Юрий Герман - Наши знакомые

• Название: Наши знакомые
• Автор: Юрий Герман
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

От издателя

Первый том собрания сочинений Юрия Павловича Германа включает хорошо известный широкому читателю роман «Наши знакомые», созданный автором в 1932–1958 годах. Роман запечатлел переломную эпоху в истории нашей страны — годы первых пятилеток. Героиня романа Антонина Старосельская мечтает о счастье. И настоящее счастье приходит тогда, когда ей удается найти свое дело в жизни.

---

— Да так, — говорил он, пережевывая оставшийся после доктора голубец с пшеном, — так, было дело.

— Какое?

— Разное.

Антонина отлично понимала, что простодушный Щупак и методов-то никаких в работе не имеет, не то что тайн, а говорит двусмысленно только потому, что все «доставалы», «арапы» и «жуки» непременно скрывают способы своей работы, так как способы эти изрядно пахнут уголовщиной. Частенько бывая среди этих самых «доставал», Сема научился у них только одному: таинственно ухмыляться и произносить какие-то «темные» фразочки, например:

— Сегодняшнего дня рванул цинку…

Или:

— Отрегулировал свои вагоны…

Или:

— Четыре кило вмазал…

Глотая горячий, сладкий чай и страшно хрустя сушками, Сема неторопливо отвечал Антонине о качестве того или иного материала и порою говорил совсем просто и понятно, но, как только она его спрашивала, как он достал байку, или картон, или сразу девяносто семь резиновых «экспортных» кукол, Сема тотчас же делал бессмысленные, осоловелые глаза, или непонятно улыбался, или даже бормотал стихи:

Фабрикой вывешен жалобный ящик,
Жалуйся, слесарь, жалуйся, смазчик!

Да и что он мог ответить, если сам не знал, почему в тех местах, где самые первоклассные «ловчилы», «доставалы» и «арапы» в кровь расшибали лбы, и без всякой для себя пользы, он, Сема Щупак, оказывался победителем и получал все, что ему требовалось.

Тайна Семы состояла в том, что он был честен, весел, прост, искренен… И когда он, голубоглазый, толстый, прямодушный, входил в кабинет к умученному «доставалами» и «ловчилами» хозяйственнику и без всякого вранья, и без мандатов, и без знакомых «Иван Петровичей», и даже без папирос (а какой «ловчила» позволит себе «работать» без хороших папирос!), улыбаясь своей чуть сконфуженной улыбкой, рассказывал «дело», — суровый хозяйственник сразу же и безоговорочно верил Семе, верил, что Нерыдаевскому массиву олифа нужна больше, чем ему самому, пугался, что он сам «исподличался» со всякими «ловчилами», вспоминал вдруг, что у него сын Васька, пионер, вспоминал, что нынче весна, вспоминал, что он сам, усатый и издерганный хозяйственник, вовсе ведь нехудой, по существу, человек, вспоминал чью-то пропись о молодежи, которая есть соль земли, и, вспомнив все это гуртом, добрел и писал на Семиной не очень вразумительной, но совершенно честной бумаге замечательное слово: «Отпустить!»

Уже написав «отпустить», хозяйственник внезапно начинал по привычке торговаться и ни с того ни с сего предлагал Семе четверть или двадцатую часть просимого количества.

— Мало, — говорил Сема грустно, — ведь это все равно что ничего не дать. Ну куда нам с этим…

— Еще достанете, — по привычке лгал хозяйственник, — где-нибудь в другом месте…

— Где? — спрашивал Сема и вытаскивал блокнот, чтобы записать адрес.

Хозяйственник густо краснел и, крякнув, писал на Семиной невразумительной бумаге удивительную резолюцию: «Отпустить требуемое количество».

Сема не был наивен. Он был честен, упрям, хорошо знал, что такое Нерыдаевка, любил Сидорова, безоговорочно ему подчинялся, а главное — всем сердцем верил в будущее того дела, на которое работал. Нерыдаевский массив и все с ним связанное были для Семы личным благополучием, дружбою — всем.

«Доставалы» и «ловчилы», все эти профессионально вежливые люди с хорошими портфелями, в модных костюмах, разъезжающие на чьих-то автомобилях, не любили Сему и частенько глумливо и подолгу врали о разных хозяйственных «ладах», давали ему вымышленные адреса, называли людей, к которым следует обратиться: «Товарищ Пуговичкин направит вас к товарищу Кнопочкину, но вы пойдете к товарищу Курицыну».

Сема верил, отправлялся на розыски Пуговичкина и, конечно, никого не находил.

Однажды в приемной какого-то хозяйственника Сема не выдержал глумливого «розыгрыша», побледнел, сжал кулаки и на всю комнату спокойно и зло сказал:

— Погодите, сукины дети, и до вас доберемся! Оторвем вам всем головы, дождетесь своего дня!

Произошел крупный скандал.

«Ловчилы» и «доставалы» немедленно организовались и написали куда-то какую-то превыразительнейшую и предлиннейшую бумагу с фразами о том, что вот-де наличествует «оскорбление группы специалистов, которому не дано отпора».

Знакомый юрист нажал что-то, знакомый журналист тиснул заметочку, и плохо пришлось бы Семе, если бы не Сидоров.

Узнав, в чем дело, он сел на мотоцикл и уехал.

Через несколько дней «группа оскорбленных специалистов» попала под суд вместе с юристом и журналистом за расхищение народного имущества, за взяточничество и просто за воровство.

— Селям-алейкум, — недоумевал Сема, — а я-то, дурак, чуть не извинился — думал, понапрасну людей обидел.

— Ты уж лучше не думай, божья коровка, — сердился Сидоров, — ты уж лучше мне говори, если у самого не все винты в голове…

Съев все сушки до единой, Сема поискал глазами, нет ли еще чего-нибудь, что можно было бы съесть, убедился в том, что нет, и попросил просто чаю.

— Небось есть хотите? — спросила Антонина.

— Хочу, — вздохнул Сема.

— Каши ячневой дать?

— Дать, — сказал Сема, — резолюция: «Выдать».

Поедая кашу, он спросил:

— Это очень противно, Тося, когда мужчина столько лопает? — И сам ответил: — По-моему, нисколько не противно. Мужчина должен много есть.

Покончив с кашей, он сказал:

— Вот я и отвалился. — И запел басом: — «Блоха, блоха, блоха! Ха-ха-ха!»

— Тише, ребенок спит!

— Простите, забыл…

Потом Антонина принялась подсчитывать расходы по комбинату, и Сема ей помогал: раскладывал счета, диктовал статьи расходов и при этом все время что-то тихонько гудел — какую-то песенку.

— Ах, если бы вы в меня влюбились! — сказал он, уходя. — Что бы было…

Махнул рукой и ушел.

Антонина еще долго щелкала на счетах, считала, разговаривала с Женей.

В срок комбинат не открыли — Сидоров сам начал разговор о том, что не успеть. Теперь открытие было намечено на первое января — «и уже окончательно», сказал Сидоров. Об открытии комбината в «Ленинградской правде» появилась заметка, маленькая и скромная. Через несколько дней к Антонине пришел ловко скроенный парень в кожаном пальто и потребовал, чтобы ему было все показано и рассказано. Антонина вначале растерялась, но парень был так прост и так ему все нравилось, он так простодушно и искренне восхищался и так был чем-то похож на Сему Щупака, что Антонина постепенно разошлась, глаза ее заблестели, румянец появился на щеках — она стала подробно все рассказывать, вдруг расхвасталась мебелью, и в самом деле отличной, тотчас же опять смутилась, зачем-то показала мяч в сетке, раскрашенной по ее собственному эскизу, и неожиданно спросила, с кем, собственно, имеет честь разговаривать.

Парень показал ей свой корреспондентский билет.

— Ну нет, тогда я не могу, — сказала она, окончательно сконфузившись, — ведь это же хвастовство. И вообще ничего не известно, что из этого выйдет. Может быть, провалим с треском.

— Ни за что не провалите, — горячо сказал парень, — такие начинания не проваливаются. Сейчас мы это дело как следует подадим в печати, мобилизуем внимание общественности, комсомол, несомненно, поддержит… И знаете что? Вообще дадим подборку про весь ваш массив. Очень будет интересно. И про повара вашего. Очень здорово.

Тридцать первого декабря Сидоров, таинственно улыбаясь, принес ей номер газеты. В спешке и суете последних перед открытием дней она совсем забыла о парне в кожаном пальто и недоуменно развернула газету. На третьей полосе была статья под названием «Новогодний подарок матери».

Начиналась статья так:

«Год тому назад эта женщина еще нигде не работала…»

Антонина покраснела и взглянула на Сидорова.

— Кто это ему рассказал? — спросила она.

— Я.

— Зачем?

— А разве это неправда? Может быть, ты работала год тому назад?

Она молчала. Сидоров прочитал всю статью с выражением, и было видно, что он радуется. Впрочем, про самое Антонину в газете было всего несколько строк: говорилось, что А.Н.Скворцова — человек энергичный, энтузиаст своего дела, знающий товарищ…

— Это ты-то знающий товарищ! — сказал Сидоров. — Кто же тогда незнающий?

А Женя, вернувшись из клиники, крикнула, еще не войдя в комнату:

— Где здесь энтузиаст своего дела?

7. Торжество приемки

В семь часов вечера был назначен прием комбината специальной комиссией, состоявшей из представителей районного отделения наробраза, отдела горздрава, шефов (Балтийский флот), учрежденного Сидоровым совета мамаш, пожарного управления и еще какой-то санитарной детской группы.

Собрались в кабинетике у Антонины. Было несколько торжественно и более чинно, чем следует, как всегда, когда незнакомые люди собираются на короткий срок и не слишком знают, для чего, собственно, они приглашены.