Митрополит Макарий - Период самостоятельности Русской Церкви (1589-1881). Патриаршество в России (1589-1720). Отдел первый: 1589-1654

• Название: Период самостоятельности Русской Церкви (1589-1881). Патриаршество в России (1589-1720). Отдел первый: 1589-1654
• Автор: Митрополит Макарий
• Издательство: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря
• Жанр: Религия
• ISBN: 5-7302-0814-6

В шестую книгу многотомного издания «История Русской Церкви» высокопреосвященного Макария, митрополита Московского и Коломенского, вошли тома его «Истории Русской Церкви», посвященные истории Московского патриархата и Западнорусской митрополии в 1589-1652 гг.

---

Например, во время первого собеседования, которое происходило 18 февраля 1627 г. по приказанию патриарха на Государевом Казенном дворе в нижней палате пред государевым боярином Иваном Борисовичем Черкасским да пред думным дьяком Федором Лихачевым, игумен Илия и Онисимов заметили Лаврентию: «У тебя неверно сказано, что Божество пострадало с плотию; не пострадал Бог с плотию, но пострадал Бог плотию, а Божеством пребысть бесстрастен». Лаврентий сначала отстаивал свою мысль, указывая на то, что во Христе Божество и человечество соединены в одну Ипостась нераздельно и, следовательно, страдали вместе, но потом уступил и похвалил сделанную поправку. У Лаврентия было написано: «Души православных христиан, которые умерли с покаянием, находятся в первом аде, а под ними в другом месте – души некрещеных». Против этого Лаврентию сказали от имени самого патриарха, что души покаявшихся христиан во ад не бывают сведены, а отходят в места светлые и пребывают в руце Божией. Лаврентий сослался на молитвы Церкви в день Пятидесятницы о содержимых во аде, об ослаблении и утешении их. Ему отвечали: «То утешение и ослабление бывает душам грешным, непокаявшимся, а покаявшихся души всегда находятся в веселии и радости неизреченной. А что ты говоришь: зачем же об них молится Церковь, то Церковь молится о всех не только умерших без покаяния и отошедших во ад, да получат они отраду на время, в которое приносится о них жертва Богу, но молится и о скончавшихся с покаянием и пребывающих во свете, молится и о всех святых (?), да не только о всех святых, но и о Самой Пречистой Богородице (?)». Еще у Лаврентия было написано: «Можно крестить человека и не в освященной воде». Игумен Илия сказал: «У нас про такое дело в правилах не обретается и по милости Божией везде в Русской земле крестят в освященной воде». Лаврентий заметил: «Да у вас греческих правил нет». Тогда собеседники его отвечали: «Всех греческих старых переводов (списков) правила у нас есть, а новых переводов греческого языка и всяких книг не приемлем, потому что греки ныне живут в теснотах великих между неверными, и по своих волях печатати им книг своих не уметь, и для того вводят иные веры в переводы греческого языка, что хотят. И нам таких новых переводов греческого языка не надобно, хотя, что и есть в них от нового обычая напечатано, и мы тот новый ввод не приемлем». И Лаврентий сказал: «Мы также новых переводов греческого языка не приемлем, они искажены». Под конец первого собеседования игумен Илия встал, держа в руках книгу, и сказал: «Да уж ты, Лаврентие, не кручинься; для того те статьи тебе и объявлены, которые были в твоей книге не прямо написаны, и те все статьи святейший кир Филарет сам исправил и, исправя, нам велел напечатати и, напечатав, тебе отдати». И говоря ту речь, книгу ему отдал. И Лаврентий книгу взял честно, и целовал любезно, и говорил: «Спаси Бог государя святейшего Филарета, патриарха Московского и всея Русии, что он, великий государь, наше прошение исполнил».

Второе собеседование происходило 19 февраля по приказанию патриарха у протопопа Лаврентия на подворье, и ни боярина Черкасского, ни дьяка Лихачева здесь уже не было. В этот раз игумен Илия и Онисимов указали Лаврентию несколько весьма неудачных мыслей и выражений в его учении о Пресвятой Троице, каковы: «Единым часом прежде всех бысть Три Лица», или: «Отец Сына роди, как рожает орел орла и сокол сокола». Лаврентий сознавался, что ему «спростовалося», и просил прощения. Потом его спросили: «О каких четырех судах Божиих ты возвещаешь в своей книге?» Лаврентий, между прочим, отвечал: «А когда душа от тела разлучится, не суд ли ей от Бога изыдет, где ей быти повелит?» Московские богословы сказали: «Да ты прямо говоришь, где ей быти повелит, – это есть повеление, а не суд (?). Суд бо един всем общ будет, егда приидет Сын Человеческий во славе Своей...» Лаврентий с своей стороны спросил: «А как вы думаете о младенцах, которые рождаются от верных родителей, верны они или неверны?..» «От верных родителей, – отвечали Илия и Онисимов, – и младенцы верны, а от неверных – неверны». Лаврентий возразил: «Да как же вы называете верным младенца некрещеного? Пока не крестится, он не может быть верным». На это был ответ: «Некрещеный хотя и верен, но еще не в лике святых, а когда крестится, тогда причитается к лику святых» и пр.

В самом начале третьего собеседования, происходившего 20 февраля у Лаврентия же на подворье, он сказал пришедшим к нему собеседникам: «Я много себя понудил и прошел едва не всю книгу: она зело добра и мудра, но иное, мне кажется, из моего в ней пропущено». Игумен Илия и Онисимов отвечали: «Мы пропустили, что велел нам святейший патриарх, что было написано у тебя о кругах небесных, и о планетах, и о зодиаке, и о затмении солнца, о громе и молнии, о Перуне, о кометах и о прочих звездах, потому что те статьи из книги Астрологии, а книга Астрология взята от волхвов еллинских и от идолослужителей и с правоверием нашим не сходна». Лаврентий: «Волен Бог да государь святейший Филарет; я ему, государю, о том и бить челом приехал, чтоб мое недоумение исправил, а то и сам ведаю, что в моей книге много и не дела написано». Илия и Онисимов: «Да переменили мы твое выражение в молитве Господней: „да освятится имя Твое“. Имя Божие не освящается, но освящает». Лаврентий: «По греческому языку так говорится, что „освятится имя Твое“. Кто у вас умеет по-гречески?» Илия и Онисимов: «Умеем по-гречески столько, что не дадим ни у какой речи никакого слога ни убавить, ни приложить. Да есть у нашего государя царя переводчики греческого языка, и грамоте умеют, и псалмы в церкви говорят, и они произносят: „да святится“, а не „освятится“. И вот уже осмое столетие идет, как греческая грамота переложена на русский язык, а никогда не слыхано, чтобы кто говорил: „да освятится...“ Лаврентий: „Мне казалось, что все равно: „да освятится“ или: „да святится“, и я в том виноват“. Илия и Онисимов: „Да мы же переменили написанное у тебя: можно крестить во обстоянии и диакону, и клирику, и иноку, и мирянину, если где попа не будет“. Лаврентий: „Я написал то не от себя, до меня то написано в правилах Августина епископа да Никифора, патриарха Царяграда“. Илия и Онисимов: „Правила Никифора, Цареградского патриарха, мы знаем, а того правила в них нет. Знаем и Августина, но его правил и прочих писаний в греческих переводах нет, потому что его писания искажены от латинских мудрецов на их еретический обычай. И у нас писаний Августина нет, а если бы где и нашлись, мы их не принимаем, потому что учения его латынского обычая. Есть у латынян и другой толковник, Иероним, но и его писаний мы не принимаем потому же... Ты, Лаврентий, прилагаешь новый ввод в Никифоровы правила, и мы думаем, что тот ввод у тебя от латинского обычая; у нас в греческих переводах Никифоровых правил того нет“. Лаврентий: „Греческих правил у вас нет; откуда у вас взялись греческие правила?“ Илия и Онисимов: „Киприан, митрополит Киевский, когда пришел из Царьграда на Русскую митрополию, привез с собою тогда правильные книги христианского закона с правилами на греческом языке и перевел на славянский язык, и Божиею милостию доныне пребывают без всяких смутов и прикладов новых вводов. Да и многие книги греческого языка старых переводов есть у нас, а иные которые книги печатные греческого ж языка входят к нам и будет сойдутся с старыми переводами, мы их принимаем и любим, а будет что в них приложено новое, мы тех не принимаем, хотя они тиснуты и на греческом языке, потому что греки живут ныне в великих теснотах, в странах неверных и не могут печатать по своему обычаю“. Лаврентий: „И мы новых переводов греческого языка книг не принимаем. Я думал, что в Никифоровых правилах то написано, но ныне слышу, что у вас того нет, ино и я того не принимаю, простите меня Бога ради“. В заключение этого третьего и последнего собеседования игумен Илия и Онисимов спросили Лаврентия: „Скажи нам, Лаврентий, что еще имеешь ты договорить с нами о сей книге? Есть ли у тебя речь к нам или нет?“ Лаврентий отвечал: „Я всегда рад беседовать с вами и избирать лучшее. А книгу государского жалованья я проходил всю, и прилежно потрудился при вас и без вас, и много просвещения обрел душе моей. И дивлюся великой премудрости православного государя святейшего кир Филарета, патриарха Московского и всея Руси: каков разум, каков смысл, какову великую, Богом дарованную премудрость имеет в себе! Как он, государь, столь великую книгу, а в невеликое время учинил! Воистину Бог действует в нем“. И, взяв книгу, Лаврентий прикладал ее к персям своим, обнимал руками и любезно целовал ее всюду. Тем и окончились собеседования.

Само собою разумеется, что Филарет «учинил», т. е. исправил, столь великую книгу не сам непосредственно, а чрез подручных ему людей, которые потому не раз проговаривались, беседуя с Лаврентием: «Мы переменили у тебя», хотя прежде и сказали, что сам патриарх ее исправил. Что книга Катехизис Лаврентия Зизания была напечатана в 1627 г., в этом не может быть никакого сомнения: она находилась в числе печатных книг в библиотеке самого патриарха Филарета и в нескольких экземплярах сохранилась доныне; в самом прении о ней довольно ясно говорится, что она была напечатана еще до начала прений, а из уцелевшей от того времени Записной книги Московского Типографского архива (№ 6) видно, что печатание Лаврентиева Катехизиса окончилось около 29 генваря 1627 г., следовательно, действительно прежде прения о нем. Но замечательно, ни в одном из сохранившихся экземпляров этого Катехизиса нет выходного листа, – не знак ли, что хотя Катехизис был напечатан, но осторожный патриарх не решился и не дозволил выпустить его в свет из типографии для употребления верующими? Катехизис, и притом в таком обширном виде, в первый раз появлялся в Русской Церкви и был напечатан, но, кажется, в Москве не понимали тогда достаточно высокого руководственного значения этой книги. Патриарх поручил ее исправить только двум книжникам и затем, рассмотрев и одобрив исправления, велел книгу напечатать, а не подверг ее предварительно самому тщательному и подробному рассмотрению на Соборе – не потому ли она и не была выпущена из типографии в свет? Катехизис, напечатанный Филаретом, как в то время не мог быть назван выражением верования всей Русской Церкви и служить символическою книгою для всех ее чад, так и ныне не может считаться свидетелем о тогдашнем веровании всей нашей Церкви. Это не более как сочинение одного литовского протопопа, исправленное двумя московскими грамотеями и одобренное одним Московским патриархом, в строгом смысле оно может служить свидетельством только об их веровании.