Святослав Сахарнов - Камикадзе. Идущие на смерть

• Название: Камикадзе. Идущие на смерть
• Автор: Святослав Сахарнов
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-42555-6

«Умрем за Императора, не оглядываясь назад» — с этой песней камикадзе не задумываясь шли на смерть. Их эмблемой была хризантема, а отличительным знаком — «хатимаки», белая головная повязка, символизирующая непреклонность намерений. В результате их самоубийственных атак были потоплены более восьмидесяти американских кораблей и повреждены около двухсот. В августе 1945 года с японскими смертниками пришлось столкнуться и советским войскам, освобождавшим Маньчжурию, Корею и Китай. Но ни самоотречение и массовый героизм камикадзе, ни легендарная стойкость «самураев» не спасли Квантунскую армию от разгрома, а Японскую империю — от позорной капитуляции…

Автору этого романа, ветерану войны против Японии, довелось лично беседовать с пленными летчиками и моряками, которые прошли подготовку камикадзе, но так и не успели отправиться на последнее задание (таких добровольцев-смертников у японцев было втрое больше, чем специальных самолетов и торпед). Их рассказы и легли в основу данной книги - первого русского романа о камикадзе.

---

— В железных шкафах. Вот здесь… Но только те, что без грифа. Всё, что с грифом, — в спецхране, в штабе.

Опер потрогал на окнах решетки, полистал бумаги на столе (некоторые чертежи рассматривал вверх ногами), спросил про охрану и только, когда уходил, неожиданно сказал вполголоса:

— Зайдете. Сегодня же.

— К вам, куда это?

— Ко мне. — И, видя, что Кулагин смотрит растерянно, объяснил: — За подсобным хозяйством — тропинка. На ней — домик Никуда не сворачивайте, и чтобы никто вас не видел. Если нужно, постойте, переждите. Подойдете к двери, стукните два раза. Вот так… — Постучал по косяку.

Цыгун уходил, мешала смотреть решетка, стекло было с браком, сперва исказились плечи, потом бедра, расползлись и искривились ноги, человек дернулся и исчез.

Подсобное хозяйство находилось на отшибе. Когда Кулагин подошел к нему, смеркалось. Включили фонари — всплыла дорога, застывшая сухая грязь, под последним фонарем увидел в кустах едва заметную исчезающую тропинку. Шел по ней, осторожно нащупывая ботинком твердую землю, соскальзывая, попадая в траву, мох, прошел шагов сорок — и вдруг из темноты засветилась бельмом — крошечным окошком — избушка. Окно плотно занавешено бумагой, блеснула металлической ручкой дверь. Поднялся на крыльцо, прислушался, дважды раздельно постучал, дверь отворилась. Едва Кулагин переступил порог, человек, стоявший за дверью, сразу же ее захлопнул.

— За вами никто не шел?

— Никто.

Маленький, застеленный пожелтевшей клеенкой стол, два табурета, над столом слабая, свечей двадцать пять, без абажура, на искривленном шнуре лампа. Цыгун уселся напротив, помолчал, посмотрел на Кулагина и наконец делано-безразлично произнес:

— Ну, раз пришли, расскажите о работе. Давно хотел вас послушать.

— Что рассказывать? Работа, как работа. Техника. Рассказывать — ночи не хватит… — Но тут же спохватился: торопиться не надо.

— Я вас не про технику, техника меня как раз мало интересует. Меня интересуют люди. Они ведь у вас все с допуском. — Слово «допуск» подчеркнул.

— Что люди? Стараются. Не в них дело.

— А вот загадками не говорите. Вы пооткровеннее… Все-таки вернемся к народу. Вы их хорошо знаете? Ну например, у кого где родственники?

— Какие родственники?

Уполномоченный сидел под лампочкой, черные тени стекали в глазные впадины. Еще одна тень кольцом окружила рот.

— Что-то вы плохо меня понимаете. Или не хотите понимать… Скажем, офицеры — отношения у них в семьях нормальные?

— В каких семьях? Офицеров всего два: я и техник Я холостой, у техника жена беременная. Беременная — это, по-вашему, как — нормально?

— Только не надо шутить. Я обслуживаю вас… Итак, вы считаете, что все у вас в порядке.

— Я этого не говорил.

В тишине стало слышно, как шумят сосны, ночной ветер набрал силу, с треском отломилась и упала на крышу ветка.

— Английский язык вы откуда знаете?

— Я его не знаю.

— А с лейтенантом Нефедовым разговариваете.

— Не разговариваю… А-а, было один раз. Он инструкцию к гирокомпасу перевел, американскую. И спрашивал — правильно или нет? Сам в электросхемах не тянет. Он мне читал, а я объяснял. Вот и всё.

— Значит, язык знает только Нефедов… А что он вам про свои встречи с иностранцами рассказывал?

— Не было иностранцев, языку сам учился. Вы что, его в чем-то подозреваете?

— Может быть. — Помолчал и быстро: — А как у вас насчет женщин?

Кулагин вздрогнул. Заторопилась, забилась жилка в виске.

— Это теперь вы лично меня обслуживаете?… Но тогда я не понимаю вопроса.

— А вы не волнуйтесь, сядьте, поспокойнее. Чего понимать? Я про ваших знакомых. Вот, например… — Цыгун достал из кармана записную книжку, сделал вид, что плохо видит, поднес к лампочке, — официантка…

«Ах, Тося, Тося, не хватало, чтобы и ее пригласил этот негодяй… Плохо, вот когда плохо».

— Да, знаете, я со всеми, кто в нашем доме живет, знаком. Как же иначе? Встречаемся в коридоре, здороваемся.

— Только здороваетесь?…

Цыгун поднялся с табуретки, вместе с ним поднялась его тень, она легла на потолок. Оттого что Кулагин смотрел снизу, тень показалась большой, а комнатка крохотной, потолок низкий. Стало видно, что стены не оклеены, в пазах между бревнами белыми болезненными пучками — мох.

— Ну что же, будем считать, — тень Цыгуна покачалась и остановилась, — будем считать, что разговор у нас не получился. Можете идти… Подождите, сперва я выгляну…

Он погасил лампочку, скрипнула дверь, в комнату вкатился густой запах сырой хвои, в темноте раздалось:

— Можно.

Когда Кулагин сошел с крыльца, Цыгун предупредил:

— О нашем разговоре никому. Поняли?

Тропинка, кусты, забор подсобного хозяйства, там раздались голоса, распахнулись ворота; качая фарами, выехал на дорогу грузовик И сразу же покатили запахи коровьего стойла, бензина, сена, над забором, над крышами сараев задвигали руками черные сосны.

«Зачем это меня он?» — подумал Кулагин.

Вечер перед выпуском из школы. Ямадо поздно вернулся из гимнастического зала. Суги сидел около фонтана. Над плоским цементным блюдцем плясали зеленые светляки. Сливовое дерево казалось черным. Камни, уложенные по сторонам фонтана, белели, как черепа. Он подвинулся, чтобы освободить место брату.

Оба молча смотрели на воду. В воде отражались петли, которые описывали в воздухе огоньки, и желтые квадраты подсвеченных изнутри стен дома.

— Ива за окном, весь год пустует сад, хозяина в нем нет, — прочитал Суги.

Ямадо сплюнул.

— Сегодня мне удался болевой прием, — сказал он. — Напарник — ты его знаешь, он из параллельного класса, я всегда с ним борюсь — так закричал, будто ему сломали ногу. Все очень смеялись.

— В этом стихотворении я хочу сказать, что отца долго нет дома.

— Для этого не обязательно писать стихи. Пойдем пить чай. Я бы и поел хорошенько, но учитель предупредил — не набирать ни грамма. Он выставляет меня на соревнования.

В траве кто-то пробежал, волоча хвост, шмыгнул к подпорной стенке и завозился там в палых листьях. Суги поднял лицо — небо было затянуто облаками, с океана накатывался влажный воздух, лицо было мокрым.

— Идем, — покорно согласился он.

После выпускных экзаменов отец отвез обоих в морское военное училище. Прошел первый год. Занятия торпедной стрельбой проходили в кабинете, стены которого были покрыты синей краской, а линия горизонта отбита черной полосой. На этой линии неподвижно стоял крошечный серый кораблик, у него была наклоненная назад труба, а на мачте красный русский флаг. «Атака!» — тихим голосом произносил Суги, и преподаватель, краснея лицом, тотчас выкрикивал: «Громче! Громче, курсант Кадзума, вас не услышит даже крыса на палубе!». Суги судорожно глотал слюну и дрожащим голосом, натужась, снова кричал: «Атака!» Кораблик, вздрогнув, начинал движение, он перемещался вдоль горизонта и одновременно едва заметно поворачивался, Суги мчался ему наперерез — так надо было вообразить себе: море, корабль, качающийся на волнах, торопливо пытающийся скрыться от тебя. Прямо перед лицом — прицел, тусклые металлические планки — треугольник, по двум сторонам которого сейчас начнут двигаться корабль и торпеда. Стрелка на приборе, показывающая дистанцию, неумолимо падает, расстояние сокращается, сейчас произойдет самое важное, не забыть передернуть линейки, не проскочить дистанцию, успеть крикнуть: «Залп!» Секунды летят чудовищно быстро, ползет стрелка, кораблик, неожиданно защелкав, начинает поворот, стрелка останавливается… «Проскочили, дистанция два кабельтова, ваш миноносец расстрелян артиллерией противника в упор», — жестко говорит преподаватель. Он вырастает рядом с Суги и багровым лицом нависает над ним. «О чем вы думаете, когда идете в атаку? Вы должны быть собраны, как кулак, в кулаке сжаты и напряжены все пальцы, думать ни о чем нельзя, перед вами прицел, корабль противника, курсовой угол. Вы забыли даже определить его скорость. Кадзума Ямадо, займите место вашего брата».

Ямадо, улыбаясь во весь рот, подходит к Суги, выталкивает его из рубки, кораблик, звеня и подпрыгивая, ползет на исходную позицию.

— Вот так надо атаковать! — говорит преподаватель, когда Ямадо заканчивает атаку.

Учебный взвод выходит из кабинета. На длинных крашеных досках пола дрожат белые прямоугольники света. За окнами зимний черно-белый город, над стеной, которая с четырех сторон огораживает училище, развевается флаг. Плац для строевых занятий сер и пуст, посреди него блестит лужа. Дежурный офицер в сопровождении двух курсантов пересекает плац. Они несут начальнику училища пробу. Над закрытыми кастрюлями, над белыми салфетками поднимается пар. Начальник училища требует, чтобы все было, как на корабле. Страна вступает в новый век, каждый должен отдать все силы для утверждения знамен.