Михаил Коршунов - Я слушаю детство

• Название: Я слушаю детство
• Автор: Михаил Коршунов
• Жанр: Прочая детская литература

---

Старухи слушали Ватю, но некоторые роптали, что и без того сегодня, по причине ликбеза, пропустили обедню и что Ватя сверх меры богоборствует, на Игнашку напраслину наводит.

Но Ватя не унимался, распекал святых дев и апостолов. И еще Ватя сказал, что римский папа Пий XI организовал крестовый поход против Советской власти. Вот она, мировая буржуазия! (О Пии XI Ватя прослышал от Минькиного деда.)

Старухи кивали, соглашались с Ватей в отношении мировой буржуазии и Пия XI где-то там, в Риме. Но, когда Ватя вновь затронул Игнашку, надулись как мыши на крупу: Игнашка свой, не римский, живет под боком, и какая из него мировая буржуазия, когда он в лохмах ходит!

Проговорив о боге, приступили к занятиям по арифметике, цифири.

Солнечное утро. Ребята возле стереоскопа. Ватя сменил у окуляров Миньку, но тут же поманил его.

- Уходят, вижу! Замок запирают. Один в пиджаке и в мягких сапогах с долгими голенищами, другой - в блузе и тоже в таких сапогах. И серьга, наверное, в ухе у каждого болтается. У цыган это уж манер такой, чтобы серьги. Уходят в степь. Через забор махнули.

- Неужто Игнашку боятся?

- Народ сейчас потянется на молитву. Ну как, пойдем на кладбище?

- Конечно.

Ребята бросили стереоскоп посреди двора и выбежали на улицу.

У Вати в кармане было несколько старых ключей и отмычек, нарубленных и расклепанных из толстой проволоки. У Миньки - стамеска как холодное оружие и фонарь с батарейкой.

Возле пекарни Аргезовых встретили Аксюшу. Она покупала крендели с патокой.

- Куда это вы мчитесь?

Ватя на ходу крикнул:

- К Игнашке кофей пить!

- Нет, правда?

- Ей-богу!

- Погодите, и я с вами!

- Некогда, Аксюша! Кофей стынет!

Бежали до кладбища что было сил. Обгоняли старушек, которые болезненно напрягались, восходя на Цыплячьи Горки к храму.

На кладбище было жарко, земля расползлась, растрескалась. В неподвижном воздухе, над зарослями туй и петушков, столбиками вилась мошкара.

Многие могилы осели, и на их месте образовались сыпучие ямы, куда сползли надгробные плиты. Кое-где у крестов стояли консервные банки с букетиками полевых цветов.

Минька пробирался первым.

- А если они вернулись? - остановил друга Ватя.

- Струсил?

- Нет. Но ведь могли они вернуться?

Что-то прошелестело в траве. Ребята примолкли.

- Ящерица, - сказал Минька. - Или желтобрюх.

К склепу предводителя подошли с предосторожностями. Вглядывались в тени. В могильные ограды. В сухие деревянные кресты. Прислушивались.

- Пока буду ковырять замок, побудь на стреме, - сказал Ватя и приложился ухом к дверцам склепа: тихо.

Достал ключи и отмычки. Замок тяжелый, кованый. Ватя вставлял в скважину ключ за ключом, крутил, нажимал, дергал - пружина не поддавалась.

Ватя устраивал передышку. Хрипловатым от волнения голосом спрашивал:

- Никто не идет?

- Да нет же.

Перепробовал Ватя и все свои проволоки. Бесполезно.

- Ну вот, - огорченно сказал Минька. - Липовые у тебя отмычки.

- А ты погляди, - оправдывался Ватя, обтирая о штаны ржавчину с пальцев. - Это не простой замок, а репчатый, амбарный. Он с потайкой. Откуда я знал!

- А если камнем?

- Крепкий. Не расшибем. Да и они увидят и смоются.

- Это точно - смоются.

- Минька! Дуем в церковь!

- Для чего?

- У Игнашки ключи от всех склепов. Стянем и откроем.

Среди тополей как будто мелькнула косыночка, повязанная рожками.

- Неужто Аксюшка следит?

Ребята осмотрелись - нет, вроде померещилось.

Служба в церкви началась. Из распахнутых дверей слышались немощный, пресекающийся дискант Игнашки: "Зряче на высоту твою..." - и хриплые подвывания лабазника Матюхи, который выступал за дьяка: "Помилуй мя, исцели душу мою".

Ватя и Минька вошли в церковь.

Стены были убраны большими иконами-людницами, на которых угодники изображались компаниями, оптом, и иконами-маломерками, осьмериками красного пошиба, на которых угодники были нарисованы в розницу. Носы у всех угодников были одинаково длинные и постные - очевидно, от их иноческого жития в "немощи и скорбности".

Самодельные, горбатые свечки пускали по храму сальную копоть. Зеленым сивушным пламенем дышали на киоты лампады и светники, висевшие на белых лентах и оловянных цепочках мелкого набора.

- Ты протискивайся к окошку, - зашептал Ватя Миньке. - Справа последнее - там ящики, а в ящике ключи.

- А ты?

- А я отвлеку Игнашку. Я для него как гвоздь в стуле. Увидит - с глаз не отпустит.

Минька кивнул. Начал пробираться между старухами к окну.

- Сопризнасущая... - скрипел Игнашка.

- Человеческое естество, - подхватывал хор певчих.

- Владычица наша, - хрипел, надсаживался Матюха и сыпал искрами, встряхивая кадило.

Минька не спешил проталкиваться к окну, чтобы не быть слишком заметным. Останавливался, смотрел на иконы, стараясь изображать на затылке, обращенном к Игнашке и Матюхе, смирение и послушание, хотя ему беспрерывно хотелось смеяться: он вспомнил слова деда - иконы и лопаты из одного дерева сделаны.

Случилось так, как предполагал Ватя. Игнашка заприметил его среди старух и прилип глазами.

Лицо Игнашки сморщилось от негодования. К этому были причины. Ватя изощрялся в проказах над Игнашкой: то запускал в кастрюлю, где Игнашка хранил святую воду, циклопов, и, когда подслеповатый Игнашка кропил малярной кистью куличи прихожан, кое-кто из старушек доглядел прыгающих на куличах циклопов и ужаснулся "ино тварям, ино бесам"; то вдавливал в свечки оружейные пистоны, и свечки с громким пыхом взрывались, оплевывая воском лики святых; то на пасхе подсовывал яички с нарисованными языкатыми чертями.

Ватя прошел в первый ряд молящихся. Оказался перед самым поповским носом.

Игнашка держал в одной руке крест, а в другой камертон. Старался не сбиться с правильного голоса при переходе от хора к своему дискантовому запеву.

Минька достиг уже окна, где на подоконнике стоял картонный ящик с наклейкой: "Бакалея, макароны, 20 кг".

В ящике были сложены церковные документы, свечные огарки, бумажные цветы, кусочки просвирок, поминальные листы - синодики.

Минька присмотрелся и вскоре среди этого хлама нашел в ящике ключи на парчовой перевязи.

Боком придвинулся к подоконнику, вытащил из ящика связку с ключами и опустил в карман. В это же время Игнашка взмахнул камертоном над Ватиной головой.

Минька поспешил вон из церкви. Ватя тоже кинулся к дверям, врезаясь головой в животы молящихся.

Дзынь! Упала железная плошка с подаянием. Раскатились копейки.

Матюха смолк на полуслове, точно поперхнулся. Певчие тоже смолкли. Служба спуталась, сбилась.

- Босота! Скаженята!

Когда друзья были на порядочном расстоянии от церкви, Ватя спросил, заглатывая воздух, как судак на песке:

- Стянул ключи?

- Стянул. А что у тебя желвак на лбу?

- Игнашка постарался. Я ему рожу хотел состроить. А он как стебанет камертоном в лоб!

Минька, давясь от смеха, сказал:

- Не все козе в лоб получать!

- Тебе смешки, а у меня в голове вроде хрустнуло даже.

- Слабак ты, Ватя. То у тебя в горле треснуло. Теперь в голове хрустнуло.

- Ничего. Я Игнашке панихиду сыграю. Он мой авторитет подрывает!

- Какой авторитет?

- Педагога. Я ему в самовар пороху насыплю!

Ключ к замку подобрали скоро. Дверцы пискнули застоявшимися петлями, растворились.

Из склепа подуло затхлой, придушенной сыростью.

Минька зажег фонарь. Начал спускаться по узким ступеням, которые становились все более отвесными и скользкими.

Ватя шел сзади, прерывисто дышал. Хватался за Миньку, чтобы не упасть. Батарейка была старой, и фонарь светил слабо.

Кончилась лестница. Ребята попали в сводчатую низкую усыпальню.

Глаза освоились с темнотой. Минька и Ватя увидели каменные с лепными украшениями постаменты, на которых прежде стояли гробы. Теперь на постаментах валялись кучи извести, перемешанной с остатками дубовых досок, обрезками репсовой тесьмы, изуродованными ржавчиной гвоздями. Известью производили на кладбище дезинфекцию.

Минька обвел лучом фонаря помещение - пусто, ободранно, неприятно.

- Может, назад подадимся? - толкнул Ватя Миньку в плечо.

- Погоди, вон еще ход.

И Минька направился к темному углублению в дальнем углу склепа, сжимая в правой руке стамеску. Ватя пошел за ним. Это оказался коридор, который привел в следующую усыпальню.

- Тут, - сказал тихо Минька и остановился.

Ватя чуть не наскочил на него.

- Кто? - испуганно спросил он.

- Они тут живут.

Под лучом света видны были на полу свернутые на соломе одеяла, подушки. Валялись пустые бутылки из-под водки, окурки. Была набросана яичная скорлупа, грязная оберточная бумага, мочала, сухая кожица от колбасы.

Ребята все осмотрели, но ничего особенного не обнаружили - консервы, спички в пергаменте, спиртовка, чашки, ложки, мыло.