Александр Кожев - Введение в чтение Гегеля

• Название: Введение в чтение Гегеля
• Автор: Александр Кожев
• Издательство: Наука
• Жанр: Философия
• Год: 2003
• ISBN: 5-02-026788-0

---

Если можно воевать так, как это делает законопослушный гражданин, то можно воевать и преступая законы; таков тот храбрый юноша (р. 341, 26-я строка /с. 255/), который нравится женщинам и который превращает войну в средство осуществления своих партикулярных (читай, семейных) притязаний и таким образом становится главой деспотического государства, Единичным, стремящимся поставить Государство (Всеобщее) на службу своей Единичности: извращение «Sittlichkeit», обычного (универсалистского) античного языческого права, морали Господ (Алки- виад, Александр Великий).

с. Rechtszustand /Правовое состояние/ (р. 342–346, /с. 256–260/).

Речь идет о Римской империи и о наступлении христианской эры: переход от главы VI, А, к главе VI, В.

Римская империя, строго говоря, не является Государством: это достояние Отдельного лица /d'un Particulier/, Императора. В таком случае другие отдельные лица /les particuliers/ отворачиваются от Государства и начинают ставить частный интерес выше общественного. Господа перестали воевать; они больше не граждане, не настоящие Господа (ибо Господин = Борьба за признание = война и гражданское действие).

Единственный плод римской культуры — частное Право. Римское Государство — это уже не «geistloses Gemein- wesen»[65] / («естественная» общность /communauty «naturel- 1е»/); оно утратило этнический характер. Отныне Государство представляет собой некое целое /une unity/, достигшее самосознания (в личности Императора). И каждое Отдельное лицо /Particulier/ — это сознание собственных приватных интересов, сознание себя отдельным лицом и в качестве такового. Это, стало быть, победа принципа Единичности /Particularite/, Семьи, божественного Права.

Единичность здесь является «Личностью» (юридической) Буржуа не-гражданина; ей, стало быть, недостает Всеобщности. В Риме нет Индивидуальности. Римский Буржуа противостоит Государству как «юридическая личность», иными словами, как абстрактное Я (Ich) отдельного человека.

Римское Государство признает абсолютное значение «личности», Единичности, но только как таковой, а не Всеобщего в Единичном. Оно не признает Граждан, подлинных Индивидуальностей.

Переход от Империи к Христианству: воспроизведение трех фаз диалектики Раба из главы IV, подраздел В.

Как могут Господа принять идеологию Рабов? Но они уже не Господа, это Буржуа, рабы Императора. Как абстрактная (асоциальная) идеология Стоика могла обрести социальную значимость? Дело в том, что она соответствует Rechtszustand, частному (римскому) праву Юридической личности. А как быть с идеологией скептика-Солипсиста с его отрицанием реальности внешнего мира? Но ведь уже существует частная собственность, этот малый мир — мое собственное творение, на которое никакой релятивизм не распространяется: воплощенное solus ipse. Человек, взятый исключительно как «юридическое лицо», являет собой пустую (и скучную) форму; человек, взятый исключительно как частный собственник — рантье, — далек от того, чтобы быть самостоятельным, ибо его малый мир на самом деле зависит от внешних условий и их изменения. Но он не отдает себе в этом отчета, он мыслит и живет «по-солипсистски».

«Базис» Христианства: бывший Господин фактически стал Рабом деспота. Стало быть, усваивая идеологию Раба, он ничего не теряет, напротив, усваивая ее, он становится — единственно возможным для него способом — равным Императору, возвышая себя до него (и тот и другой — рабы Божьи, равные в рабстве). Христианского Бога также мыслят по образу Императора: Негг der Welt /Господин Мира/ — это единственная воистину реальная личность,[66] но он существует только потому, что его подданные его признают; и точно так же Бог Христиан (которого убьет Французская революция).

Император, господин над рабами и глава извращенного псевдо-Государства, отброшен в частную жизнь и в разгул — в точности как и его сограждане. Впрочем, он остается единственным связующим звеном между ними. Нет больше народа (Volk), есть только пыль Единичностей, «юридических лиц».

Точно так же Бог — единственное связующее звено между членами Церкви, этого псевдо-общества, члены которого ничтожны перед ним, и он точно так же неспособен победить чувственные желания и «разрушительное возбуждение»[67] верующих. (Ср. также отношение Императора к Варварам). Мы — в христианском Мире, мире, где получила признание Личность, но личность потусторонняя. Затем воспоследует нарастающее расшатывание и отмена принципа трансцендентности. Придется сойти с Небес на Землю. Но это уже тема главы VI, В.

Резюме курса лекций 1935–1936 учебного года

{Из Ежегодника Высшей практической школы за 1936—1937учебный год. Секция религиеведения)

Продолжая комментировать текст «Феноменологии духа», мы разобрали: сперва главу V, которая озаглавлена «Разум» («Vernunft») и посвящена описанию бытийственных отношений /attitudes existentielles/, свойственных «буржуазному» Интеллектуалу, т. е. Человеку, живущему в христианском Мире, но ставшему безбожником; и затем раздел А главы VI, посвященный анализу античного языческого Мира.

Позиция /attitude/ Христианина отличается тем, что он отделяет себя от Мира Природы и Общества, или Государства, и замыкается в себе самом. Христианин преследует потустороннюю цель — спасение своей бессмертной души; в этом ни сам он не может кому-то помочь, ни ждать помощи от другого: она приходит только откуда-то оттуда, и только там, только по ту сторону его цель может быть достигнута. Этот Христианин — по причинам, о которых Гегель не говорит, — может стать атеистом; иначе говоря, он может оставить мысль о потустороннем и заменить трансцендентную цель целью, достижимой в этом мире. Однако когда Христианин становится безбожником, он превращается в безбожника христианского. Отныне он живет в этом мире и для этого мира, но по-прежнему замкнувшись в себе самом, воздерживаясь от всякого продуктивного взаимодействия с Тем-что-не-есть-он-сам, не интересуясь общественной и политической деятельностью. Так он становится Интеллектуалом-индивидуалистом.

На самом деле этот индивидуализм Интеллектуала, точно так же, как и экзистенциальный солипсизм Христианина, возможен только в таком Обществе или Государстве, которое признало единичное как таковое в качестве юридического лица (Rechtsperson), обладателя частной собственности (Eigentum), но которое по этой самой причине не считает его больше Гражданином (Burger), т. е. исключает из политической жизни, не требует положить жизнь за Отечество, превращая его таким образом в пассивного подданного Суверена-деспота. Это единичное, будучи единичным и только и не будучи более Гражданином в собственном смысле этого слова, и есть Burger als Bourgeois /бюргер как буржуа/. Буржуа появляется в поздней Империи, и его история разворачивается вплоть до Французской революции 1789 года. Стало быть, именно в течение этого исторического периода развиваются и воплощаются в жизнь обе «буржуазные» идеологии, противоположные, но дополняющие друг друга, — идеология религиозного Христианства и идеология Христианства безбожного, или секуляризованного, каковая как раз и представляет собой индивидуализм Интеллектуала, описанный в главе V.

В основании индивидуалистических идеологий Интеллектуала лежит позаимствованная у Раба-стоика и усвоенная Христианством мысль о том, что Человек может достичь высшей цели, т. е. полного Удовлетворения (Befriedigung), устраняясь от общественного и политического действования, живя в каком угодно Государстве и в каких угодно условиях. Так вот, по Гегелю, это невозможно, коль скоро удовлетворение индивида необходимо предполагает создание совершенного Государства, в котором все являются Гражданами в точном смысле этого слова. Это Государство рождается в ходе Революции, и тому, кто действенно не способствует его появлению, приходится на опыте убеждаться в ущербности своего идеала «частной» жизни, т. е. в несостоятельности индивидуализма вообще. Не будучи Гражданином и, значит, не имея возможности получить удовлетворение в реальном общественном Мире, Интеллектуал, как и верующий Христианин, бежит конкретной эмпирической реальности, дабы укрыться в некоем воображаемом Мире. Верно, что Мир этот больше не является, собственно говоря, потусторонним; он — секуляризованное потустороннее, интеллектуальный универсум der Sache selbst /самой сути дела/, идеальный мир Истины, Красоты и Блага самих по себе. Но точно так, как и потустороннее религиозного Христианина, этот идеальный Мир противостоит эмпирической реальности и от нее не зависит. Если цель отныне не в том, чтобы душа, оставив тело, причастилась запредельному Абсолюту, то тем более не в том, чтобы эффективно действовать в реальном Мире. Цель Интеллектуала, в точности как и цель Верующего, — это пассивное обнаружение некоей абстрактной абсолютной ценности, но не деятельное ее воплощение в целом конкретного эмпирического Мира. И в преследовании этой цели, в поисках непосредственного (ип- mittelbar) соприкосновения с абсолютной ценностью, безбожный Интеллектуал столь же одинок, как и религиозный Христианин: ни ему кто-либо, ни он кому-либо помочь не может.