Наум Коржавин - Будни тридцать седьмого года

• Название: Будни тридцать седьмого года
• Автор: Наум Коржавин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Прочитав о том, что уголовники здесь связаны с "бывшими кулаками", посвященный читатель горько улыбнется. Дескать, власть проговорилась. "Кадры" уголовников тогда в значительной мере составляли дети раскулаченных. В детстве потеряв дом и семью (а заодно веру в закон и справедливость), они были подхвачены "шпаной" - блатным товариществом. Но вдохновитель "операции" объединил их не поэтому. Вечная забота его была о том, чтобы спутать в умах людей - в том числе и в умах уже и без того порядком обезумевших "энкаведистов" - все представления о реальности. В данном случае, чтоб содействовать - соответствием общей какофонии - стиранию всяких различий между политическими уголовными. Действовало обычное сталинское "остроумие". Дескать, какие же они политические, если все, кто не с нами, - диверсанты, убийцы, вредители и их пособники. К ним надо относиться, как к бандитам. А с другой стороны, и уголовных можно было при случае не признать таковыми. Ибо всякий, кто нарушает социалистический порядок, - вредит делу социализма, а значит - враг. Следовательно, с ним и следует быть беспощадными, как с врагом. В лагерях в это время специальные комиссии в общем списке с бандитами-рецидивистами расстреливали оппозиционеров. Объявлялось: за бандитизм, за антисоветскую деятельность и т.п. - в том же перечне. А что удивительного? Под обвинение, не имевшее юридического смысла, можно подвести что угодно и даже ничего не подводить - им можно действовать, как жупелом.

Но вдумаемся снова в логический смысл этого приказа. Забудем на минуту смысл конкретный, забудем, что "кулаки" - это лучшие крестьяне, которых неизвестно за что выгнали с семьями из их изб и выслали неизвестно куда - в основном, мучиться и погибать. Забудем, что бежали они, чтобы жить и работать - правда, в основном, не в деревнях, а на стройках и в промышленности, где тоже показали себя ценными работниками. Поверим, что бежать из такой ссыпки и "осесть" - преступно и безнравственно (хотя преступники не они, а государство). Но спросим себя просто - что значит "ранее репрессированные"? Или "скрывшиеся от репрессий"? Ведь это не от суда, не от обвинения, а неизвестно от чего - под репрессию вообще можно подогнать любого, а уж под несостоявшуюся!.. Но дальше, уже в I части, эти "скрывшиеся от репрессий" дополняются еще одним "контингентом" "скрывшимися от раскулачивания". С тем же дополнением - "которые ведут (а не "продолжают вести". - Н.К.) антисоветскую деятельность". Впрочем, такое в различных модификациях говорится почти обо всех. В другом месте (той же I части приказа) сказано еще наглей, что репрессированию подлежат все бывшие кулаки, вернувшиеся после отбытия наказания. Вот так. Правда, для порядка тут тоже добавлено: и продолжающие вести активную антисоветскую подрывную деятельность. Вполне логично для врагов: вели раньше, потом за это были наказаны, теперь вернулись и продолжают. Но это ведь крестьяне! - откуда у них такая массовая политическая завзятость? Ничего этого, кроме наказания, конечно не было. А если бы было, не было бы ни Ежова, ни Сталина, ни порядка вещей, их допустившего.

Но даже если не соотносить с реальностью и поверить в "деятельность", то как забыть, что она должна была состоять в уголовно наказуемых деяниях, за которые отдают под суд? Тем более при "учетных данных" - чего же было дожидаться указанной "операции"? Не получается. Но камуфляж, на первое время, неплохой - дескать, репрессируем не всех вернувшихся, а только "продолжающих".

Но вдумайтесь в язык этого приказа. Смотрите, как при всей своей глухоте и часто косноязычии эта власть обращается с языком, как превращает в нечто зловеще-сакраментальное обыкновенный глагол - "осесть". Словно так уже это криминально и злоумышленно - осесть, начать вить гнездо, работать. Вроде все эти гады не поселились, как люди (что не возможно, поскольку они из списка людей нелюдями исключены), а каким-то подлым образом - "осели". С одной стороны, это слово тут звучит брезгливо - оседает грязь. С другой, грозно - оно приобретает смысл, похожий на "засело", "окопалось". Засели, и вот-вот откроют огонь, надо упредить. Механизм травли был разработан задолго до этого.

Однако имели наглость "осесть" (и это тоже "установлено") не только "бывшие кулаки".

Осело много в прошлом репрессированных церковников и сектантов, бывших активных участников антисоветских вооруженных выступлений Остались почти нетронутыми в деревне значительные кадры антисоветских политических партий (эсеров, грузмеков, дашнаков, мусаватистов, иттихадистов и др.), а также кадры бывших участников бандитских восстаний, белых, карателей, репатриантов и т.п.

Всё перемешано, и все одинаковы - священники и каратели, белые и дашнаки, повстанцы и репатрианты, сектанты и эсеры. Почему-то из русских партий в деревне "осели" они одни, эсдекам России (в отличие от Грузии, где они "грузмеки"), по-видимому, полагалось "оседать" только в городах. При помощи привычных до этого в политическом обиходе слов, в которых заглушается их смысл, на наших глазах убивается сама память об этом обиходе. Во всех. Даже в ближайших исполнителях.

Так удивляться ли тому, что здесь возникают некоторые загадки? Какая, например, разница между "антисоветским вооруженным выступлением" и "бандитскими восстаниями"? Ведь слово "бандитское" в применении к восстанию - не определение, а ругательство, и как раз по поводу "антисоветских вооруженных выступлений". Бандиты, как известно, восстаниями не занимаются. Видимо, это просто риторическое излишество для еще большего раскочегаривания низовых работников. Кстати, если имеется в виду именно этот контингент (или бывшие белые), то ведь потому они и смогли "осесть", что сдались советской власти на честное слово - кто мог знать наперед, что такого слова у этой власти нет и никогда не будет. Ну а что касается священников, то они по логике приказа виноваты по определению - про них даже не говорится, что они "продолжающие". Репрессировать их предлагается просто за то, что они, отбыв наказание, не подохли, а "осели". Особенно любопытна тревога по поводу осевших (таинственно, что ли?) репатриантов. Между тем, они вернулись домой с разрешения власти, ни в чем дурном замечены не были (а то б их без репрессий замели), и вдруг оказалось, что они живут по недосмотру. Его-то вроде теперь и приказывалось компенсировать репрессиями. Но преамбула на этом не кончается. Следует немаловажная оговорка:

Часть перечисленных выше элементов, уйдя из деревни в города, проникли на предприятия промышленности, транспорта и на строительства.

Часть эта объявляется вдруг как бы в развитие предшествующей мысли. Но для тех, кому был адресован приказ, это было весьма важным дополнением. Оно позволяло находить упомянутых врагов не только в деревне, но и в городе. Иначе бы им не заполнить контрольных цифр, а это бы означало пособничество. И то, что эти "элементы" не только оседают в деревне, но и "проникают" в города, для них спасение. Не потому ли потом в I части в список "подлежащих" вклинивается и новая группа - бывшие чиновники? Круг широкий - хватай и не печалься. НКВД нужен фронт работ. Конечно, и деревню не оставили в покое. Среди людей "набора 37-го", прибывших в ссылку одним со мной этапом, о котором я уже тут упоминал, были и простые мужики, арестованные в деревне. И было их немало.

Помню я и своего тамошнего соседа, вовсе не ссыльного, а местного жителя, сибиряка. Человек вполне достойный, профессиональный охотник, но и политически, и всяко малограмотный, он был в 37-м арестован как бывший колчаковский офицер. "Догадались", что это нелепость, лишь когда при смене Ежова Берией начался показной "реабилитанс" - к счастью, мужик этот тогда еще не был осужден, и его отпустили. Но в целом к репрессиям в деревне наркомвнудел был хуже подготовлен. Раскулачивание было явлением иного порядка и иного времени - оно было открытым, чуть ли не военным нападением государства на крестьян, и его акты почти не требовали даже подобия юридического оформления. Теперь это подобие требовалось. В том и отличие репрессий от, допустим, акций "красного террора", что судьбы людей решались хоть и "ускоренно-упрощенно", но обязательно с имитацией юридического оформления. Между тем, все, кого по существу или с далеким приближением можно было бы отнести к перечисленным элементам, "оседали" отнюдь не в деревне. Так что без "помощи" города было не обойтись.

Следующий абзац приказа напоминает о том, что уже было в названии:

В деревне и в городе до сих пор еще гнездятся значительные кадры уголовных преступников - скотоконокрадов, воров-рецидивистов, грабителей и др. отбывавших наказание, бежавших из мест заключения и скрывающихся от репрессий.

Тут уж волей-неволей пришлось отмечать, что "и в городе". Эсера или колчаковца найти или "создать" в деревне с грехом пополам еще можно, а представить вора-рецидивиста, "гнездящегося" в деревне, наверно, и тогда было невозможно. А без воров-рецидивистов - не та декорация!