Отто Бисмарк - Мысли и воспоминания. Том III

• Название: Мысли и воспоминания. Том III
• Автор: Отто Бисмарк
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 1941

Русский перевод третьего тома книги Бисмарка «Мысли и воспоминания» сверен по немецкому изданию: Otto Furst von Bismarck, Gedanken und Erinnerungen, Dritter Band, Stuttgart und Berlin, 1922.

Отмеченные звездочкой (*) подстрочные примечания, за исключением специально оговоренных, принадлежат Бисмарку. Необходимые для понимания текста слова, вставленные немецким издателем или редакцией русского перевода, заключены в квадратные скобки [].

Примечания, принадлежащие немецкому издателю, даны по книге: Bismarck, Gedanken und Erinnerungen. Die drei Bande in einem Bande J. G. Gotta'sche Buchhandlung Nachfolger. Stuttgart und Berlin. 1928.

В конце тома приложены указатели имен и предметный ко всем трем томам.

Перевод третьего тома книги Бисмарка «Мысли и воспоминания» на русский язык сделан Г.В. Гермаидзе.

Примечания и указатель имен составил В.В. Альтман.

В редактировании русского перевода третьего тома книги Бисмарка «Мысли и воспоминания» и примечаний к нему принимали участие В.М. Турок, В.А. Гиндин.

---

Уже в связи с позицией, которую занял император в мае 1889 г. по отношению к забастовкам горнорабочих, я опасался, что не смогу согласиться с ним в этой области. За два дня до приема депутации бастовавших горнорабочих, состоявшегося 14 января 1889 г., он без предупреждения явился на заседание государственного министерства и заявил, что не разделяет моих взглядов на отношение к забастовке: «Предприниматели и акционеры должны уступить; рабочие — его подданные, о которых он обязан заботиться; если миллионеры-промышленники не пожелают исполнить его волю, он отзовет свои войска. Если после этого запылают виллы богатых собственников и директоров и сады их будут растоптаны, то они присмиреют». Мое возражение, что ведь собственники также являются подданными, имеющими право на защиту со стороны государя, император пропустил мимо ушей и в раздражении сказал, что, когда уголь не добывается, наш флот беззащитен; мы не можем мобилизовать армию, если недостаток угля воспрепятствует ее переброске по железной дороге. Мы находимся в таком затруднительном положении, что на месте России он немедленно объявил бы войну.

В то время идеалом его величества, по-видимому, был абсолютизм, опирающийся на популярность. Его предки эмансипировали крестьян и бюргеров. Может ли аналогичная эмансипация рабочих за счет работодателей протекать в наше время в форме, аналогичной той законодательной работе, которая продолжалась в течение полувека и итогом которой было законодательство о крестьянах и городах?

Используя взаимную борьбу сословий, французские короли создали абсолютизм, который от Людовика XIV до Людовика XVI был основным законом государства, но не являлся его прочной основой. Неограниченность воли короля существовала при Фридрихе-Вильгельме I, но опиралась не на добровольную и изменчивую популярность монарха в массах населения, а на не поколебленный еще в то время монархический образ мыслей всех сословий и на мощь армии и полиции, способных преодолеть всякое сопротивление без парламента, прессы и права союзов. Фридрих-Вильгельм I отправлял всякого, кто ему противоречил, на каторжные работы или на виселицу (Шлубут)[72], а Фридрих II заключил судебную палату в Шпандау[73]. Современная монархия лишена ultimo ratio [последнего средства 3, а на признании масс абсолютная королевская власть не может быть основана даже в том случае, если бы их запросы оставались еще такими же скромными, как во времена Фридриха-Вильгельма I. В Дании в 1665 г. удалось установить королевский закон[74], который долгое время оставался в силе, но тогда речь шла лишь о подавлении сопротивления ничтожного меньшинства — дворянства, а не об экономическом существовании промышленных классов.

Бастующие рабочие стали бы, конечно, более настойчиво предъявлять свои требования при мысли, что высшая государственная власть занимает по отношению к ним благожелательную позицию. К этому присоединилось единодушное пресмыкательство фракций рейхстага перед избирателями-рабочими в вопросе о так называемой охране труда. Я считал, что это законодательство вредно и является источником будущего недовольства. Однако я не придавал вопросу настолько серьезного значения, чтобы в 1889 г. поставить из-за него перед императором вопрос о доверии кабинету.

Причины, по которым моя политическая совесть не позволяла мне уйти в отставку, лежали в другой плоскости, а именно — во внешней политике, с точки зрения как империи, так и германской политики Пруссии. Доверие и авторитет, которые я в течение долгой службы приобрел при иностранных и германских дворах, я не в состоянии был передать другим. С моим уходом этот капитал должен был погибнуть для страны и для династии. В бессонные ночи у меня было достаточно времени взвесить этот вопрос на весах своей совести. Я пришел к убеждению, что для меня является долгом чести — терпеть и что инициативу своей отставки и ответственность за нее я не должен брать на себя, а предоставить ее императору. Однако я не хотел затруднить ее и, после заседания Коронного совета 24 января, решил добровольно удалиться сначала из того ведомства, где уже обнаружилась несовместимость официально высказываемых мною в течение ряда лет взглядов с убеждениями императора, другими словами, уйти из министерства торговли, к компетенции которого относился рабочий вопрос.

Я считал возможным в дальнейшем проходить мимо развивающихся в этой области событий, заняв по отношению, к ним позицию, определяемую словами tolerari posse [можно терпеть], — позицию пассивного наблюдателя — и продолжать вести чисто политические дела, а именно — внешнюю политику. Можно было предвидеть, что для честного и вдумчивого слуги страны и монархии будет трудной задачей иметь дело с рабочим вопросом при убеждении императора, что его доброй воли достаточно для того, чтобы успокоить вожделения рабочих и заслужить их благодарность и послушание. Я считал вполне правильным и справедливым, чтобы господин фон Берлепш, в 1889 г. действовавший на посту регирунгс-президента в духе высочайших предначертаний, без ведома ответственного министра торговли, вразрез с моими взглядами, принял на себя в качестве министра также ответственность за политику, в которой он укрепил императора своим сотрудничеством. Одновременно император оказывался тем самым в состоянии, без помехи с моей стороны, на опыте проверить осуществимость своих благих намерений.

Я созвал заседание министров, высказал свой взгляд и встретил единодушное одобрение. В ответ на немедленно сделанный мною личный доклад императору 31 января 1890 г. последовало назначение г. фон Берлепша на пост министра торговли. Должен добавить, что, приняв во внимание самостоятельность, которую обер-президент фон Берлепш проявил в качестве непрошенного советника государя, я, совершая этот эксперимент, оценил его энергию, интерес к делу и его способности выше, чем они проявились при его деятельности в качестве министра. Император предпочитает иметь в качестве министров людей второстепенных, и потому создается ненормальное положение, поскольку не министры дают советы монарху и берут на себя инициативу, а ожидают того и другого от его величества.

Глава шестая ИМПЕРАТОРСКИЕ УКАЗЫ ОТ 4 ФЕВРАЛЯ 1890 г.

На заседании министерства 26 января я еще раз обрисовал опасность проектируемых императорских указов, но встретил со стороны Беттихера и Верди возражение, что отрицательное решение вызовет недовольство императора. Мои коллеги принесли императору saerificium intellectus [рассудок в жертву], а мой заместитель и помощник поступил по отношению ко мне бесчестно. Тщетно в своем выступлении я заходил так далеко, что называл поведение ответственных министров граничащим с государственной изменой: видя, что суверен вступает на опасный для государства путь, они не говорят об этом открыто, а превращают конституционные отношения в консультируемое императором государственное министерство. На эти мои соображения господин фон Беттихер, с одобрения военного министра, возражал простым повторением одной и той же фразы, что мы все-таки должны сделать хоть что-нибудь, соответствующее пожеланию императора. Так как остальные коллеги воздерживались от участия в дискуссии между мной и Беттихером, то я должен был отказаться от надежды противопоставить единодушный вотум предложениям его величества, являвшимся, по моему убеждению, опасными для государства. Я рассчитывал, что государственное министерство будет вести себя так же, как это было раньше, когда дед императора вступал на опасный путь под влиянием женских, масонских и прочих влияний. В таких случаях требовалось установить единодушие министров, даже если ранее между ними существовали значительные разногласия; старик сдавался, если не мог получить ни одного голоса в свою пользу. Я помню только об одном исключении. После того как Франкфуртский мирный договор был 18 мая 1871 г. утвержден французским Национальным собранием[75], мы могли отозвать нашу армию, за исключением части, предназначавшейся для оккупации департаментов, занятых нами в качестве гарантии. Министры единодушно были за то, чтобы сделать это немедленно — отпустить домой всех солдат, которые не должны были оставаться под знаменами, и назначить на ближайший срок, во всяком случае еще в мае, вступление в Берлин полков, составлявших его гарнизон. Но тут мы натолкнулись на упорное сопротивление его величества. Как я узнал, императрица Августа хотела присутствовать при вступлении войск, но не ранее, чем закончит свое лечение в Баден-Бадене. Император хотел исполнить желание своей супруги, но в то же время желал, чтобы полки вступили в Берлин в полном боевом составе. На продолжавшихся в течение целых дней совещаниях, которые происходили в нижнем этаже дворца, мы напрасно ссылались на расходы, на необходимость считаться с тем, что люди в течение столь долгого времени были оторваны от семьи и дел, на срочную необходимость вернуть сельскому хозяйству такое большое количество рабочих рук. Императору, который не хотел сознаться Совету министров в подлинной причине своей настойчивости, трудно было возражать против наших аргументов; тем не менее он упорно настаивал на том, чтобы вступление войск, и притом в полном боевом составе, состоялось в середине июня. Случалось, что во время совещаний в помещениях, расположенных над залом заседаний, кто-то шагал взад и вперед такой тяжелой поступью, что люстра раскачивалась и звенела. По окончании последнего безрезультатного совещания меня посетил лейб-медик императора Лауэр и сообщил, что он опасается самых тяжелых последствий для здоровья его величества, возможно даже удара, если не будет восстановлен домашний мир. После этого сообщения государственное министерство уступило. Вступление войск состоялось лишь 16 июня в присутствии ее величества.