Ольга Клюкина - Сапфо, или Песни Розового берега

• Название: Сапфо, или Песни Розового берега
• Автор: Ольга Клюкина
• Издательство: ТЕРРА — Книжный клуб
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2001
• ISBN: 5-275-00099-5

И достоверные сведения, и сохранившиеся стихотворные строки, и легенды, и мифы — все использует автор для создания яркого образа своей героини. Перед нами раскрываются душевные переживания великой поэтессы, бытовые подробности ее жизни, наставничество и творчество, а также необычный женский мир, созданный Сапфо на острове Лесбос.

---

Эпифокл перехватил взгляд Дидамии.

— Скажи, моя царица, Сапфо всегда такая молчаливая? — спросил он, тоже с интересом вглядываясь в лицо прославленной поэтессы. — Признаться, я представлял ее несколько иначе. И думал, что мне удастся побольше с ней поговорить и узнать о ее воззрениях на жизнь.

— Нет, не всегда, — призналась Дидамия, которую тоже в последнее время несколько озадачивал замкнутый вид Сапфо — она казалась полностью погруженной в себя, и даже выглядела чем-то расстроенной. — Но ведь вам вовсе необязательно говорить с самой Сапфо, чтобы узнать, о чем она думает.

— Как это? Что за новые загадки? — не понял Эпифокл.

— Достаточно послушать, о чем разговариваем и поем все мы, чтобы понять, кто такая наша Сапфо, — с гордостью сказала Дидамия. — Сапфо — это каждая из нас, и одновременно все мы, вместе взятые. Ведь все, кого ты здесь видишь, — прежде всего подруги Сапфо, и значит, в каждой из нас можно найти хоть что-то, созвучное ее душе…

— Вот она — моя теория взаимных связей и проникновений, — воскликнул Эпифокл. — И я сейчас буквально могу видеть ее перед своими глазами. Удивительно! Наверное, сами боги направили меня к вам сюда в повозке Алкея. Погоди-ка, погоди-ка, во мне уже начинает пробуждаться еще одна новая мысль…

— Поздравляю тебя, — сказала Дидамия.

Она отобрала у Эпифокла цветок, сняла с себя пояс, снова ловко вплела розу в общий венок и затем шутливо надела его Эпифоклу на голову, прикрывая лысину старика.

— Мне кажется, тебе, как самому старшему из нас, и к тому же зачинателю «фаоний», следует выступить первым, — подсказала Дидамия, и Эпифокл с венком на голове, подняв руку, тут же вступил в центр круга, показывая, что собирается что-то сказать или пропеть.

Женские голоса сразу же затихли, уступая место солисту.

Обычно на подобных праздниках, проводимых в форме музыкальных состязаний, не было четкой очередности — кто, когда и за кем должен демонстрировать свое мастерство — каждый руководствовался движениями собственного сердца и начинал петь тогда, когда внутренне чувствовал к этому себя абсолютно готовым.

Тогда певец просто выходил на середину круга, прерывая общие гимны, которые, впрочем, могли без остановки звучать и до глубокой ночи, если у участников праздника неожиданно одновременно пропадало желание оказываться у всех на виду.

Впрочем, в школе Сапфо подобного не случалось ни разу.

Вообще-то, сначала Эпифокл намеревался на «фаониях» познакомить слушателей с отрывками из своей любимой, правда, пока еще не законченной эпической поэмы о пронзительных свойствах солнечного света.

Но теперь, глядя на окружающие его со всех сторон одухотворенные женские лица, неожиданно переменил свое решение.

Эпифоклу пришло на ум, что на этой поляне гораздо уместнее будет под звуки кифары исполнить что-нибудь более темпераментное, чем его поучительная поэма, так сказать более мужественное, способное, в свою очередь, наполнить волнением любое женское сердце.

Может быть, философ тоже незаметно для себя проникся идеей негласной круговой поруки, но только — особой, мужской?

Поэтому Эпифокл предложил вниманию слушателей песни Архилоха, предварительно пояснив, что он как раз направляется на остров Фасос, где долгое время воевал прославленный поэт, и поэтому сейчас кто-то словно сам подтолкнул его язык исполнить именно Архилоховы песни.

На поляне сразу же воцарилась такая полная тишина, что в промежутках между переборами струн кифары, которые не всегда вполне хорошо слушались негнущихся пальцев Эпифокла, было слышно жужжание диких пчел, перелетающих с цветка на цветок.

Услышав имя Архилоха, Алкей невольно оглянулся на Сапфо: она не отрывала взгляда от поющего философа, нервно сплетая и расплетая свои красивые пальцы и словно мучительно размышляя о чем-то своем.

Алкей нахмурился: ну кто, спрашивается, просил сейчас этого неразумного толстопуза начинать праздник именно с песен Архилоха, которого, кстати сказать, давно уже не было среди живых на этом свете?

Ему что — мало живущих?

Алкей почувствовал, что у него сразу же резко испортилось настроение.

Конечно, на этой поляне не только он один, но, наверное, и все остальные были наслышаны о том, что Архилох какое-то время был, или считался, возлюбленным Сапфо.

Так ли это было на самом деле?

Возможно, это просто были очередные слухи, которыми имя Сапфо с каждым годом опутывалось все плотнее, словно густым туманом.

Но узнать что-либо более определенное оказалось делом совершенно невозможным.

«Да, разумеется, Архилох — мой возлюбленный, — улыбаясь, ответила однажды Сапфо на откровенный вопрос Алкея. — Он, и еще — прославленный певец Орфей, который любил свою Эвридику так же красиво, как и сочинял свои песни, впрочем, как и многие другие…»

Алкей так до конца и не понял: то ли Сапфо тогда пошутила, то ли пыталась скрыть за этой шуткой истинную правду, и поэтому он теперь следил за непроницаемым выражением ее лица с повышенным вниманием.

Получалось, что одного поэта — безумного Архилоха — Сапфо почему-то посчитала возможным одарить своей любовью, а его, Алкея, упорно продолжала держать на расстоянии как несмышленого мальчишку.

Правда, связь Сапфо и Архилоха (впрочем, ходили упорные слухи, что в числе возлюбленных Сапфо был в свое время также поэт Гиппонакс и кто-то еще из рифмоплетов!) могла продолжаться совсем недолго, если учесть, что они встречались всего один раз на острове Паросе во время большого праздника в честь богини Афродиты, куда каким-то ветром занесло и Сапфо, но ведь за праздничную неделю тоже можно было успеть немало!

Но даже если любовная связь Сапфо с нахалом Архилохом была действительно всего лишь слухом, то Алкею, признаться, было все равно досадно, что ему не досталось даже тени подобной молвы.

Наоборот, получается, что про него теперь все будут говорить: «тот самый Алкей, который напрасно добивался любви и руки великой Сапфо».

«Тот самый Алкей»…

— Эпифокл, а спой-ка ты лучше песню про то, как ваш любимый Архилох бесславно бросил на поле боя свой щит, — подсказал Алкей, язвительно улыбаясь.

Носит теперь саиец мой щит безупречный:
Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.
Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает
Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть[17], —

с готовностью пропел Эпифокл Архилохов стих своим старческим, несколько козлиным голосом.

— Ха-ха, вот он — вояка! Пасынок Ареса, — прокомментировал вслух Алкей и пропел строчку из другого, не менее известного стихотворения своего соперника-сердцееда.

Мы настигли и убили ровным счетом семерых.
Целых тысяча нас было[18]…

Вот весь ваш Архилох здесь как будто на ладони — гроза семерых врагов, славный оруженосец, пустой болтун!

И проговорив это, Алкей горделиво посмотрел на женщин.

Все они, разумеется, прекрасно помнили одно из самых известных стихотворений самого Алкея, в котором тот в живописных подробностях описывает трофейное вражеское оружие, которое теперь хранилось у него дома.

Но Алкей не удержался, а сделав шаг в круг, звонко еще раз пропел свою песню, которой по-настоящему гордился.

Ведь он вовсе не хвастался в этой песне своими славными победами, не пересказывал ни одного военного приключения, а просто подробно описал те щиты и мечи, которые достались ему от врагов.

Но почему-то простое перечисление всех этих предметов действовало на воображение слушателей гораздо сильнее любых героических воззваний.

И постепенно Алкей сам догадался почему: тот, кто слушал, как выглядит аккуратно развешанное на стенах его дома оружие, сразу же живо вспоминал о своих личных сражениях и представлял мысленно свои собственные битвы — а они для каждого, если быть до конца откровенным, все равно были куда более волнующими, чем самые яркие подвиги Геракла или Ахиллеса.

Подобный, не совсем честный подход к воображению слушателей был недавним личным открытием Алкея, и он теперь пытался использовать его и в других своих произведениях.

Вот и сейчас, как только Алкей дошел до слов «булаты халкидские, пояс и перевязь», он заметил, как у Фаона, который слушал песню не переводя дыхания, так заблестели глаза, словно расписной халкидский булат юноше уже дали подержать лично в руки.

Со всех сторон послышались возгласы одобрения, участники праздника давали понять, что песня Алкея доставила им не меньшую радость, чем предыдущая.

— Но, Алкей, если мне не изменяет память, ты как-то рассказывал за столом, что и тебя однажды тоже, как и Архилоха, постигала на войне крупная неудача, — неожиданно раздался на поляне густой, спокойный голос Дидамии. — Помнишь, когда наши соотечественники из Митилены на азиатском берегу все же потерпели поражение, ты говорил, что потерял на берегу свой щит.