Валентина Полухина - Бродский глазами современников

• Название: Бродский глазами современников
• Автор: Валентина Полухина
• Издательство: Звезда
• Жанр: Публицистика
• Год: 2006
• ISBN: 5-7439-0109-0

«Величие Иосифа Бродского как поэта связано с его предположением, что жизнь должна измеряться требованиями искусства, но не наоборот. Эти беседы демонстрируют, что его дружба оказывает равно возвышающее и стимулирующее воздействие на одаренных современников. Бродский возник как своеобразный озонный слой, сам по себе предохраняющий и увеличивающий вероятность поэтической жизни в наше время. Беседы, действительно, исполнены жизни и весомо свидетельствуют о высокой силе Иосифа.»

Шеймус Хини,

лауреат Нобелевской премии по литературе (1995)

---

России в XX веке особенно повезло[324].

Да, она уже столько великих поэтов дала.

И к сегодняшнему дню вы думаете, что энергия языка и духа исчерпала себя?

Да, это как поле, оно должно полежать под паром.

Как вы относитесь к переводам ваших стихов на другие языки?

Как к неизбежному злу, хотя переводы Michael Molnar, по-моему, вполне приличные, потому что он понимает что-то в стихах.

Вы согласны, что только второсортного поэта можно в переводах улучшить, а настоящего поэта переводы, как правило, усредняют?

Безусловно.

Я повторяю, что ваша репутация на Западе очень высокая. Это не может быть вам уж совсем безразлично.

Честно сказать, совсем безразлично. Правда, иногда с приятными людьми познакомишься. А в общем, как и здесь, это не имеет для меня никакого значения.

А иностранная поэзия вас совсем не интересует?

Почему, интересует, только не современная. То, что я слышала на Западе, по-моему, просто ужасно и никакого отношения к поэзии не имеет. И самое страшное, что там люди вообще начинают терять понятие о том, что такое поэзия. Скоро так будет и у нас. Последний поэт, который мне нравится, это Т.С. Элиот, пожалуй. Может быть, я просто не знаю чего-то. Единственное, что меня волнует в связи с Бродским, это то, что он сюда возвращаться не хочет. Я это очень остро понимаю, на самом деле это страшно больно, почти физически. Хотя именно здесь есть люди, которые могли бы своей любовью, пониманием поддержать его. Себя я, естественно, не отношу к этим людям, но их много. Все-таки настоящую поэзию здесь ценят больше, чем на Западе. Правда, и на Западе есть чудаки, но здесь их больше.

Какой ценой поэт расплачивается за свою популярность?

Не знаю, у меня, слава Богу, нет такой популярности. Хотя похвастаюсь немного: я чуть ли не единственный поэт в Ленинграде, кого приходят слушать. Я иногда как спектакль весь вечер одну "Лавинию"[325] читаю в таком маленьком театре "Приют комедианта" на улице Гоголя, с куклами причем. Но я стараюсь как можно реже это делать: выступления, радио, интервью. Действительно какая-то профанация происходит. И когда я себя слышу по радио, то, кроме отвращения, я ничего не чувствую. Годы застоя в каком-то смысле блаженные годы были, потому что они давали столько внутреннего простора, ничего не мешало, кроме нищеты. Сейчас сильно вторгаются разные средства массовой информации.

Что угрожает Бродскому в связи с выходом сразу нескольких книг его стихов в Советском Союзе?

Я думаю, что он станет более официозным поэтом, уже становится им в массовом сознании людей в связи с Нобелевской премией: где-нибудь в Саратове он давно уже классик.

Есть ли кто-либо из пишущих сегодня по-русски, кто заслужил эту премию не меньше, чем Бродский?

Я вообще не понимаю института премий. Но думаю, что Бродскому дана эта премия справедливо.

Поскольку у вас нет стихотворения, адресованного Бродскому, вы разрешаете мне выбрать какое-нибудь ваше стихотворение для этого сборника ?

Что угодно. Только если это отрывок из поэмы, то укажите, пожалуйста, иначе он будет звучать, как проигрыш между двумя темами.

ЭЛЕГИЯ НА РЕНТГЕНОВСКИЙ СНИМОК МОЕГО ЧЕРЕПА[326]

Флейтист хвастлив, а Бог неистов —

Он с Марсия живого кожу снял, —

И такова судьба земных флейтистов,

И каждому, ревнуя, скажет в срок:

"Ты меду музыки лизнул, но весь ты в тине,

Все тот же грязи ты комок,

И смерти косточка в тебе посередине".

Был богом света Аполлон,

Но помрачился —

Когда ты, Марсий, вкруг руки

Его от боли вился.

И вот теперь он бог мерцанья,

Но вечны и твои стенанья.

И мой Бог, помрачась,

Мне подсунул тот снимок,

Где мой череп, светясь,

Выбыв из невидимок,

Плыл, затмив вечер ранний,

Обнажившийся сад;

Был он — плотно-туманный —

Жидкой тьмою объят,

В нем сплеталися тени и облака,

И моя задрожала рука.

Этот череп был мой,

Но меня он не знал,

Он подробной отделкой

Похож на турецкий кинжал —

Он хорошей работы,

И чист он и тверд,

Но оскаленный этот

Живой еще рот...

Кость! Ты долго желтела,

Тяжелела, как грех,

Ты старела и зрела, как грецкий орех, —

Для смерти подарок.

Обнаглела во мне эта желтая кость,

Запахнула кожу, как полость,

Понеслася и правит мной,

Тормозя у глазных арок.

Вот стою перед Богом в тоске

И свой череп держу я в дрожащей руке, —

Боже, что мне с ним делать?

В глазницы ли плюнуть?

Вино ли налить?

Или снова на шею надеть и носить?

И кидаю его — это легкое с виду ядро,

Он летит, грохоча, среди звезд, как ведро. Но вернулся он снова и, на шею взлетев, напомнил мне для утешенья:

Давно, в гостях — на столике стоял его собрат, для украшенья,

И смертожизнь он вел засохшего растенья,

Подобьем храма иль фиала, —

Там было много выпито, но не хватало. И некто

тот череп взял и обносить гостей им стал,

Чтобы собрать на белую бутылку,

Монеты сыпались, звеня, по темному затылку,

А я его тотчас же отняла,

Поставила на место — успокойся,

И он котенком о ладонь мою потерся.

За это мне наградой будет то,

Что череп мой не осквернит никто —

Ни червь туда не влезет, ни новый Гамлет в руки не возьмет.

Когда наступит мой конец — с огнем пойду я под венец.

Но странно мне другое — это

Что я в себе не чувствую скелета,

Ни черепа, ни мяса, ни костей,

Скорее же — воронкой после взрыва,

Иль памятью потерянных вестей,

Туманностью или туманом,

Иль духом, новой жизнью пьяным.

Но ты мне будешь помещенье,

Когда засвищут Воскресенье.

Ты — духа моего пупок,

Лети скорее на Восток.

Вокруг тебя я пыльным облаком

Взметнусь, кружась, твердея в Слово,

Но жаль — что старым нежным творогом

Тебя уж не наполнят снова.

1972 

Ольга Александровна Седакова

Ольга Александровна Седакова (26 декабря, 1949, Москва) — поэт рафинированного вкуса, глубокой эрудиции, ученый-полиглот, закончила Московский университет (1972), защитила кандидатскую диссертацию в Институте славяноведения и балканистики АН. Опубликовала переводы из Галчинского, Кэрролла, Элиота, Паунда, Харди, Ронсара, Клоделя, Рильке, Хайдеггера, Петрарки, Горация и Данте. Стихи начала писать в школьном возрасте. Из девяти поэтических сборников первый опубликован в Париже: "Врата. Окна. Арки" (1986), второй в Москве: "Китайское путешествие. Стелы и надписи. Старые песни" (1990). Ее стихи и проза переведены на итальянский, французский и английский. С 1978 года в течение нескольких лет работала в Институте научной информации, а в 1989-90 преподавала поэтику в Литературном институте в Москве.

В ее поэзии чувствуется влияние современной философии и музыки. В оригинальных нерегулярных ритмах Седаковой чуткое музыкальное ухо различит строгие принципы (например, все может быть кратно трем), а внимательный исследователь ее поэзии заметит участие ритма в общем семантическом замысле стихотворения. Так, в "Элегии осенней воды" то удлиненные, то укороченные до одного слова строки передают предельную степень свободы бегущей по холмам воды, а сам образ воды отсылает нас к источнику поэтического вдохновения Гиппокрене, высеченному Пегасом на горе Геликон. В ее стихах, которые освещает изнутри свет вечного огня, волнующе и тревожно звучит музыка слова ("и слову слово отвечает ), изысканные ритмы сопровождает метафорический аскетизм, в них много недоговоренностей, отсылок к первоисточникам, мифическим, философским и теологическим, в них ощутимы эстетические и этические самозапреты, которые можно только приветствовать в наш век недискриминированного словаря, эпатирующей иронии и моды на Бога. Сборник "Стихи" ("Гнозис / Carte Blanche : M., 1994) объединяет написанное Седаковой за двадцать лет поэтической работы. 

РЕДКАЯ НЕЗАВИСИМОСТЬ

Интервью с Ольгой Седаковой

25 ноября 1989 года, Глазго

Кто составляет круг ваших читателей? Это все еще круг гуманитарной интеллигенции, или он расширился за годы гласности?

Он расширился сам по себе, а не из-за гласности. Мои публикации за годы гласности ничтожны — собственно, подборка в "Дружбе народов"[327]. В неофициальном журнале "Параграф" В.Семенюк (кстати, автор короткого, яркого эссе о Бродском, опубликованного в том же "Параграфе"[328]) назвал эту публикацию оскорбительной. Я так не думаю: чудесное предисловие Вячеслава Всеволодовича Иванова одно чего стоит. Но выбор стихов не представителен. Читатели мои, насколько я могу судить, живут в университетских городах — в Киеве, в Тарту, в Саратове, в Свердловске. И по-прежнему читают стихи в списках или в неофициальных журналах — "Выборе", "Российских ведомостях" и др.