополита, следовательно, поверил его отречению от унии и признал его присоединившимся к православной Церкви. А надобно заметить, что этот Дионисий был учеником Марка Ефесского и в качестве послушника жил при нем до самой его кончины, под его руководством изучал Священное Писание и творения отеческие и отличался строгим православием. Достоверность же факта, что Григорий посылал в Царьград просить себе благословения и утверждения и что патриарх дал Григорию свою благословенную грамоту, не может подлежать никакому сомнению: об этом тогда же написал из Царьграда митрополит Кесарии Филипповой Иосиф к московскому великому князю Ивану III, как видно из послания последнего в Новгород, а грамота Дионисия Григорию цела была еще в XVIII в., по свидетельству униатских писателей. Воссоединившись с православною Церковию (искренне или притворно, один Бог весть) и снова подчинивши Литовскую митрополию православному Цареградскому патриарху, Григорий управлял ею еще около четырех лет и уже не имел нужды употреблять против своих пасомых таких мер, какие употреблял прежде. Патриаршая грамота о нем совершенно успокоила православных в Литве: они, равно как и их епископы, видели теперь в Григории своего законного архипастыря и покорялись ему уже без всякого принуждения и стеснения своей совести. В начале 1473 г. Григорий скончался в Новогродке Литовском, и скончался в общении с православною Церковию, почему и поминаем был на западе России в церковных молитвах наравне с другими православными митрополитами.