Нацуо Кирино - Гротеск

• Название: Гротеск
• Автор: Нацуо Кирино
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Триллер
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-48913-8

Впервые на русском — новым психологический триллер от автора международного бестселлера «Аут», своего рода «Расёмон» в сюжетных декорациях классического нуара и современном антураже. Безымянная — но явно не слишком надежная — рассказчица повествует о своей ненавистной красавице-сестре и шокирующем выборе, который та предпочла сделать; о своей однокласснице, преуспевающей деловой женщине, сделавшей такой же выбор; и о той общей беде, что настигла их с разницей в год. Но когда голос получают сами эти «ночные бабочки» и убивший их, как полагает полиция, китайский гастарбайтер, — вот тогда читателя ждет главный сюрприз…

---

— Ведьма!

— А ты уродина! — воскликнула разъяренная Юрико.

— Чтоб ты сдохла! — выкрикнула я, срываясь с места.

Но Юрико успела схватиться за капюшон моей куртки и дернула его назад. Я со всей силы толкнула ее. Не ожидая такого, Юрико, которая была гораздо легче меня, не удержалась на ногах и упала навзничь в сугроб на обочине.

Без оглядки я помчалась к нашему дому, захлопнула за собой дверь и заперла на ключ. Через пару минут раздался робкий стук в дверь — как в сказочных мультиках. Но я притворилась, что не слышу.

— Открой. Мне страшно, — плачущим голосом проговорила Юрико. — Я боюсь. Открой, пожалуйста. Я замерзаю.

«Это мне от тебя страшно. Так тебе и надо». Я кинулась к себе в комнату и прыгнула на кровать. Юрико барабанила в дверь так, что, казалось, та не устоит под ее напором. Чтобы ничего не слышать, я забралась под одеяло. «Хоть бы ты там окоченела от холода!» — пульсировало в голове. Честное слово! Тогда я и вправду ничего другого не желала.

Потом я провалилась в сон. Разбудил меня противный кислый запах алкоголя. Сколько времени прошло? На пороге комнаты стояли родители и спорили о чем-то. Из-за лившегося из прихожей света я не смогла разглядеть их лиц, но поняла, что отец крепко под градусом. Он собирался устроить мне выволочку, но мать его остановила.

— Она же хотела ее заморозить.

— Да ладно. Обошлось, и слава богу.

— Нет, я хочу знать, зачем она это сделала.

— Она завидует сестре. У нее из-за этого комплекс неполноценности.

Я слышала, как мать полушепотом увещевает отца, кляла жизнь за то, что меня угораздило родиться в такой семье, и заливалась слезами.

Вы спросите, почему я это проглотила, почему ничего не сказала матери? Не знаю, просто нечего было сказать. Я не понимала, что со мной творится. Быть может, не хотелось признаваться, что я уже давно ненавижу Юрико. Ведь в меня так долго вдалбливали: раз она младшая — значит, я должна ее любить.

После случая в горячем источнике и той вечеринки я словно разом избавилась от давившего на меня чувства долга. Как будто ничего другого не оставалось, только высказаться, показать, что терпение мое лопнуло, что мне очень паршиво. Без этого, наверное, я не смогла бы жить дальше. Скажете, я ошибаюсь? Все может быть. И не надо думать, будто никто не в состоянии понять того, что я испытала.

На следующее утро, когда я проснулась, Юрико нигде не было. Мать с недовольной физиономией хлопотала внизу — заливала в обогреватель керосин. Сидевший за столом отец, увидев меня, поднялся.

— Ты сказала Юрико: «Чтоб ты сдохла»? — спросил он, дыша на меня кофе.

Я не ответила, и отец вдруг влепил мне пощечину своей тяжелой пятерней. От звонкого удара запылали уши, боль пронзила щеку. Я закрыла лицо руками — он запросто мог врезать еще. Мне от него доставалось, даже когда я была еще совсем маленькой. Сначала телесное наказание, потом — взрыв эмоций. Поэтому я всегда старалась быть наготове.

— Ведь ты виновата! Признавайся!

У отца было довольно примитивное представление о вине. Ругая меня, Юрико или мать, он всегда требовал, чтобы мы признались, что виноваты. В детском саду меня научили говорить «извините», когда сделаешь что-то плохое. Тогда в ответ тебе скажут: «Ничего». Но у нас дома это не работало. Таких слов в нашей семье не водилось, из всего раздувалась целая история. Юрико — неизвестно кто, а я должна в чем-то признаваться? С какой стати? Наверное, отец увидел в моем лице вызов и снова со всей силы хлестнул меня по лицу. Я упала на пол, перед глазами промелькнул застывший профиль матери. Она и не думала заступаться за меня; притворилась, будто ничего не замечает, только и думала, как бы не пролить керосин. Я быстро вскочила, взбежала по лестнице на второй этаж и заперлась у себя.

Через какое-то время внизу все смолкло. Отец, похоже, куда-то ушел, и я на цыпочках вышла из комнаты. Матери тоже не было видно. Пользуясь моментом, я пробралась на кухню и стала есть рис из рисоварки, прямо руками. Залпом выпила пакетик апельсинового сока из холодильника. Там стояла кастрюля с оставшимся после обеда бигосом, в котором плавал белый застывший жир. Я плюнула в кастрюлю. Слюна, смешанная с апельсиновым соком, прилипла к ошметкам разварившейся капусты. Мне стало весело. Отец ужас как любил бигос с разваренной капустой.

Открылась дверь в прихожей, я подняла голову. На пороге стояла Юрико. В том же свитере, что и накануне, а на голове — белая мохеровая шапка, которой я раньше не видела. Не иначе, Масами-сан дала. Шапка, пропахшая духами хозяйки, была немного велика сестре и сползла на лоб. Я еще раз взглянула ей в глаза, чтобы убедиться: я вижу перед собой то же, что и вчера. Красивого ребенка с глазами, от которых мороз пробирает по коже. Не сказав мне ни слова, Юрико поднялась на второй этаж. Устроившись на диване, я включила телевизор и стала смотреть новогоднюю юмористическую программу. Через некоторое время на пороге показалась Юрико с рюкзаком за плечами. В руках она держала свою любимую игрушку — плюшевую собачку Снупи.

— Я ухожу к Джонсонам. Я им про тебя рассказала, они говорят, что с тобой опасно и мне лучше побыть у них.

— Вот и хорошо! Можешь вообще не возвращаться, — проговорила я с облегчением.

Юрико прожила у Джонсонов все новогодние каникулы. Как-то раз я встретила на дороге Джонсона и Масами. Они помахали мне с улыбкой:

— Привет!

— Здрасьте!

Я широко ухмыльнулась в ответ, а сама подумала: «Какой же ты идиот, Джонсон. И жена твоя дура». Как было бы здорово, если бы Юрико так и осталась у Джонсонов, если бы эта идиотская семейка ее удочерила.

4

На следующий год предприятие моего папочки накрылось. Хотя какое уж там предприятие. Просто обанкротилась вся его торговля. Становясь богаче, японцы стали обращать больше внимания на качество импортных кондитерских изделий и перестали брать сладости, которые привозил отец. Он закрыл фирму, и, чтобы расплатиться с огромными долгами, пришлось все продать. Естественно, ушла наша горная хижина, а вместе с ней — маленький домик в Кита-Синагава, автомобиль. В общем, все-все.

Свернув дело в Японии, отец решил вернуться в Швейцарию и попробовать начать сначала. Его младший брат Карл держал обувную фабрику в Берне и искал помощника вести дела. Мы должны были ехать в Швейцарию все вместе, но я как раз готовилась к экзаменам в школу высшей ступени. Занималась как каторжная, потому что хотела поступить в престижную школу — в такую, куда ни за что не приняли бы эту тупицу Юрико. Я имею в виду женскую школу, в которую мы ходили с Кадзуэ. Назовем ее школа Q.

Становиться игрушкой в руках отца? Нет уж, увольте! Мне совсем не улыбалось жить в незнакомой стране с сестрой, которая все хорошела, и слабой, безвольной матерью. Поэтому я заявила, что остаюсь в Японии.

Я попросила разрешения перебраться к деду, отцу матери. Сказала, что буду жить у него в доме в районе Р., готовиться к экзаменам и оттуда ездить в школу, если поступлю. Я была готова на все, чтобы только не ехать с Юрико в Швейцарию. Отец сначала скорчил кислую мину и стал мне выговаривать: школа Q. очень дорогая, она будет стоить больше, чем может позволить семья. Но он знал, что с того памятного дня в Гумме мы с Юрико почти не разговаривали, и, видимо, решил, что это будет лучший выход из положения. Я настояла, чтобы отец взял на себя обязательство — если меня примут в эту школу — оплачивать мою учебу до поступления в университет и давать деньги на жизнь в Японии. Хотя бы минимум. Обязательство в письменном виде. Потому что без этого он запросто мог наплевать на свои слова. Даром что отец.

В итоге в школу, о которой я так мечтала, меня приняли, Юрико же устроили в японскую школу где-то в Швейцарии. Впрочем, я не в курсе — отец, зная, что мы с сестрой терпеть друг друга не можем, не посвящал меня в подробности. Стало ясно, что Юрико будет жить в Европе, и я с облегчением вздохнула: наконец-то судьба нас развела. Это было самое счастливое время в моей жизни.

Так я стала жить в квартире деда в муниципальном жилом квартале в районе Р. Ему тогда было шестьдесят шесть. Невысокий, с тонкими для мужчины руками и ногами, весь какой-то миниатюрный, он всем своим обликом напоминал мне мать. Несмотря на отсутствие денег, дед держал марку — старался казаться щеголем, всегда ходил в костюме, гладко зачесывал набриолиненные седоватые волосы. Его тесная квартирка так пропахла бриолином, что у меня перехватывало дыхание.

Я редко виделась с дедом и немного волновалась: о чем с ним говорить? Но мои опасения были напрасны. Дед оказался на редкость разговорчив, его пронзительный фальцет не умолкал с утра до вечера.

В беседах со мной он не очень-то нуждался, по большей части говорил сам с собой, часто повторяя одно и то же. Так и сыпал словами. Может, ему даже нравилось, что с ним поселилась такая немногословная особа. Я для него была чем-то вроде мусорного ящика, куда он сваливал использованные речи.