Юрий Герман - Наши знакомые

• Название: Наши знакомые
• Автор: Юрий Герман
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

От издателя

Первый том собрания сочинений Юрия Павловича Германа включает хорошо известный широкому читателю роман «Наши знакомые», созданный автором в 1932–1958 годах. Роман запечатлел переломную эпоху в истории нашей страны — годы первых пятилеток. Героиня романа Антонина Старосельская мечтает о счастье. И настоящее счастье приходит тогда, когда ей удается найти свое дело в жизни.

---

Альтус посмеивался.

Через две недели дача выглядела новой.

Тарасов ходил по комнате, открывал и закрывал окна, пробовал ногтями краску, восторженно щелкал языком и говорил:

— Какая панорама развернулась, это ужас! Делов каких наделали, а? Даже самому не верится. Дворец. Верно? Ах, красота! Ну, теперь Антонину Никодимовну вполне можно везти.

В середине июля Альтус повез Антонину на дачу. Стоял иссушающе жаркий, тихий, безветренный день. Шоссе шло лесом. Антонина вдыхала горячий воздух сосен, щурилась от пыли, бившей в лицо, и крепко сжимала пальцами руку Альтуса. На полдороге лопнула правая задняя камера. Пока Альтус и сияющий Федя помогали шоферу менять колесо, Антонина вышла из машины и, пошатываясь от слабости, пошла в лес, но совсем ослабела и опустилась на низкий белый столбик у шоссе. Что-то легкое, тоненькое, как паутина, дрожало перед ее глазами. Гудели телеграфные провода. Тарасов стучал у автомобиля, и звонко смеялся Федя. Альтус, попыхивая трубкой, подошел к ней. Она посмотрела на него и улыбнулась. Он спросил, чему она улыбается, но она не смогла ответить и только слабо показала рукой на сосны, на шоссе, на бледно-голубое небо, на суетящегося Федю.

— Что, хорошо?

— Хорошо, — ответила она и опять улыбнулась. — Правда, хорошо здесь, Леша?

Не отвечая, он помог ей подняться и дойти до автомобиля. Федя сидел рядом с Тарасовым и, сосредоточенно морща лоб, слушал, как Тарасов говорил о фазах. Но когда Антонина села, он не выдержал и, обернувшись к ней, крикнул:

— Мама, он сейчас сказал, что если бы у меня ноги доставали до педалей, то он бы меня учил машиной править. Правда, Тарасов?

— Правда.

Антонина тихо засмеялась и взяла Альтуса за руку. Он обернулся на ее пожатие и опять спросил, хорошо ли ей.

— Так хорошо, — сказала она, — так хорошо…

И крепко зажмурилась.

На высоком песчаном мысу были построены только два дома: один поменьше, зеленого цвета, со стеклянным куполом — дача; другой побольше, некрашеный, с башенкой — спасательная станция. Вокруг плескалось и блестело на солнце огромное озеро. Возле дачи и станции росло несколько молодых берез и сосен. Дачный поселок расположился с другой стороны бухты на обрывистом берегу и выглядел угрюмо и скучно.

Когда тяжелый «бьюик» осторожно развернулся возле дачи и Антонина поднялась на невысокое, пахнущее свежим деревом крыльцо, ей казалось, что она слепнет — так блестело озеро.

— Море, — тихо сказала она и прислонилась к двери, чтобы не упасть. — Это море, Леша?

— Ну что ты, Туся! Ты же видела море. Это озеро.

Федя, вереща поросенком от приступа восторга, уже носился по песчаному берегу.

— Тут лодка есть, мама, — захлебываясь, кричал он, — тут даже моторные есть, Леша! Тарасов, тут даже катера! Леша, слышишь, настоящий полубот и яхты…

Он замолк, его полосатая футболка мелькнула за березами и скрылась.

— Пошел психовать, — заключил Тарасов.

Стало тихо. Только плескалось и шипело озеро, набегая на берег, да щелкал флаг на башенке спасательной станции.

Вошли в дом.

Вещи уже были привезены и расставлены накануне. Альтус заметно волновался, ему очень хотелось, чтобы Антонине понравилось то, что он сделал. Волноваться было незачем. Едва войдя, она зажмурилась, как давеча, потом снова открыла глаза и, поглаживая ладонями стенку, подоконник, скатерть, быстро и взволнованно заговорила:

— Леша, как хорошо… Как красиво, Леша… И все новое, белое… Ах, как хорошо… А чисто, чисто-то как…

— Сам, своими руками… — начал было Тарасов, но Альтус так ткнул его кулаком в бок, что он оборвал на полуслове и тотчас же пояснил: — Вещи сам расставлял…

— И с каким вкусом все, — говорила Антонина, — обои как подобраны…

Опираясь на Альтуса, она ходила из комнаты в комнату, зашла на кухню, познакомилась с хозяйкой, поговорила с ней и вдруг пожелала непременно и сейчас же подняться по узенькой лестнице в купол.

На лестнице было темно, пахло пылью и горячей краской. Альтус осторожно вел Антонину. Сверху из купола доносился свист Тарасова. Он взобрался первым и лежал на тюфяке, распаренный, веселый, довольный. Как только он ушел, Антонина заняла его место — легла на тюфяк и блаженно потянулась.

До сумерек они просидели в куполе, то молча, то разговаривая. Альтус курил и глядел на озеро. Без пояса и портупеи, в сандалиях и галифе, с расстегнутым воротником френча, загорелый и растрепанный, он выглядел иначе и лучше, чем в городе.

— И в стружках ты весь, и в паутине, — говорила Антонина. — Ну что это, Леша? Как маленький.

Ей доставляло удовольствие так ему выговаривать и, не торопясь, снимать пальцами с френча маленькие белые стружки и паутину.

— Вот еще здесь, — говорил он, щурясь, — видишь, на рукаве… Да ну, не здесь…

Внизу, набегая на песчаный берег, шипело и плескалось озеро. Чистым и звонким голосом кричал Федя. К вечеру стало ветрено, и стекла под мягкими ударами ветра с озера тихо и печально заныли.

Потом, когда совсем смерклось, Антонина сидела на крыльце, завернувшись в платок, и смотрела, как в серой воде плавают Альтус и Тарасов. Альтус плавал далеко от берега, его светлая голова едва виднелась, он что-то кричал Тарасову веселым и сильным голосом, а тот кудахтал, как курица, и, держась рукой за корму лодки, бултыхался на одном месте, в бухточке.

Федя, точно обезумев, летал от берега к матери и от матери опять к берегу.

— Мама, я тоже хочу! — вопил он, дергая Антонину за платок. — Ну, ведь не глубоко, на самом бережку, на самом бережку, слышишь, мама? Вон тут вот, с краю в бухточке, возле лодки, где Тарасов, и из бухточки не вылезу, честное слово. Да ты сама посуди — бухточка все равно как ванна… Мама, а мама?

Он весь дрожал от возбуждения, глаза его светились, как у волчонка, от него уже пахло смолой, лодками, озером…

Альтус в трусах, блестящий от воды, подошел к ней и, не спрашивая, поднял Федю на воздух, раздел его, посадил на широкое плечо и, насвистывая любимый свой марш, медленно пошел в воду. Сначала вода была ему до колен, потом до бедер, потом до груди… Федя все сидел на плече и, схватив Альтуса за волосы, восторженно верещал…

— Плыви! — вдруг крикнул Альтус и швырнул Федю в воду.

Антонина охнула и бросилась к берегу.

Никого не было видно — ни Альтуса, ни Феди.

Через минуту Альтус появился опять. Теперь он держал Федю рукою под грудь, и Федя громко бултыхал в воде руками и ногами.

— Ты с ума сошел, Леша! — кричала Антонина. — Сейчас же пусти его!

Тарасов прыгал на берегу на одной ноге, вытряхивая воду из уха.

Чай пили поздно на террасе при свечах. Федя жевал хлеб с маслом и, болтая под столом ногами, рассказывал:

— Это мы договорились так с Лешей, чтобы тебя напугать. Как будто он меня бросает, а я делаюсь утопленником. А Леша меня на самом деле держал за плечо. Ты небось не слушаешь, мама?

— Слушаю, не болтай, пожалуйста, ногами.

Антонина пила свежее, вечернего удоя молоко, разливала чай и делала бутерброды — и все пугалась, что это сон.

«Леша, — порой про себя произносила она, — Лешенька».

Он чувствовал на себе ее взгляд, поворачивался к ней и спрашивал глазами. «Ничего, — глазами же отвечала она, — просто так».

Он спокойно жевал, спокойно протягивал ей свой подстаканник. Она наливала ему — как он любил, крепко, до черноты, и не клала сахару, он пил без сахару — горячий черный чай. В правой руке он держал подстаканник, пальцами левой легко и беззвучно выбивал по столу такты марша. Ей доставляло удовольствие смотреть на его пальцы и повторять про себя те слова, мотив которых он выстукивал, — это было похоже на сокровенный разговор двоих в большой комнате.

Иногда ею овладевало какое-то особое, почти истерическое состояние. Временами она поглядывала на него, произнося про себя, как заклинания, слова:

«Вот посмотришь на меня, посмотришь, посмотришь…»

И он смотрел.

В следующую минуту она начинала что-нибудь рассказывать с таким расчетом, чтобы он непременно вмешался.

И Альтус вмешивался.

Он просил у нее бутерброд с колбасой.

— С сыром, — говорила она и смотрела ему в глаза.

— Вот чудачка, — начинал он и вдруг соглашался и говорил, что действительно сыр вкуснее.

— Вкуснее, — кивала головой Антонина. Щеки ее горели, глаза светились, но бутерброд она протягивала с колбасой.

Альтус уже не удивлялся. Он понимал все.

— Психические, — недоумевал Тарасов.

Иногда она принималась загадывать: раскрывала наугад книжку и читала седьмую строку сверху слева:

«Не может быть сомнения, что, чем более учили человека, тем менее он должен был знать…»

И мучилась: фраза была непонятной.

Название тоже ничего не говорило: Бокль, «История цивилизации в Англии».