Иэн Макьюэн - Солнечная

• Название: Солнечная
• Автор: Иэн Макьюэн
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-48622-9

Иэн Макьюэн – один из «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), шестикратный финалист Букеровской премии – и лауреат ее за роман «Амстердам». Снова перед нами, по выражению маститого критика из «Афиши» Льва Данилкина, «типичный макьюэн, где второе слово обозначает не уникальность автора, а уже фактически жанр».

Итак, познакомьтесь: Майкл Биэрд – знаменитый ученый, лауреат Нобелевской премии по физике, автор Сопряжения Биэрда-Эйнштейна, апологет ветряной и солнечной энергии, а также неисправимый неряха и бабник – пытается понять, отчего рушится его пятый брак. Неужто дело не в одиннадцатой его измене, а в первой – ее?..

Впервые на русском.

---

Правило было простое. Под рулевой рубкой была тесная, плохо освещенная раздевалка. Каждый поднявшийся на борт должен снять и повесить там верхнюю одежду. Все мокрое, заснеженное, обледенелое ни под каким видом нельзя вносить в жилые помещения. Запрещенные предметы: шлемы, очки, перчатки, ботинки, мокрые носки, комбинезоны для снегоходов. Мокрые, заснеженные, обледенелые, они должны находиться в гардеробе. Кара за нарушение – смерть. Добродушные художники засмеялись; это были разумные люди, румяные, в толстых свитерах и темных рубашках. Биэрд, забившийся в угол с пятым бокалом ливийского vin de pays, одурманенный болеутоляющими и болью, органически враждебный коллективу, изобразил улыбку. Ему не нравилось быть членом группы, но и не хотелось, чтобы группа об этом знала. Были еще другие правила и хозяйственные детали, и внимание у него рассеивалось. Из-за Пикетта, из камбуза по ту сторону дубовой лакированной стенки доносился запах жареного мяса и чеснока, звяканье ложек о кастрюли и рычание международного повара, распекающего кого-то из подручных. Трудно не обращать внимания на кухню, когда на часах восемь двадцать, а ты давно ничего не ел. Есть или не есть по желанию – это была одна из свобод, которые Биэрд оставил на дурацком юге.

За день солнце поднималось едва ли на пять градусов над горизонтом, и в половине третьего, словно отказавшись от скучной работы, зашло. Биэрд наблюдал закат через иллюминатор возле своей койки, лежа в муках. Плоская снежная равнина фьорда сделалась синей, потом черной. Как он мог подумать, что, проводя восемнадцать часов с двадцатью людьми в тесном закрытом пространстве, он обретет какую-то там свободу? По приезде, когда он проходил через кают-компанию по пути в свою каюту, раньше всего его взгляд зацепила гитара, дожидавшаяся в углу своего бренчальщика и мучителей-подпевал. Большая часть книжного шкафа была занята настольными играми и колодами замусоленных карт. С таким же успехом он мог поселиться в доме престарелых. Среди игр была, конечно, и «Монополия» – еще один повод для огорчений. Ян помог ему слезть со снегохода, наполовину провел, наполовину пронес по сходням и проводил в гардероб. Медленно, с кряхтением и стонами, Биэрд принялся снимать с себя наружные оболочки и расстегнул молнию комбинезона в ужасе от того, что ему сейчас откроется. В сумраке он не сразу нашел место для своей одежды, а найдя – крючок номер двадцать восемь, – услышал за спиной приятный грудной женский голос, ласково произнесший:

– Это только что выпало у вас из брюк.

Он обернулся. Перед ним стояла Стелла Полкингхорн и протягивала ему что-то тоненькое и серое. Она держала предмет двумя пальцами.

– По-моему, это ваша гигиеническая помада.

Она назвала свое имя, он назвал свое, они пожали руки. Она сказала, что для нее большая честь познакомиться с замечательным ученым, а Биэрд сказал, что он давний почитатель ее таланта. Только после этого они разжали руки. Лицо ее нельзя было назвать красивым, но оно было широким и приветливым; из-под шерстяной шапочки выбивались светлые волосы. Ему понравилось, что она смотрит ему в глаза с любопытством. Сколотый передний зуб придавал ей выражение юмористической удали. Она сказала, что надеется на приятное знакомство, он сказал, что тоже надеется; она замешкалась – видимо, не хотела уходить, а что еще сказать, не знала. Он тоже не нашелся – мешала боль.

Потом она сказала:

– Ну, увидимся, – и вышла из гардероба.

Он до вечера пролежал на койке, в тумане глупых замыслов и сожалений, снова и снова разглядывая поврежденную кожу, строя планы немедленного отъезда и заново проигрывая их встречу. Можно отправить электронное письмо со срочным вызовом в Англию. Но обратная поездка на снегоходе представлялась невыносимой. Пусть пришлют за ним вертолет из Лонгьира. Сколько они стоят? Наверное, тысячу фунтов за час. Значит, три часа, совсем недорого за то, чтобы не петь «Десять негритят». Надеется на приятное знакомство. Это может означать что угодно. Нет, только одно. И какая удача – в списке на доске объявлений значилось, что он единственный гость с отдельной каютой. Но он выбыл из строя, возможно, на несколько недель. Он еще раз осмотрел его. Похоже на ожог – распухло и покраснело, ему необходимо побыть одному, надо улететь домой, надо постараться сесть с ней рядом за ужином. Но его там не будет. Прилетит вертолет. Нет, ночью не полетит. Им доступны другие виды секса – то есть ей доступны. А какой в этом смысл? Может, у него уже налаживается. Он еще раз посмотрел.

В конце концов голод и желание выпить выгнали его из каюты. После речи Пикетта Биэрд не успел выбраться из своего угла, чтобы сесть рядом со Стеллой Полкингхорн, и ему досталось место между переборкой и знаменитым ледяным скульптором с Майорки по имени Хесус, пожилым человеком со скорбным лицом и загнутыми кверху желтовато-белыми усами. От него пахло душистыми сигарами, и говорил он сиплым клаксонным голосом – так, наверное, должен был бы рычать плюшевый медвежонок. После того как они представились друг другу, Биэрд высказал предположение, что на Балеарских островах такая профессия, вероятно, связана с трудностями. Хесус объяснил, что в старое время поставщики льда с гор летом снабжали рыботорговцев громадными глыбами льда – тогда-то его дед и овладел этим искусством, он передал его сыну, а тот – своему. Хесус выиграл много конкурсов ледяной скульптуры в разных городах мира (последний триумф был в Эр-Рияде), а специальность его – пингвины. В свободное от скульптуры время он импортирует виски, у него четыре сына и пять дочерей; двадцать лет назад он основал школу для слепых детей около порта Андратх. Его жена и двое сыновей держат оливковую и виноградную плантацию в Трамунтане, в прибрежных горах, в пятнадцати километрах к югу от Полленсы, недалеко от знаменитой Пещеры ведьм. Боль потихоньку отпускала, болеутоляющее произвело сильное эйфорическое действие. Биэрд в жизни не ел ничего вкуснее этого бифштекса. В его распоряжении был картофель фри, зеленый салат и красное вино. И Хесус – он никогда не встречал человека с таким именем, хотя знал, что оно распространено в Испании, – Хесус казался ему таким интересным человеком, каких он не видел уже много лет.

В ответ на взаимный вопрос Биэрд сказал, что он физик-теоретик. В его ушах это давно звучало ложью. Скульптор помолчал, вероятно оживляя в уме свой английский, потом задал неожиданный вопрос. Сеньор Биэрд извинит необразованному человеку его наивность и невежество, но вот странная реальность, описываемая квантовой механикой, она в самом деле представляет собой реальный мир или это просто система, которая приносит результаты? Заразившись майоркской учтивостью, Биэрд выразил восхищение вопросом. Он сам не мог бы сформулировать его лучше, ибо вопрос этот нацелен в самую сердцевину квантовой теории. Этот вопрос много лет занимал мысли Эйнштейна и привел его к выводу, что теория корректна, но неполна. Интуитивно он не мог примириться с тем, что без наблюдателя нет реальности или что реальность определяется наблюдателем, как утверждал Бор и остальные. Памятна его фраза о том, что вне нас имеет место «реальная фактическая ситуация». «Когда наблюдает мышь, – спросил он однажды, – меняет ли это состояние Вселенной?» Из квантовой механики, по-видимому, вытекает, что, измеряя состояние одной частицы, мы можем мгновенно изменить состояние другой, даже если она далеко. На взгляд Эйнштейна, это «спиритуализм», это «призрачное дальнодействие», поскольку ничто не может распространяться быстрее скорости света. Реалист Биэрд сочувствовал Эйнштейну в его долгом проигранном споре с блестящей плеядой пионеров квантовой механики; но надо признать: эксперименты показывают, что действительно возможны призрачные корреляции на большом расстоянии, и структура реальности в малых и очень больших масштабах бросает вызов здравому смыслу. Эйнштейн был, кроме того, убежден, что математика, необходимая для описания Вселенной, окажется в конце концов изящной и сравнительно простой. Но еще при его жизни были открыты две новые фундаментальные силы, картина усложнилась из-за неопрятного набора новых частиц и античастиц, а также воображаемой многомерности мира и разного рода вымученных попыток все это совместить. Биэрд, однако, надеялся, что многое еще будет проясняться и в конце концов явится гений, который даст всеобъемлющую теорию в формулировке изумительной красоты. После многих лет (это была его маленькая шутка, и он доверительно положил ладонь на худую руку Хесуса) он, Биэрд, окончательно потерял надежду стать тем смертным, который отыщет этот Грааль.

Говорил он все это под гомон двадцати климатических художников, принявшихся за вино, пока убирались тарелки. Хесус не понял или не захотел услышать самоиронии и, повернув печальное обвисшее лицо, чтобы окинуть взглядом сидящих, торжественно сказал, что отречься от надежды на любом этапе жизни – ошибка. Все его лучшие пингвины, самые жизненно правдивые и самые выразительные в отношении формы, изваяны в последние два года, а недавно он взялся за белых медведей, животных, которым особенно угрожает потепление, – а ведь было время, когда его творческие возможности не позволяли справиться с этой темой. По его скромному мнению, очень важно никогда не терять веру в возможность глубоких внутренних перемен. И конечно, такой ученый, как сеньор Биэрд, должен стремиться к созданию этой теории, этой красоты, ибо что такое жизнь без высоких целей?