Владислав Бахревский - Долгий путь к себе

• Название: Долгий путь к себе
• Автор: Владислав Бахревский
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-270-01021-6

Главный герой повествования — Богдан Хмельницкий. Автор изображает события приведшие к великому историческому акту воссоединения Украины с Россией. Трагическое время, контрастные характеры действующих лиц воссозданы уверенной рукой известного писателя, знатока XVII века.

---

Вызвалось шестеро.

— Лошадей вам нужно достать, — решил Богдан. — Демьян Лисовец, ты с людьми умеешь ладить. Иди к Линчаю, попроси у него лошадей. Скажи, у Богдана есть королевские привилеи, собирает Богдан охочих людей идти на Крым. — Достал мешок с деньгами. — На шесть лошадей тут довольно будет. Станет цену ломить — торгуйся. Лишних денег у нас нет. Продаст три лошади — бери три, две — бери две и даже одну, хоть поклажу не на себе нести. Да еще попроси у Линчая бечевы — сети рыбные плести. Богдан, мол, на Томаковке собирается ждать охочих людей.

Линчай продал четыре лошади, подарил сеть. Шестеро казаков уехали в тот же день на четырех лошадях. Остальные вместе с Богданом и Тимошем ночью бежали с Томаковки на Никитинский Рог. Бежали на лодках, по замерзающему Днепру. Скрытно ушли, ловко. И вовремя. В ту ночь покинутый курень обстреляли неизвестные.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Кошевой атаман Тягнирядно сидел по-турецки на ковре, а перед ним на серебряном турецком подносе сидела жаба по прозвищу Сирена, и оба они курлыкали: то жаба, то кошевой атаман.

— Т-с-с-с! — шикнул Тягнирядно на вошедшего Богдана и показал ему рукой, чтоб тихонько садился и не мешал.

— Ур-р-р! — курлыкнула жаба.

— Ур-р-р! — вытянул из огромных своих телес серебряную трель Тягнирядно.

— Ур-рр-р! Ур-рр-р! — откликнулась жаба.

— Ур-р-р-рр! — розовея от удовольствия, зашелся колокольчиком кошевой атаман, подмигивая Богдану.

Тягнирядно почитал себя за великого чародея. Накурлыкавшись, он посадил жабу в глиняную кринку с молоком и спрятал за печь.

— По-звериному учусь говорить, — не без гордости признался Тягнирядно Хмельницкому и пронзил его «всевидящими», в поросячьих ресничках, глазками. — Великая смута в душе твоей, и помыслы у тебя греховные. Великая гордыня одолела тебя.

— Эко! — Богдан даже подскочил, разыгрывая испуг.

— От моего глаза таракану убежать некуда, — кошевой атаман залился добродушным смехом.

— Про что жаба тебе рассказывала? — спросил Богдан озабоченно, и кошевой не сыскал на лице гостя ухмылки.

— Говорила, когда у людей спокойная жизнь, то и у нас: у зверья, у рыб, у гадов ползучих, у птиц — золотая пора.

Богдан сдвинул брови, набычил голову.

— Я, Тягнирядно, жабий язык сызмальства знаю… Другое она тебе говорила. Говорила она вот что, слово в слово: «Тошно нам, зверюшкам, на людей глядеть, когда они перед другими людьми спину ломают и всякую неволю сносят не ропща».

— Ладно! — хлопнул себя ладонями по круглым коленкам кошевой. — С чем на Сечь прибыл?

— С привилеями короля.

Достал привилей Владислава IV о его королевской воле — строить казакам «чайки» для похода на Крым и на турецкие города.

— Великих дел давно уже за казаками не водилось! — вздохнул кошевой. — Только Крым лучше не тревожить. В Крыму ныне Ислам Гирей! Таких ханов еще не было.

Стал кошевой угощать гостя жареным гусем.

— А какую же король награду казакам обещает за их службу?

Богдан простодушно полез за пазуху, достал еще один привилей, показал кошевому: за службу король обещал увеличить реестровое войско с шести до двадцати тысяч.

— Большое дело! — ахнул кошевой.

— Дело большое, — согласился Богдан. — Думаю к хану людей послать, чтоб глаза ему отвели. Мол, в мире хотим жить.

— Я твоим людям лошадей дам. Сколько послов будет?

— Троих хватит!

— Двое твоих, один мой человек. На подарки тоже найдется в скарбнице нашей.

— Согласен. Дело у нас общее.

К Исламу Гирею поехал казак Клыш с товарищами.

2

Его преосвященство Савва Турлецкий, вытянув губы дудочкой, трубил тоненько и жалобно, как укушенный слоненок. Он мчался по спальне пани Ирены Деревинской, размахивая над головой золотой цепью, забыв о бремени лет и тяжести своих телес. Пани Деревинская с кисейной занавеской через плечо — она успела сорвать эту кисею с балдахина над кроватью — летала, словно лань, и ее отражения метались во всех двенадцати зеркалах, которые по приказу епископа были вмурованы в стены.

Догнать пани Деревинскую у Саввы сил уже не было, и он, хитря, выскочил на середину комнаты, бросился на бегущую, целя в нее цепью, и — попал.

Цепь ударила пани Деревинскую в плечо, и она, отбежав в дальний угол, потянулась розовым кошачьим язычком к алой ягоде, вызревшей на ее мраморном плече, слизнула ягоду. У Саввы Турлецкого в голове помутилось, он на коленях перебежал комнату и набросился на пани Деревинскую с птичьим клекотом. Поднял пани в воздух, потащил с победным ревом к потайной двери за кроватью. Прижимая пани к этой двери, он неистовствовал, изрыгая невероятные ругательства, и пани визжала, как кошка.

— Кошка! — сказал он, глядя на нее с восхищением.

Он знал: в потайной комнатке сидит любовник пани Деревинской. Савва запер дверь тайника снаружи и теперь, принимая ласки, решал участь несчастного.

— Я тотчас прикажу замуровать эту дверь. Он долго еще будет слушать нас.

Пани мурлыкала, весь мир был для нее, как розовая бенгальская жемчужина, и ее еще распаляло, что есть свидетель их любви. Но когда розовые облака стали меркнуть, а к предметам вернулись их очертания, она сказала:

— Зачем же? Он нужный человек.

— Кто он? — спросил Савва Турлецкий.

— Ханон Михелев.

— Ты допустила до себя иудея?

Она вздохнула.

— Я без него пропаду.

— О боже мой! Какое падение! Почему ты бва него пропадешь?

— У меня долги, — вздохнула пани Ирена.

— Какие долги? Откуда?!

— Я купила земли и винокуренный… — она замялась. — Заводы.

— Завод или заводы?

— Заводы, — призналась пани Ирена. — Два неподалеку один — в Тульчине, на паях с дядей Ханона Ирмой Пейсиховичем.

— И еще в Томашеве! — закричал из-за двери несчастный Ханон.

— Томашев не в счет, мне там принадлежит четвертая часть.

Наступила удивительная тишина. Его преосвященство Савва Турлецкий проглатывал комок удивления.

— Когда ты успела? — наконец задал он риторический вопрос, не дождался ответа и перешел к делу: — Сколько ты должна?

— Я точно не помню, да и не знаю точную сумму. Земля частью куплена, а частью еще нет Торги продолжаются. Ханон знает.

— Эй! — крикнул Савва Турлецкий. — Выходи.

— С вашей стороны заперто. Подайте мне, пожалуйста, одежду! — попросил Ханон, стоя за потайной дверью.

— Подождешь! — рявкнул епископ. — Может быть, я еще и передумаю. Может, мне дешевле замуровать тебя.

— В таком случае вы понесете убытки! Клянусь моей мамой!

3

Савва Турлецкий сам изучил деловые бумаги пани Ирены. Ханон Михелев дал кредиты под проценты самые грабительские, от двадцати до сорока двух со злотого.

— Я понимала, что иду в кабалу, — призналась пани Ирена, — но доходы с винокуренных заводов самые верные. Я рассчитала, что лет через пять погашу основной долг, а еще через два-три года — долг по процентам…

— Эта братия так бы тебя опутала, что ты платила бы им не только телом своим, но и своей вечной душой!

Епископ приказал переписать бумаги, позвал каменщика и только потом подошел к потайной двери.

— Ханон, я приготовил другие документы. Пять процентов тебя вполне устроят.

— Помилуй Бог! — закричал Ханон. — Я сам взял деньги в кредит и плачу по пятнадцати процентов с каждого злотого.

— Каменщик, приступай! — приказал епископ.

Загремели кирпичи, заскрипел мастерок. Дело у каменщика спорилось быстро. Ханон завороженно следил за кирпичами в ловких руках мастерового.

— Я согласен! — закричал несчастный кредитор.

— А я уже нет! — зарокотал епископ, наливаясь гневом. — Этот мерзавец даже в безнадежном положении умудрился затеять торг. Три процента!

— Согласен! — завопил Ханон.

Стена закрыла его уже с головой. Бумаги были переписаны, переданы Ханону, тот приложил к ним руку и перстень, получил одежду, перебрался через стену на волю.

— Заплати каменщику за то, что он клал стену, и за то, что он ее разберет, — приказал епископ, разглядывая ладного красавца. Если посмеешь хотя бы еще раз даже поднять глаза на пани Ирену, посажу на кол. А теперь о деле. Ты говорил о затруднениях с деньгами…

— Я бедный человек, ваше преосвященство. Через мои руки проходит много денег, но чужих.

— Сколько процентов ты даешь?

— Смотря, какая сумма…

— Я дам тебе сорок тысяч.

— Сорок тысяч! — вскричал Ханон в восторге, но тотчас и побледнел. — Ваше преосвященство, вы особый человек. Я должен спросить у судьи кагала, какие проценты мы сможем дать столь великому человеку. Вы же знаете: кагал — опекун над всеми нашими поступками.