Максим Горький - Том 24. Статьи, речи, приветствия 1907-1928

• Название: Том 24. Статьи, речи, приветствия 1907-1928
• Автор: Максим Горький
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1949

В двадцать четвёртый том вошли статьи, речи, приветствия, написанные и произнесённые М. Горьким в 1907–1928 годах. Некоторые из них входили в авторизованные сборники публицистических и литературно-критических произведений («Статьи 1905–1928 гг.», издание «Парус», Петроград, 1917–1918; «Публицистические статьи», 1931–1933; «О литературе», 1933-1935-1937, прижизненное) и неоднократно редактировались М. Горьким.

Большинство же включённых в том статей, речей, приветствий были опубликованы в периодической печати и в авторизованные сборники не входили. В собрание сочинений статьи, речи, приветствия М. Горького (за исключением статьи «Заметки читателя») включаются впервые.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Третий ещё более решительно упрощает и конкретизирует:

«Наплевать мне, — пишет он, — на всякую общественность, на все призывы к труду, творчеству, я не честолюбив, я хочу жить просто для самого себя, для семьи…»

И, наконец, четвёртый, как говорится, «ставит точку над «i» — которое, напомню, уже выкинуто из алфавита, — четвёртый пишет:

«Русский народ не понимает свободу, ему нужны казак и плеть.»

Нельзя отрицать, что познание «механическими гражданами» скрытой сути своей явилось результатом благотворной деятельности Советской власти, и результат этот — весьма крупное достижение, на мой взгляд.

Есть у меня, разумеется, и письма иного типа, и часть одного из них очень уместно привести в противовес философии обывателей.

Автор письма — «человек от земли, называемый прежде мужик, а тепериче гражданин, как все». Он — «ето письмо писал две недели как грамота навчился от племяша члена красной Армеи». Он пишет:

«Ежели бы раньше знать чего знай от совецкой власти, ну так не было бы никаких воин и сукиных сынов которы затевают и деньга была бы на хозяйство деревням на фабрыки и дай Господь добиться товарищам разружения всех тогда пойдем широко у вперед всех.»

Писем такого тона у меня тоже не мало, и они иногда внушают нелепую мысль о вреде грамоты для «механических граждан».

Граждане! Вы убеждаете меня, что я «ослеплён», «оглушён», «продался», «кривлю душой» и так далее в этом духе. Хотя далее уже — некуда! Впрочем, один из вас идёт далее, спрашивая меня: «Неужели вы не видите, что 99/100 всего народа ненавидит и боится вас?» Испортит мне «психологию» этот неосторожный статистик! Подумал бы он: сколь чудовищно великим существом должен почувствовать себя человек, которого ненавидят 148500 тысяч людей ему подобных! В мире, за всю его историю, ещё не существовало человека, ненавидимого такой массой людей.

Совершенно неверно, граждане, что я не вижу в Союзе Советов ничего плохого, тёмного. Вот, например, вас вижу я, а ведь — кротко говоря — нельзя же вас признать хорошенькими. Всё, что вы пишете мне, не может вызвать у меня ничего, кроме жалостливого презрения к вам. Совершенно искренно говорю вам: ваши ругательства, клевета, ложь, всё направленное вами лично против меня — нимало не задевает, нисколько не злит, ко всякой клевете, ко всякой лжи и всем ругательствам я давно привык, «от молодых ногтей моих».

Единственно правильное, на что указываете вы, — это на шумиху, устроенную по поводу моего шестидесятилетнего юбилея, на «встречу». Верно — шумиха излишняя, и хотя от неё я не оглох, однако она отняла у меня массу ценнейшего времени. В.И.Ленин был — как всегда и во всём — сугубо прав, говоря, что юбилеи — «смешная нелепость». Но, кроме этого указания, о чём и как вы пишете мне? Посмотрите: «Фабрик у нас нет» — это когда восстановлены почти все старые фабрики и затрачена не одна сотня миллионов на построение новых.

«В каждом городе тысяч 50, 100, а то и больше безработных», — конечно, это ужасно, и особенно ужасно для тех городов, в которых всё население исчисляется в 100, в 50 тысяч. А каково живётся городам, население коих 30, 40 тысяч. Это уже невозможно представить.

«75 процентов населения России болеет сифилисом», — сообщаете вы. «Каждый коммунист имеет 10 жён». «Девочки с восьми лет начинают жить половой жизнью». «Фабрики стоят и разрушаются, транспорт — тоже». Что — «тоже»? Стоит и разрушается? «Ряды комсомольцев пополняются сыновьями бывших урядников и волостных писарей». Литератор, которого, казалось бы, профессия обязывает быть грамотным, сообщает: «У нас, при общем взгляде на литературу, как будто и нет талантов. Печатаются евреи, кричат о них, редактируют они. Просто тошно».

И мне тошно, гражданин, от вашего дикого невежества. Ибо кричат у нас о Шолохове, Фадееве, Панферове, И. Вольном, С. Семенове, Ф. Гладкове, Олеше и т. д., всё о «православных», о русских. «Известия» редактируют И.И. Скворцов-Степанов и Гронский, «Правду» — М.И. Ульянова и Бухарин, «Рабочую газету» — Мальцев и Смирнов, «Комсомольскую правду» — Костров, «Красную новь» — Раскольников, «Новый мир» — Луначарский и так далее, тоже все русские. Но — если бы и евреи? Вы, гражданин-поэт, думаете, что, например, Бабель и другие талантливые евреи хуже такого христианского гуся, как вы? Ошибаетесь, гражданин, ошибаетесь по малограмотности вашей!

Малограмотность у вас, граждане, ужасающая. Один из вас пишет, что «коммунисты заткнули» мне «уши для того, чтоб я не слышал, как народ безмолвствует». Но — сами посудите: если народ безмолвствует, на кой же чёрт уши-то мне затыкать? И — как можно говорить «народ безмолвствует» в те дни, когда столь яростно и бурно кипит «самокритика», когда огромная армия рабселькоров, беспощадно обличая все, даже самые мелочные ошибки и непорядки управления хозяйством страны, всё более активно втягивает рабочую массу в дело жизни — её дело? Как можно утверждать, что «основной массе наплевать, кто и как ею управляет»? Ведь вы сами же указываете: «Газеты переполнены фактами отрицательного характера» — верно! Но, создавая эти факты, масса сама же и обличает их, потому что рабселькоры — голос масс. Согласитесь, что пресса Европы ещё не дожила до такого явления, как «самокритика» рабочей массой своей же работы, не дожила, несмотря на «свободу печати», «свободу слова». Выступая в печати против тона, против формы «самокритики», я делаю это потому, что, вытаскивая в газеты различные, неизбежные «мелочи жизни», рабселькоры «льют воду на вашу мельницу».

А кто вы?

Вы — враги трудового народа. Тот гражданин, который учился в МГУ и вышел оттуда «крайним индивидуалистом», пишет мне: «Масса русских людей — дрянные люди, трусливые, лживые, не способные к совместной работе, стоящие на низком нравственном уровне».

В оценке массы этот молодой пессимист врёт, но его оценка вполне правильна по отношению к вашей массе, «механические граждане».

Все те «факты», о которых вы сообщаете мне, я знаю, читал о них в эмигрантской прессе. Эмигранты лгут тоже не очень грамотно, но всё-таки они уже не всегда пишут столь изумительную ерунду, какую пишете вы.

«Предсказанный Иоанном Богословом антихрист явился, это — Ленин». «Старый строй — недосягаемая звезда для современности». «Святое имя — Витте». «Большевики — немецкие шпионы, Горький, друг Ленина, тоже шпион».

Послушайте, — ну, как вам не стыдно? Ведь такие глупости писал Вл. Бурцев одиннадцать лет назад, а теперь даже слабоумные от старческой дряхлости эмигранты стыдятся писать такое.

«Бывшие поклонники из Нижнего и Сормова» пишут мне, что мною «владеют большевики, люди с тёмным прошлым, с тюрьмою назади», пишут и — прощаются: «Прощай, наш Горький». Ведь вот как опоздали проститься! Давно бы пора, граждане! Кстати: вашим я никогда не был. Большевики «владеют» мною уже лет двадцать пять. Отличаюсь я от них ещё и тем, что, к сожалению моему, в 17 году переоценил революционное значение интеллигенции и её «духовную культуру» и недооценил силу воли, смелость большевиков, силу классового сознания передовых рабочих. Об этой моей ошибке я уже говорил. Никто, граждане, не застрахован на всю жизнь от ошибок, вероятно, и некоторые из вас ошибаются в своём враждебном отношении к Советской власти, к рабочему классу и в оценке текущей действительности.

Для тех граждан, которые спрашивают, почему я «продался», «примазался» к большевикам, замечу: всякий человек, конечно, волен и должен говорить то, что думает, и всегда полезнее выразить свою глупость, чем носить её в себе, как боль или тошноту. С глупостью высказанной — как с накожной болезнью — легче бороться, а когда она скрыта в мыслях, это уже болезнь «внутреннего органа», лечить её трудней. И, наконец, высказанная глупость самому глупцу видна.

Отвечаю на вопрос. Юношей, живя в Казани, Царицыне, Борисоглебске, Нижнем, я познакомился с революционерами народнического толка. Это было для меня случайностью счастливой, — впервые увидел я людей, жизненные интересы которых простирались дальше забот о личной сытости, об устройстве личной, спокойной жизни, — людей, которые прекрасно, с полным знанием каторжной жизни трудового народа, говорили о необходимости и верили в возможность изменить эту жизнь.

И не только говорили — делали. Железнодорожный рабочий, смазчик Михаил Ромась, уже отбывший десять лет суровой якутской ссылки, прикрываясь ненавистным ему делом лавочника, пытался поставить пропаганду среди крестьян Казанского и Симбирского Поволжья. Он говорил молодым пропагандистам Викторину Арефьеву и Павлу Ситникову:

«Когда берётесь за революционное дело, то уже не можно брезговать никаким тяжёлым трудом, и надо помнить: корень слова — дело».

Предо мною мелькали удивительные люди: Гусев, пропагандист среди саратовских сектантов, который прожил двадцать лет в ссылке где-то около Ташкента, высох там, полусгорел, питался какими-то порошками, но тотчас же по приезде в Нижний начал крепко ругаться, упрекая всех в том, что забыли о революционной работе. Высохший, как мощи, он, казалось, готов был рассыпаться в пыль, а говорил так, что, когда я слушал его, мне было стыдно за то, что я ничего не делаю для освобождения народа. Стало ещё стыдней, когда этот человек уехал в Саратов, немедленно начал там свою работу и через семь месяцев, преданный кем-то, умер в тюрьме.