Сергей Хоружий - «Бывают странные сближенья»: Патанджали, Палама, Кьеркегор как предтечи антропологии размыкания

• Название: «Бывают странные сближенья»: Патанджали, Палама, Кьеркегор как предтечи антропологии размыкания
• Автор: Сергей Хоружий
• Жанр: Философия

Сегодняшняя культура и наука по-новому складывают все пасьянсы, контексты, конфигурации эпох и традиций, дискурсов и дисциплин. Довольно давно уже в сфере гуманитарного знания настало «время разрывов», старые классические парадигмы познания... оказались разрушены или отброшены. Некое время многие даже полагали, что это разрушение окончательно, и что отброшено будет бесповоротно само основоустройство познания и философствования...Но ход вещей не подтвердил этого. ...всё более определенно она обращается к поискам «другого начала».

Источник: Библиотека "Института Сенергийной Антрополгии" http://synergia-isa.ru/?page_id=4301#H

---

Византийское сознание – глубоко теологизированное, теологическое сознание, и мысль Паламы избирает, как правило, богословскую постановку исихастских проблем (а не антропологическую или философскую) и строится в богословской оптике. Но два крупных обстоятельства выводят эту мысль за рамки ограничений и барьеров средневекового способа мышления. Во-первых, Палама сам – искушенный исихаст, афонский аскет и учитель аскезы, принципиально отвергающий отвлеченные построения, будь то богословские или нет, свидетельствующий из глубины исихастского опыта и прочно стоящий на его почве. А во- вторых, в его концепции Божественных энергий, в порожденном ею энергийном дискурсе обнаруживается весьма эффективное орудие, открывающее богатые перспективы для рассмотрения антропологической и философской проблематики в новом ключе, неклассическом. При разработке оснований синергийной антропологии, концептуальные и эпистемологические ресурсы православного энергетизма Паламы были нами использованы в полной мере.

В сближении Паламы и Патанджали – ничего странного, кроме разве что отдаленности культурных миров. Вопреки этой отдаленности, вопреки кардинальному различию искомых духовных состояний, перед нами явления, явно родственные типологически и структурно: две практики бытийного размыкания человека и учители этих практик, Учители Раскрытой Ладони. Однако, продолжая прослеживать истоки антропологии размыкания, мы далее замечаем еще одно сближение, уже и впрямь странное и неожиданное. До сих пор вся наша характеристика этой антропологии, подчеркивающая ее «неклассичность», равно как и свойства уже описанных истоков, рождали явное впечатление, что антропология такого рода глубоко чужда западной философской традиции, нормам и парадигмам западного мышления.

Как мы видели, парадигмы конституции человека в размыкании неразрывно связаны с практиками самопреобразования человека – «практиками себя», по Фуко; однако Фуко показывал, что весь мейнстрим европейской мысли, начиная с Ренессанса и Нового Времени, а, возможно, уже и с томистской схоластики, отвергал идею «практик себя»; и тем более чуждым этому мейнстриму был мир духовных практик, стремящихся к актуальному претворению человека в иной образ бытия. Все это так – но при всем том мы с несомненностью обнаруживаем, что к истокам антропологии размыкания теснейше причастен также Серен Кьеркегор.

Обычная интерпретация творчества Кьеркегора, рисующая «датского Сократа» как основателя экзистенциалистской философии, отнюдь не наталкивает на такой вывод; она не говорит ни о какой связи философии Кьеркегора с парадигмой размыкания человека. Тем не менее эта связь существует и вовсе не является скрытой. Взяв ее в фокус философского зрения, мы вскоре различаем, что размыкание себя есть истинный ключ и к творчеству Кьеркегора, и к его жизни. С одной стороны, это для него – личная, экзистенциальная задача – задача «сделать себя открытым»; попытки ее решения постоянно обсуждаются в его Дневниках, проходят как лейтмотив его внутренней жизни. С другой стороны, это его ведущая философская тема, которая возникает в каждом из его главных трудов, всякий раз формулируясь в иных категориях и по-иному трактуясь. Рецепция философии Кьеркегора и его жизнетворчества в ключе парадигмы размыкания детально развита мною в книге «Фонарь Диогена» (М., 2010); здесь я лишь сжато воспроизведу ее основные тезисы.

В перспективе парадигмы размыкания человека, корпус главных трудов Кьеркегора предстает связным единством. Этих трудов всего шесть: «Или – или» (1843) – «Страх и трепет» (1843) – «Понятие страха» (1844) – «Ненаучное послесловие к «Философским крохам»» (1846) – «Болезнь к смерти» (1849) – «Упражнение в христианстве» (1850).

Каждый из них может рассматриваться как опыт философии размыкания, описывающий либо цельное событие (путь, процесс) размыкания человека, либо некоторые его важнейшие элементы или аспекты. Речь при этом идет, как и в исихазме, о бытийном размыкании в христианской онтологической парадигме; но, в соответствии с различиями между православным и лютеранским вероучением и типом религиозности, осуществление размыкания мыслится не как обожение, а как достижение полноты христианской веры. Путь размыкания представляется, таким образом, как путь к вере, а весь комплекс названных текстов – как серия из шести сценариев этого пути. Каждый сценарий описывает путь размыкания на основе определенного центрального принципа, из (или вокруг) которого развертывается свой дискурс, своя система понятий.

Первый труд, «Или – или», говорит о начале пути, которое, в терминах Кьеркегора, отвечает стадиям эстетического и этического сознания, еще не входя в высшую и заключительную стадию сознания религиозного. Ведущим принципом здесь выступает «этический выбор себя»: в нем человек решает сделать себя открытым, преодолев в себе эстетическое сознание, которому присуща замкнутость, и выйдя в сферу этического сознания, которое характеризуется открытостью – однако еще не онтологической открытостью к вере и Богу, а лишь тою открытостью, какой обладает всеобщее (по Кьеркегору, «этическое как таковое – всеобщее, а всеобщее – открытое»[6]). «Страх и трепет», напротив, делает предметом финал, телос (в терминах духовных практик) пути размыкания, т.е. состояние веры, рассматриваемое на примере праотца Авраама в акте жертвоприношения Исаака. Мы видим здесь, в частности, очень характерный для Кьеркегора момент в трактовке веры и онтологического размыкания: особо подчеркивая необходимость молчания Авраама (никому не сказавшего об услышанном велении Бога), философ утверждает, тем самым, что открытость, разомкнутость человека к Богу означает одновременно замкнутость к окружающим, она не соединяет с людьми, а отделяет от них. Далее, после «сценария о Начале» и «сценария о Телосе», в «Понятии страха» описан уже цельный путь, строящийся на базе принципа экзистенциального страха. В этом знаменитом трактате, ставшем классикой экзистенциализма, представлена последовательность формаций страха, крайне разнообразных, разноприродных, посредством которых сознание «воспитывается к вере».

Детальней всего здесь разбирается «страх перед добром», присущий «демоническому» типу сознания и прямо предшествующий финальной формации – «спасающему страху», что вводит непосредственно в состояние веры. Очередной сценарий, развернутый в «Ненаучном послесловии», – самый пространный. Здесь вводится наконец ключевой концепт «экзистенция»; на его основе строится неклассический философский дискурс, и в его рамках возникает целое множество концепций и теорий: об экзистенциальной коммуникации, стоящей на принципе «невозможности прямого сообщения», о проблеме познания, о юморе и иронии, абсурде и парадоксе и др. Что же до размыкания и пути к вере, то этот путь описывается на основе принципа «экзистенциального пафоса», который преобразуется, или «потенцируется», проходя ряд ступеней, восходящих к «абсолютному телосу». Высшие ступени суть отрешенность, страдание и полнота сознания вины. Надо заметить, что «потенцирование пафоса», как и все экзистенциальные практики, вводимые Кьеркегором, не является практикой холистической (интегральной), ибо не включает телесного аспекта; и в этом – существенное отличие экзистенциальных практик от духовной практики. В следующем сценарии, представленном в «Болезни к смерти», производящим принципом избирается отчаяние. Здесь много сходства со сценарием страха: путь размыкания, путь к вере прокладывается через сложную серию формаций отчаяния, которые служат препятствиями на этом пути (отчаяние, по Кьеркегору, – «болезнь к смерти», противоположность болезни Лазаря, которая «не к смерти, но к славе Божией» (Ин. 11,4)).

Связь с размыканием тут самая непосредственная: общая черта всех формаций отчаяния – замкнутость, и путь сквозь них есть преодоление замкнутости. Изощренная аналитика замкнутости, развиваемая здесь, выдвигает, в частности, важный, глубоко личный для Кьеркегора принцип максимального приближения к вере, к Богу – через максимальное удаление от Него, и сразу вслед за таким удалением. Очевидно, что это – существенная модификация присущей духовной практике модели размыкания в последовательном, поступательном восхождении к Телосу. И наконец, в последнем сценарии, в «Упражнении в христианстве», принцип, под знаком которого выстраивается размыкание человека, передается формулой «одновременность со Христом»: «Верующий должен быть всегда одновременным присутствию Иисуса... эта одновременность есть условие веры или точней, она и есть сама вера»[7]. Данный принцип выражает не свойство темпоральности, а структуру экзистенции: по Кьеркегору, я обладаю одновременностью со всем тем, что присутствует как подлинная действительность в моей внутренней реальности. Поэтому одновременность со Христом равносильна совершенной открытости ко Христу, и в отдельных аспектах этот принцип близок к православному принципу синергии.