Александр Лекаренко - Сумеречная зона

• Название: Сумеречная зона
• Автор: Александр Лекаренко
• Издательство: Олма Медиа Групп,
• Жанр: Крутой детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-373-02249-1

В городской промзоне происходит чудовищное по своей жестокости и бессмысленности убийство. Воронцов, опытный опер, с неохотой берется за это дело, предчувствуя недоброе. И его предчувствуя оправдываются: в кирпичной башне, недалеко от места убийства, Воронцов обнаруживает странное логово и огромного добермана, а судмедэксперт устанавливает, что орудием убийства была столярная пила… Но Воронцов догадывается не обо всем: он не знает, что беспризорная девочка-подросток, которую он приютил у себя из жалости, как-то связана с тем, кто совершил это убийство…

Так что же произошло на окраине города? Способен ли человек совершить такое убийство, не имеющее никакого логичного объяснения? Или это был не человек?..

Воронцов возвращается в башню, а убийства повторяются снова. Теперь следующей жертвой должен стать он…

---

Воронцов шел по вечернему городу, и ему здесь все нравилось. Здесь могли обдурить или залезть в карман на каждом шагу, здесь за красивыми фасадами домов дыряво глазела нищета, а но улицам ходили граждане, которые на вопрос — «Который час?» — сразу сжимали кулаки, это была, возможно, самая грязная, самая загаженная промышленными отходами, самая криминальная дыра во всем мире, но Воронцов любил этот город. Здесь билось сердце Донбасса, в котором смешалась кровь всех наций Евразии, их жажда, их гнев, их жадность и все их похоти, сбывшиеся и несбывшиеся. Этот город был домом Воронцова, он здесь родился и прожил на этих улицах всю жизнь, в его жилах текла та же волчья кровь, он сам был похож на этот город со всеми его пороками.

Подходя к дому, Воронцов снова ощутил приятный запах свежеполитой земли и цветов, а войдя во двор, — еще и приятный запах чего-то вкусного из приоткрытой форточки.

В этот раз девчонка ждала его внутри кухни, а не на ее пороге, на котором он сам слегка остолбенел на мгновенье — она обрила волосы наголо, сама, вероятней всего, поскольку такая стрижка стоила недешево по нынешним временам, а на столе дымилась очередная курица, и на два удовольствия сразу у нее не хватило бы денег.

Молча кивнув, он подсел к столу — после риккертовского огурца, есть хотелось зверски.

— Вы будете пить водку или чай? — осторожно спросила девочка.

— А почему ты вообще решила, что я пью дома водку? — брюзгливо спросил он. Она пожала плечами и опустила бритую голову. Воронцов молча принялся за еду, раздумывая, что со всем этим делать. Нельзя было по-хамски не заметить, что она много делает для него, но и проявить уместную признательность тоже было нельзя — нельзя же было дать ей думать, что ее здесь оставят навсегда? Или оставят?

В конце концов, он ограничился тем, что заметил:

— Очень вкусно, — и, никак не прокомментировав ее новую прическу, удалился в свою комнату и рухнул там на кровать, решив плюнуть на сегодня и на гигиенические процедуры и на глубокие размышления.

Но куда было деться от глубоких размышлений?

Обитатель башни, переставший быть обитателем башни, размышлял во тьме, лежа на широком и удобном диване, — теперь он стал обитателем офиса, обладателем ложа и наложницы. Положение его было двойственным во всех смыслах, и он размышлял о том, как собрать разбегающиеся смыслы в единое целое, его многоуровневая наложница тихо дышала рядом на разложенном диване. С самого начала он знал, что ее нельзя бросить, — не потому, что ее могли бы найти уроды, хотя они нашли бы ее наверняка, и не потому, что уроды могли выйти на него через нее где-нибудь в квартале, и не потому, что не хотел бросить квартал, где мог найти все необходимое: пишу, кокаин, женщин, а потому, что он не мог ее бросить, — и все. Но в этом — «и все», двойственность таилась, как змея в траве, и его окончательность раздваивалась змеиным жалом; он должен был либо взять наложницу в путешествие, в котором, по воле Голоса, находился сам, либо прикончить, — и все.

Лежа на спине, раскинув руки и ноги, он вдруг увидел змею в траве, она была черной, с раздвоенным черным языком.

— Я дарю ее тебе, — сказала змея Голосом, — но я требую плату за оба входа. Пока ты не заплатишь за нее, ты не получишь ни ее жизнь, ни ее смерть. А пока ты не заплатишь, она будет сидеть на твоей груди и жалить тебя двойным жалом, как мужчина и как женщина.

— Почему Ты так сделал?

— Ты не убил мента сразу. Теперь ты будешь платить за все сразу: за освобождение, за наслаждение и за власть. Ты принесешь мне голову мента. — Змея распалась на две части и две черные змеи поползли в разные стороны. Тогда я верну тебе единство, — стихая, прошипел Голос.

В другой каменной коробке, разделенные стенкой, лежали во тьме девочка и лысый сыщик. Девочка смотрела во тьму широко открытыми глазами, подтянув колени к животу и сунув руку между ног. Воронцов лежал навзничь, разбросав руки и ноги, и вглядывался во тьму внутри себя. Из тьмы выплыла бледно-розовая точка. Засыпающий Воронцов почти не обратил на нее внимания. Но его внимание требовалось тому, кто владеет снами. Вдруг точка пришла в быстрое, оставляющее розовый след, движение, как будто кто-то чертил огоньком сигареты в темном воздухе, как будто некто, скрывающийся во тьме, ткал паутину движений из бледно-розового свечения. Узор становился все сложнее, он мерцал, он начал поворачиваться по оси. У Воронцова закружилась голова, он попытался открыть глаза, но не смог. Тогда он попытался всмотреться внутрь, чтобы увидеть, кто скрывается внутри паутины, кто чертит иероглиф в пустоте. И увидел бледную голову, странно-отрешенное, странно-знакомое лицо.

Девочка за стенкой хрипло застонала, треснуло стекло в окне, подпорченная луна, перекосив щелью рыло, облизала ей пальцы сквозь неплотно закрытые шторы.

В другой бетонной коробке забилась в конвульсиях двойная змея, черная Герта наблюдала за ней желтыми неподвижными глазами.

А вокруг и над, и под — хрипел, извивался в конвульсиях город черно-желтого дьявола, где земля не заканчивалась под ногами, а небо висело там, куда достигал луч лазера, где день и ночь были одновременно, и судорожный карнавал жизни плясал, стрелял салютами, изрыгал сперму, задыхался от похоти над головами задыхающихся во тьме.

Глава 17

На следующее утро, хмуро поразмышляв над чашкой кофе, Воронцов позвонил Риккерту домой. Вообще-то такого между ними не водилось — звонить домой. Несмотря на то, что ни у того, ни у другого, не было никого ближе друг друга, между ними проходил ров, заполненный ледяной водой старых воспоминаний, они старались держать дистанцию, нарушая ее только после водки — водка все спишет. Риккерт был удивлен, услышав голос Воронцова в трубке, но, тем не менее, или, может быть, поэтому, брюзжать начал сразу.

— В чем дело? Не знаешь, который час?

— У меня срочное, — также брюзгливо повышая голос, начал было Воронцов и замолчал, понимая, что это его «срочное» выглядит вполне по-идиотски в свете дня.

— Ну, говори, — уже мягче, произнес Риккерт.

— Характер ранений, нанесенных пилой, — сказал Воронцов медленно, подбирая слова. — Тебе не кажется, что он соответствует определенному рисунку движений, что все четыре удара представляют собой связку?

— Конечно, — уверенно ответил Риккерт. — И я тебе об этом сказал еще вчера, надо было внимательней слушать. Убийца действовал так, как действует боец кэндо, — все возможные движения у него давно заучены. Он не смотрит, куда бьет, понимаешь? Движения ног скоординированы с движениями рук. Этот человек — спец, как я тебе уже имел честь доложить.

— Ладно, понял. Дело в том, что я недавно видел нечто похожее. Только там действовали не пилой, а чем-то маленьким и острым. Четверых засранцев расписали вдрызг, как помидоры, не задев при этом ни одного важного сосуда.

— Это надо уметь, — заметил Риккерт. — Такие штуки делают спецы, я сталкиваюсь иногда с последствиями дилетантской работы. Но если сразу четверых и если это сделал один человек, то он мастер. Я бы доверил ему вырезать твой аппендицит.

— Спасибо. А если бы я предъявил тебе этих четверых недоносков…

— Только в холодном виде, — перебил Риккерт.

— …То ты смог бы соотнести способ нанесения ударов в обоих случаях?

— Я мог бы соотнести х…й с носом и не более. Ты что, думаешь, что отрубленная голова и порезанный палец — это одно и то же?

— Ты же смог установить, что удары пилой нанес один человек?

— Я ничего не установил, я сделал обоснованное предположение. Устное. И если ты…

— Ладно, ладно, — перебил. Воронцов. — Я просто советуюсь с тобой.

— Ну, хорошо. Значит, со мной еще можно о чем-то посоветоваться.

— Если бы ты увидел медкарты…

— Я не имею права давать частных консультаций по медицинским документам.

— Ты не имеешь права торговать «люгерами».

— Ты не имеешь права воровать венецианские кинжалы.

На этом разговор зашел в тупик и оба тяжело засопели от злости.

— Представляю себе, — сказал Риккерт после минуты молчания над похороненными надеждами Воронцова, — как веселится тот парень из СБ, который прослушивает твои разговоры. — И повесил трубку.

Их беседы нередко заканчивались так, в особенности на следующий день после совместных выпивок, когда оба чувствовали, что слишком уж рассупонились накануне, приоткрыли свои мохнатые души и злились на себя за это.

Воронцов посидел некоторое время с трубкой в руке, внутренне кляня себя за этот никчемный звонок, затем набрал номер Дядыка. План действий на сегодня сложился у него мгновенно, как только он открыл глаза утром, но некое смутное чувство опасности заставляло его желать оставить какие-то концы конторе на случай чего. Сообщив ошалевшему со сна напарнику, что собирается поработать по убийству в промзоне, Воронцов попросил его навести справки в бюро технической инвентаризации, в торговом отделе и в налоговой инспекции, чтобы выяснить, кто владеет зданием «Плюса», кто регистрировал «Плюс», можно ли найти этого типа, и были ли среди его персонала охранники. Затем он подозвал девчонку и сказал. — Вот тебе деньги, купи себе зубную щетку, трусы, носки, затычки и что там тебе еще нужно. Лезвия купи, раз уж бриться начала. Будешь уходить надолго, закрывай на оба замка. Будешь уходить навсегда, — кинь ключи в форточку.