Максим Горький - Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936

• Название: Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936
• Автор: Максим Горький
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1949

В двадцать седьмой том вошли статьи, доклады, речи, приветствия, написанные и произнесённые М. Горьким в 1933–1936 годах. Некоторые из них входили в авторизованные сборники публицистических и литературно-критических произведений («Публицистические статьи», издание 2-е — 1933; «О литературе», издание 1-е — 1933, издание 2-е — 1935, а также в издание 3-е — 1937, подготавливавшееся к печати при жизни автора) и неоднократно редактировались М. Горьким. Большинство же включённых в том статей, докладов, речей, приветствий были опубликованы в периодической печати и в авторизованные сборники не входили. В собрание сочинений статьи, доклады, речи, приветствия М. Горького включаются впервые.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Что привело литературу Европы к творческому бессилию, обнаруженному ею в XX веке? Яростно и многословно защищались свобода искусства, своеволие творческой мысли, всячески утверждалась возможность внеклассового бытия и развития литературы, независимость её от социальной политики. Это утверждение было плохой политикой, именно оно незаметно привело многих литераторов к необходимости сузить круг наблюдений действительности, отказаться от широкого, всестороннего изучения её, замкнуться «в одиночестве своей души», остановиться на бесплодном «познании самого себя» путём самоуглубления и своеволия мысли, оторванной от жизни. Оказалось, что человек непознаваем вне действительности, которая вся и насквозь пропитана политикой. Оказалось, что человек, как бы затейливо он ни выдумывал себя, всё-таки остаётся социальной единицей, а не космической, подобно планетам. А затем оказалось, что индивидуализм, превращаясь в эгоцентризм, создаёт «лишних людей». Неоднократно говорилось, что лучшим, наиболее искусно и убедительно разработанным героем европейской литературы XIX столетия является тип «лишнего человека». Именно на этом типе остановилась литература в своём развитии от героя труда — человека технически безоружного, но предугадавшего победоносную его силу; от феодального завоевателя — от человека, который понял, что отнять легче, чем сделать; от излюбленного буржуазией плута, её «учителя жизни», — от человека, который догадался, что обманывать и красть легче, чем работать, — остановилась, пройдя мимо ярких фигур основоположников капитализма и угнетателей человечества, гораздо более бесчеловечных, чем феодальные дворяне, епископы, короли, цари.

В буржуазной литературе Запада тоже необходимо различать две группы авторов: одна восхваляла и забавляла свой класс — Троллоп, Вильки Коллинз, Брэддон, Мариэт, Джером, Поль де-Кок, Поль Феваль, Октав Фейлье, Онэ, Грегор Самаров, Юлиус Штинде и — сотни подобных. Всё это — типичные «добрые буржуа», малоталантливые, но ловкие и пошловатые, как их читатели. Другая группа исчисляется немногими десятками, и это — крупнейшие творцы критического реализма и революционного романтизма. Все они — отщепенцы, «блудные дети» своего класса, дворяне, разорённые буржуазией, или дети мелкой буржуазии, вырвавшиеся из удушливой атмосферы своего класса. Книги этой группы европейских литераторов имеют для нас двойную и неоспоримую ценность: во-первых, как технически образцовые произведения литературы, во-вторых, как документы, объясняющие процесс развития и разложения буржуазии, документы, созданные отщепенцами этого класса, но освещающие его быт, традиции и деяния критически.

Подробный анализ роли критического роялизма в европейской литературе XIX века не вмещается в мой доклад. Основную суть его можно свести к борьбе против консерватизма феодалов, возрождённого крупной буржуазией, к борьбе посредством организации демократии — то есть мелкой буржуазии — на почве либеральных и гуманитарных идей, причём организация демократии многими авторами и большинством читателей понималась как необходимость защиты и против крупной буржуазии и против всё более сильного натиска со стороны пролетариата.

Вам известен тот факт, что исключительное, небывало мощное развитие русской литературы XIX столетия повторило — хотя и с некоторым опозданием — все настроения и течения литературы Запада и в свою очередь влияло на неё. Особенностью русской буржуазной литературы можно признать обилие типов «лишних людей», среди которых весьма своеобразны незнакомые Европе типы «озорников»; в фольклоре это — Василий Буслаев, в истории — Фёдор Толстой, Михаил Бакунин и подобные, а затем тип «кающегося дворянина» в литературе, чудака и «самодура» в быту.

Как и на Западе — наша литература развивалась по двум линиям: линия критического реализма — Фонвизин, Грибоедов, Гоголь и т. д. до Чехова, Бунина, и — линия чисто мещанской литературы — Булгарин, Масальский, Зотов, Голицынский, Вонлярлярский, Всеволод Крестовский, Всеволод Соловьев до Лейкина и Аверченко и подобных.

Когда рядом с завоевателем-феодалом встал удачливый, разбогатевший плут, — наш фольклор в спутники богачу дал Ивана-дурака, иронический тип человека, который достигает богатства и даже становится царём при помощи уродливого коня, заменившего добрую волшебницу рыцарских сказок. Богач покупал славу героя милостыней нищим рабам, чья слепая сила помогала грабить их и завоевателю и богачу.

Церковь, стремясь примирить раба с его участью и укрепить свою власть над его разумом, утешала его, создавая героев кротости, терпения, мучеников «Христа ради», создавала «отшельников», изгоняя бесполезных для неё людей в пустыни, леса, в монастыри.

Чем более дробился командующий класс, тем более мелкими становились герои. Наступил момент, когда «дураки» фольклора, превратясь в Санчо Пансу, Симплициссимуса, Уленшпигеля, стали умнее феодалов, приобрели смелость высмеивать господ и, несомненно, способствовали росту тех настроений, которые в первой половине XVI века выразились в идеях «таборитов» и в практике крестьянских войн против рыцарей.

Подлинную историю трудового народа нельзя знать, не зная устного народного творчества, которое непрерывно и определённо влияло на создание таких крупнейших произведений книжной литературы, как, например, «Фауст», «Приключения барона Мюнхаузена», «Пантагрюэль и Гаргантюа», «Тиль Уленшпигель» де-Костера, «Освобождённый Прометей» Шелли и многие другие. От глубокой древности фольклор неотступно и своеобразно сопутствует истории. У него своё мнение о деятельности Людовика XI, Ивана Грозного, и это мнение резко различно с оценками истории, написанной специалистами, которые не очень интересовались вопросом о том, что именно вносила в жизнь трудового народа борьба монархов с феодалами. Грубо насильственная «пропаганда» культуры картофеля создаёт ряд легенд и поверий о происхождении его от совокупления дьявола с распутной девкой, это уклон в сторону древнего варварства, освящённого глупостью церковных идей: «Христос и святые не ели картошки». Но тот же фольклор в наши дни возвёл Владимира Ленина на высоту мифического героя древности, равного Прометею.

Миф — это вымысел. Вымыслить — значит извлечь из суммы реально данного основной его смысл и воплотить в образ, — так мы получили реализм. Но если к смыслу извлечений из реально данного добавить — домыслить, по логике гипотезы, — желаемое, возможное и этим ещё дополнить образ, — получим тот романтизм, который лежит в основе мифа и высоко полезен тем, что способствует возбуждению революционного отношения к действительности, — отношения, практически изменяющего мир.

Буржуазное общество, как мы видим, совершенно утратило способность вымысла в искусстве. Логика гипотезы осталась и возбудительно действует только в области наук, основанных на эксперименте. Буржуазный романтизм индивидуализма с его склонностью к фантастике и мистике не возбуждает воображение, не изощряет мысль. Оторванный, отвлечённый от действительности, он строится не на убедительности образа, а почти исключительно на «магии слова», как это мы видим у Марселя Пруста и его последователей. Романтики буржуазии, начиная от Новалиса, — это люди типа Петра Шлемиля, «человека, потерявшего свою тень», а Шлемиля создал Шамиссо, французский эмигрант, писавший в Германии по-немецки. Литератор современного Запада тоже потерял свою тень, эмигрируя из действительности в нигилизм отчаяния, как это явствует из книги Луи Селина «Путешествие на край ночи»; Бардамю, герой этой книги, потерял родину, презирает людей, мать свою зовёт «сукой», любовниц — «стервами», равнодушен ко всем преступлениям и, не имея никаких данных «примкнуть» к революционному пролетариату, вполне созрел для приятия фашизма.

Установлено влияние Тургенева на литераторов Скандинавского полуострова, признано влияние Льва Толстого на графа Поленца, Рене Базена, Эстонье, Т.Гарди, в его романе «Тесс», и на ряд других писателей Европы. И особенно сильно было — и есть — влияние Достоевского, признанное Ницше, идеи коего легли в основание изуверской проповеди и практики фашизма. Достоевскому принадлежит слава человека, который в лице героя «Записок из подполья» с исключительно ярким совершенством живописи слова дал тип эгоцентриста, тип социального дегенерата. С торжеством ненасытного мстителя за свои личные невзгоды и страдания, за увлечения своей юности Достоевский фигурой своего героя показал, до какого подлого визга может дожить индивидуалист из среды оторвавшихся от жизни молодых людей XIX–XX столетий. Этот его человек вмещает в себе характернейшие черты Фридриха Ницше и маркиза Дезэссента — героя романа Гюисманса «Наоборот», «Ученика» Бурже и Бориса Савинкова, автора и героя его сочинения, Оскара Уайльда и Санина Арцыбашева и ещё многих социальных вырожденцев, созданных анархическим влиянием бесчеловечных условий капиталистического государства.