Александр Кожев - Введение в чтение Гегеля

• Название: Введение в чтение Гегеля
• Автор: Александр Кожев
• Издательство: Наука
• Жанр: Философия
• Год: 2003
• ISBN: 5-02-026788-0

---

Нужно достичь удовлетворения, чтобы смочь остановиться и понять себя. Но для этого, разумеется, нужно перестать быть Рабом. Но перестать быть Рабом может только тот, кто им был. И раз уж Рабы есть только там, где есть Господа, Господство при всей его тупиковости «оправдано» как необходимый этап исторического существования, ведущего к абсолютной Науке Гегеля. Господин появляется только ради появления Раба, «снимающего» (aufhebt) его в качестве Господина и тем самым самого себя в качестве Раба. И вот этот-то «снятый» Раб удовлетворится тем, что он есть, и поймет себя в философии Гегеля и через нее, в «Феноменологии духа» и через нее, как обретшего удовлетворенность. Господин — всего лишь «катализатор» Истории, которую осуществит, завершит и «раскроет» Раб, или бывший Раб, ставший Гражданином.

Но посмотрим сперва, что такое Раб на первых порах, Раб Господина, Раб, еще не удовлетворенный своим Гражданством, в котором осуществляется и раскрывается его Свобода.

Человек стал Рабом, потому что испугался смерти. Конечно, с одной стороны, этот страх (Furcht) обнаруживает его зависимость от Природы и оправдывает тем самым его зависимость от Господина, который — именно он — господствует над Природой. Но с другой стороны, в том же страхе есть, согласно Гегелю, что-то положительное, что обеспечивает превосходство Раба над Господином. Ведь только благодаря животному страху смерти (Angst) Раб испытал Ужас /Terreur, angoisse/ (Furcht) перед Ничто, перед лицом собственного уничтожения. Ему приоткрылось собственное ничтожество, он понял, что вся его жизнь была «преодолением», «снятием» (aufgehoben) смерти, что он — Ничто, которое как-то удерживается в Бытии. Так вот — мы это уже видели и увидим еще — в самом основании гегелевской антропологии заложена мысль о том, что Человек не есть некое Сущее, которое есть /est/ в Пространстве как неизменно равное самому себе, но что он — Ничто и ничтожествует в пространственном Бытии в качестве Времени посредством его [Бытия] отрицания, т. е. преобразования налично-дан- ного в свете идеи или идеала, иначе говоря, чего-то такого, чего еще нет, что пока еще представляет собой ничто («проект»), что он «длится» за счет отрицания, которое называется Действованием (Tat), Борьбой и Трудом (Kampf und Arbeit). Следовательно, Раб, который благодаря страху смерти постиг Ничто (человеческое), составляющее основание его Бытия (природного), понимает себя и Человека вообще лучше, чем Господин. Уже «первая» Схватка дала Рабу почувствовать, что такое человек, и в конце концов, этим и объясняется, почему именно он, а не Господин, закончит Историю, раскрыв истину о Человеке, раскрыв себя [свою реальность] посредством гегелевской Науки.

Но — опять же благодаря Господину — у Раба есть еще одно преимущество, связанное с тем, что он трудится и трудится на другого (Dienst, служба), трудясь, служит другому. Работать на кого-то другого — это идти против инстинкта, побуждающего человека удовлетворять собственные нужды. Нет такого инстинкта, который заставлял бы Раба работать на Господина. Если он это делает, так только из страха перед Господином. Но этот страх — иного рода, чем тот, который он испытал во время Борьбы: здесь нет прямой угрозы его жизни, Раб только знает, что Господин может его убить, но он не видит, что он сейчас готов это сделать. Иначе говоря, работающий на Господина Раб подавляет свои инстинкты и делает это благодаря идее, понятию} И это и делает его действия человеческими, превращает их чв Труд, Arbeit. Действуя, он отрицает, преобразует налично-данное, Природу, собственную Природу; и делает это, руководствуясь идеей, чем-то таким, чего нет, что в биологическом смысле не существует, — представлением о том, что есть

Господин, значит, понятием по существу своему социальным, человеческим, историческим. Но мочь преобразовать что-то природно-данное, руководствуясь неестественной идеей, это и означает располагать техникой. Идея же, порождающая технику, это идея или понятие научное. И наконец, располагать научными понятиями, значит обладать Рассудком, Verstand, мочь мыслить абстрактно.

Рассудок, абстрактное мышление, наука, техника, искусства — все это, стало быть, обязано своим происхождением подневольному труду Раба. Не Господин, следовательно, а Раб претворяет в жизнь все, что имеет к ним отношение. И прежде всего ньютоновскую физику (произведшую столь сильное впечатление на Канта), эту физику Силы и Закона, которые — по Гегелю — в конечном счете суть не что иное, как сила, позволившая победителю победить в Борьбе за признание, и закон Господина, признанный Рабом.

Но этим обеспечиваемые Трудом преимущества еще не исчерпываются. Он открывает путь к Свободе, точнее, выводит на путь освобождения.

Действительно, Господин осуществил свою свободу, так как в Борьбе превозмог инстинкт самосохранения /instinct de vie/. Работая на другого, Раб — и он тоже — подавляет свои инстинкты и, возвышаясь благодаря этому до способности мыслить, развивать науку и технику, преобразуя Природу с оглядкой на некую идею, он также достигает господства над Природой и над собственной «Природой», над той самой Природой, которая взяла над ним верх в минуту страха и сделала Рабом Господина. Труд дал Рабу то же, что и смертельный риск Господину: он избавился от прямой зависимости от наличных, природных условий существования; он их изменяет сообразно идее, которую составляет о себе самом. Осознавая это, он сознает свою свободу (Freiheit) и самостность (Selbststandigkeit). С помощью мышления, рожденного его Трудом, он вырабатывает абстрактное понятие Свободы, которую тот же Труд сделал в нем действительностью.

Разумеется, у Раба как такового этому понятию Свободы еще не соответствует какая-либо подлинная реальность. Своим мысленным освобождением он обязан только подневольному труду, только тому обстоятельству, что он — Раб Господина. И он фактически все еще остается Рабом. Он освобождается лишь настолько, чтобы, так сказать, свободно быть Рабом, чтобы оказаться в еще худшем рабстве, нежели то, в котором он пребывал до того как пришел к идее Свободы. Правда, то, что составляет ущербность Раба, одновременно является его достоинством: именно потому что на деле он не свободен, у него есть идея Свободы, идея, которая не осуществлена, но может быть осуществлена путем осознанного преднамеренного преобразования наличного бытия, путем действенной отмены Рабства. Напротив, Господин свободен, его идея Свободы не абстрактна. И потому это не идея в собственном смысле слова, не идеал, требующий воплощения. Потому-то Господину никогда не превзойти этой осуществившейся в нем свободы, не уйти от ущербности этой свободы. Делать свою Свободу все более действительной может только Раб, начинающий с неосуществленного идеала свободы. И только потому, что существует этот идеал, абстрактная идея, прогресс в осуществлении Свободы может завершиться постижением Свободы, рождением абсолютной Идеи (absolute Idee) человеческой Свободы, раскрытой в абсолютном Знании и через его посредство.

Таким образом, именно Раб, и только он, может осуществлять прогресс, может превосходить наличное бытие, в частности то, которое представляет он сам. С одной стороны, имея, как я только что сказал, идею Свободы и не будучи свободным, он вынужден преобразовывать наличные (социальные) обстоятельства своей жизни, т. е. осуществлять исторический прогресс. Далее — и это важно — прогресс этот имеет для него смысл, которого он не имел и не мог иметь для Господина. Свобода Господина, рожденная в Борьбе и Борьбой, есть экзистенциальный тупик. Для ее осуществления нужно заставить Раба признавать ее, того, кто ее признает, нужно сделать Рабом. Но моя свобода перестает быть мечтой, грезой, абстрактным идеалом только тогда, когда признана всеми теми, кого я признал достойным признать ее. И вот этого-то Господину никогда не добиться. Конечно, его свобода признана. Она, стало быть, действительна. Но ее признают только Рабы. Значит, она ущербна в своей действительности, она не может удовлетворять того, кто ее осуществляет. И тем не менее, коль скоро она остается свободой Господина, по-другому не может быть. Напротив, если — на первых порах — свободы Раба не признает никто, кроме него самого, если она, таким образом, сугубо абстрактна, то в конце концов она может стать действительной и осуществиться как совершенная свобода. Ибо Раб признает за Господином человеческие реальность и достоинство. Ему, следовательно, достаточно навязать свою свободу Господину, чтобы достичь окончательного Удовлетворения, которое дается взаимным Признанием, и тем самым остановить ход истории.