Николай Климонтович - Эльдорадо

• Название: Эльдорадо
• Автор: Николай Климонтович
• Издательство: Издательство «БПП»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010

Последние рассказы автора несколько меланхоличны.

Впрочем, подобно тому, как сквозь осеннюю грусть его портрета в шляпе и с яблоками, можно угадать провокационный намек на «Девушку с персиками», так и в этих текстах под элегическими тонами угадывается ирония, основа его зрелого стиля.

---

Мать и дочь в тот день решали вопрос раздела маленькой двухкомнатной квартиры вблизи метро Коломенская, где обе были прописаны. Марина выросла в меньшей комнате, где в детстве мать запирала ее на время своих самых веселых вечеринок. Теперь повзрослевшая дочь требовала свою законную долю жилплощади, но матери казалось, что та, неблагодарная и своекорыстная, мечтает на пятом десятке вышвырнуть ее на улицу. Потому, было понятно, что их дешевую квартиру не разменять, и двух квартир за нее никак не получить и из нее не сделать. А денег ни у той, ни у другой не было.

Сорокалетний пьющий безработный мужик, которого дочь называла мужем, хотя никаким мужем он, конечно, не был, их разнимал, но безрезультатно. Мать сама определила некогда дочь, та была в восьмом классе, в секцию единоборств, чтобы сумела в случае чего постоять за себя, теперь боевые навыки пригодились: одной рукой дочь таскала мать за волосы, а ребром правой больно била по шее. Но так, как ее учили, осторожно, чтобы не задеть артерию и нечаянно не убить.

Впавший в нервную дрожь бард вынул у подруги из сумочки телефон и кое-как, попадая то в пожарную команду, то в милицию вызвал скорую. Пока он ждал на морозе, поддерживая осевшее на ледяную землю коченеющее тело, он нашел в телефоне и номер бывшего мужа умершей подруги, кинорежиссера по фамилии Тинский, отца, к слову, этой самой Мариночки, хотя, кажется, эту свою дочь он никогда не видел. Приехала скорая, тело дамы освидетельствовали и увезли в морг 1-ой градской больницы, тут же кружила и милиция. На счастье при покойной обнаружился паспорт. Оказался он и у барда — тот всегда носил с собой документы, потому что в последнее время на улицах его часто останавливали, он и впрямь до того обносился, что стал похож на бродягу. Хотя некогда был удачлив, песню на его слова когда-то пела сама Разина. И даже отхватила с ней приз на интернациональном фестивале в одной из стран тогдашней народной демократии.

С мужем-режиссером бард Василий не был знаком, но тот, вникнув в дело, не стал задавать лишних вопросов, а назначил собеседнику, не откладывая, встретиться у Дома кино. Режиссер узнал барда по нервной озабоченности и обтрепанности, они поднялись в ресторан, где попили пива, а потом водки. И, можно сказать, подружились, так, во всяком случае, показалось барду. Такое впечатление у него сложилось оттого, что режиссер тут же доверительно рассказал последнему любовнику своей бывшей жены, как лет двадцать назад она сбежала от него, будучи беременной. Она побежала к возлюбленному-сценаристу родом из города Омск. Муж через общих знакомых легко нашел съемную квартиру сценариста и всю ночь провел под дверью, умоляя жену вернуться к нему и слушая, как в квартире сценарист ее громко трахает. Этот рассказ производил тем большее впечатление, что режиссер оставлял впечатление мачо, с официантками общался с грубоватой веселостью и на ты, хватал их за руки бесцеремонно, разговаривал громко, почти кричал. У него был свернут на сторону нос, зубы отсутствовали, в нем угадывался нрав беспокойный и разнузданный; барда и менестреля он сразу же стал называть странным именем ВасЯ, с ударением на последний слог и с покровительственной интонацией, и панибратски ударяя по плечу, если тот хоть на секунду отвлекался от разговора.

Дама, так трагически погибшая на морозе на сорок седьмом году жизни, имела бурную неоднозначную биографию. Впрочем, ранняя глава ее жизни банальна. Родом она была из маленького приазовского городишки, ухитрившегося, однако, боком протиснуться не однажды и в русскую историю, и в историю русской литературы. Она выросла в крепкой крестьянской, богомольной семье сурового традиционного уклада, чуть не старообрядческой. Ее отец и мать, некогда уйдя из деревни, осели у моря и постепенно отстроили большой дом, потому что хозяин стал рыбаком, и при этом почти совсем не пил. Завели большое хозяйство, которым ведала жена; муж прикупил в степи участок земли, приобрел машину и всякие выходные ездил на бахчу, как у нас ездят на дачу, где было у него к тому же несколько ульев. Их единственная дочь росла вольнолюбивой и подвижной, лазила с пацанами шарить чужие сады. К семнадцати она стала замечательно хорошенькой и кокетливой. При этом прекрасно училась, все схватывала легко, потому что была живой и способной, и решила, что по окончании школы уедет в Москву поступать на артистку. Она победила родительское сопротивление, добралась до столицы, подала документы в Щепкинское училище, спала на вокзале, зубрила басни и твердила отрывок, но по конкурсу не прошла, и тут жизнь юной провинциалки сделала первый зигзаг.

В те годы в Москве записные ходоки очень любили июль месяц — а может быть, и сейчас любят. Любили потому, что именно тогда на стендах перед театральными училищами вывешивались окончательные списки зачисленных. И многие хорошенькие простушки из дальних городов своих имен в списках, разумеется, не находили. Они рыдали здесь же, на улице, прежде всего потому, что возвращаться домой не солоно хлебавши им казалось позором, а податься в огромном чужом городе было некуда. И они с удовольствием, утирая слезы, принимали предложения обходительных столичных господ. С тем большим облегчением и надеждой, если господин оказывался кинорежиссером и показывал членский билет Союза кинематографистов. Они как-то сразу утешались, потому что были юны, полны надежд на чудо и твердо верили, что у них-то непременно все образуется, не может не образоваться.

Режиссер Тинский привез нашу героиню, именно таким образом снятую, склеенную и зафалованную, сленг тех лет, — пришло время назвать ее имя, она звалась Леся, — к себе в двухкомнатную квартиру на Тверском бульваре на первом этаже старого дома, где он проживал с матерью, донской казачкой. Леся стала там жить на законных основания, потому что Тинский на третий день знакомства повел ее в ЗАГС, где они расписались: ему страшно понравился тот факт, что Леся оказалась девственницей. Осенью они съездили к родителям Леси в городок на Азовском берегу, где поначалу Лесины старики, как называл их Тинский, хоть они были едва на десять лет его старше, не пришли в восторг от выбора дочери: Тинский уже начал седеть, а их Леся оказалась его четвертой женой. Но дело было не поправить, и чин по чину сыграли свадьбу с притоком родни и соседей, с Лесиными подружками, под шатром во дворе, со столами, ломившимися от балыков и огромных арбузов, с семидесяти градусным самогоном. Тинский гулял по-казачьи, с размахом, дирижировал праздником, к подружкам невесты не лез, поскольку все четыре дня застолья оставался на удивлении трезв. Потом молодые, нагруженные приданым невесты, пуховыми подушками, перинами и рушниками, а также подарками гостей — преимущественно отчего-то китайскими фарфоровыми сервизами с ивами и фанзами — отбыли в столицу.

Леся стала жить с мужем, старалась быть хозяйкой, но жить ей приходилось в основном со свекровью, потому что мужа никогда не было дома. Свекровь была женщиной суровой, малоразговорчивой и подозрительной. Несколько раз Леся бывала свидетельницей ужасных сцен, случавшихся между сыном и матерью: они страшно ругали друг друга, дрались, Лесю не замечая, швыряли друг в друга свадебными китайскими кружками со страховидными драконами. Однажды Леся, вернувшись из магазина, обнаружила на кухне странную особу: в ботах на босу ногу, хоть был только март, в линялой юбке, в мужском пиджаке, в низко повязанной косынке. Глаз гостья она не поднимала, чертила пальцем на подоле. Это оказалась невестка свекрови, жена ее старшего сына, сидевшего в лагере за убийство и грабеж, впрочем, она и сама только что откинулась из зоны. И, выходит, приходилась Лесе золовкой: странно, об этой своей родне муж ей никогда не рассказывал.

Они прожили вместе уже года четыре, но Леся к беспокойству ее родителей никак не беременела, что было объяснимо: немолодой Тинский признавал только оральный секс. И — мне Леся это рассказывала сама — после многих попыток ей пришлось буквально изнасиловать супруга, пока тот спал, и заставить его кончить внутрь ее лона. И она забеременела: молодой организм, выросший на здоровой пище на свежем приморском воздухе, оказался цепок. Узнав, что жена беременна, Тинский ее поколотил, полагая, видно, что беременна она не от него, ведь он бывал предусмотрителен. И колотил всякий божий день, надеясь, видно, что у нее будет выкидыш — делать аборт она наотрез отказалась. Тогда-то она и сбежала к сценаристу, а потом уехала рожать на Азов, где спустя пару лет оставила дочку на руках дедушки и бабушки, не пожелавших отпускать от себя любимую внучку. Сама же Леся опять ринулась покорять столицу, что теперь, как вы понимаете, для нее было много легче.

Мы с ней познакомились, когда она праздновала свой тридцать пятый день рождения — кто-то привел меня к ней в гости. Десятилетняя уже Мариночка так и жила в провинции, а Леся, продолжая носить гордую фамилию Тинская, пережила в эти годы немало приключений, выходила замуж фиктивно, работала в ЖЭКе, получила комнату в коммуналке, потом обменяла ее на однокомнатную квартиру, потом, недавно, однокомнатную — на эту вот, двухкомнатную, денег на доплату ей выдали родители. Потому что было решено, что с восьмого класса Мариночка переедет-таки в Москву к маме, которая вдруг обеспокоилась ее образованием. Но пока она жила одна, и в тот вечер праздновала не только свой день рождения, но и новоселье.