Виктория Абзалова - Хамелеон

• Название: Хамелеон
• Автор: Виктория Абзалова
• Жанр: Современные любовные романы

---

— Доброе утро.

Жермен выглядел так, как будто не спал всю ночь: какой-то растрепанный, небритый, усталый до бледной синевы. Может быть, так оно и было, мелькнуло у меня, хотя нельзя не признать, что и в таком вызывающе небрежном виде, он был великолепен. А легкая тень утомленности и грусти придала образу очаровательного красавца, еще утонченный привкус одухотворенности.

— Ваш зонт… вот… я вчера забыла… — еще немного и я начну писать стихи. Переоденусь в мужское платье, как моя любимая писательница и стану посылать ему букеты роз по утрам.

— А… — только и сказал он, принимая у меня зонт, на этот раз не торопясь впускать в дом. И плевал он на вежливость!

— Извините… я вас побеспокоила…

— Ничего… я просто никого не ждал… — спохватился Жермен и посторонился.

— Простите, что я все время порчу вам жизнь, — мне стало смешно и грустно, — Видимо, это все, что я умею…

Он посмотрел на меня со странной заинтересованностью.

— Зачем же так корить себя, — Жермен пожал плечами, и четко очерченный рот тронула легкая улыбка.

С этого момента мы заключили что-то вроде молчаливого пакта о ненападении. Мы встречались довольно часто, гуляли по окрестностям, совершали добрососедские визиты, несколько раз вместе обедали в городе.

У меня сложилось впечатление, что Жермен с немалым облегчением воспринимает то обстоятельство, что я не провоцирую его на эротические подвиги. Свою внешность он держал скорее за помеху, чем как повод для самолюбования.

К моему удивлению, Жермен оказался интересным собеседником с не лишенным самоиронии тонким чувством юмора. Сам он говорил о себе мало и неохотно, постепенно переводя разговор в абстрактную плоскость. Главное же его достоинство заключалось в умении слушать, почти невероятном для мужчины. Слушать, — давая собеседнику сказать ровно столько, сколько он собирался, не перебивая и не расспрашивая, не осуждая и не оправдывая. Поразительно, но для человека его образа жизни, Жермен обладал вполне четкими понятиями по многим позициям. Для меня оставалось загадкой, каким образом все в нем сочеталось настолько органично.

Странно ли, что я рассказала ему все: о Шато-Виллен, о своем браке и о многом другом. Ведь есть что-то необъяснимо притягательное в том, что бы поверять свои сокровенные мысли человеку, с которым вскоре расстанешься навсегда, оценить себя беспристрастным взглядом со стороны.

Почему-то верилось, что он выслушивает мои откровения не в надежде на дорогой подарок. В общем, я уже была близка к тому, что бы подобно Антуанетт воскликнуть: ты — мой единственный друг.

Быть может, именно этот темный внимательный глубокий взгляд придал мне недостающей решимости связаться с юристом по поводу развода.

Надо было поговорить с Морисом, график у него плотный, но по четвергам он всегда работал дома, и я собиралась в столицу. Жермена я просила присмотреть за моим коттеджем, который сдавать не собиралась в виду скорого возвращения.

Мы обсуждали возможные последствия развода и как раз подходили к его домику, когда я заметила, что он задыхается. Жермен оперся на стену.

— Вам плохо?

— Нет, нет… сейчас пройдет. Просто голова кружится…

Мне показалось, что он вот-вот упадет в обморок.

— Давайте ключ, я сама открою.

Я приняла из вздрагивающей руки ключ и отперла дверь. Жермен, он был очень бледен, вытянулся на диванчике. Я видела, как на лбу бешено пульсирует жилка.

— Что с вами? Я могу чем-нибудь помочь?

— Не стоит беспокоиться. Это пройдет, — он опустил голову на диванную подушку.

— Может быть, принести вам что-нибудь?

Жермен помотал головой, не открывая глаз:

— Просто нехорошо.

Я вышла на веранду и закусила мундштук. Я была испугана таким окончанием прогулки и не знала, что делать. Было заметно, что ему неприятно, что кто-то стал свидетелем его слабости, но я не представляла, как можно оставить его сейчас одного.

Курила я долго, но когда вернулась, то увидела, что Жермен все еще лежит в той же позе. Подойдя ближе, я с облегчением поняла, что он просто забылся сном. Его руки были холодны как лед. Я накинула на него плед и вернулась на веранду, — не решаясь остаться, я не могла уйти просто так.

Впервые со времени нашего близкого знакомства я всерьез задумалась о Жермене. Образ мотылька полусвета значительно поблек в моем сознании, но я, по сути, ничего о нем не знала. Кроме одного, — что однажды он один приехал сюда… почему-то… почему?

И еще — ему сейчас плохо.

Что ж, это была его жизнь, его секреты, его право. Я сказала себе, что и все остальное тоже не моя проблема, и вернулась за своими ключами, которые оставила на столике.

Жермен завозился под пледом.

— Делиз? Я думал, вы ушли…

Я подошла ближе.

— Вам стоило бы обратиться к врачу.

— Не забивайте себе голову, — он выпрямился, натягивая на плечи плед.

Во мне что-то перевернулось.

— Жермен, вы совсем больны… температура, наверное… вам нужно лечь в постель.

— А вам — ехать, и поезд не будет ждать. Я прекрасно справлюсь сам!

— Вижу, — я разозлилась, — Дьявол! Я прекрасно понимаю, что вам не терпится от меня избавиться, но я уйду только тогда, когда ты ляжешь в постель! И вызову доктора.

— А ты, оказывается, умеешь быть назойливой, — он еще шутил.

— Еще как! Вставай.

Жермен поднялся, но пошатнулся и вынужден был опереться на меня. Его знобило.

— Голова кружится?

Он криво усмехнулся:

— Есть немного.

— Давай же, — говорила я, провожая его по лестнице, — после того, как ты так терпеливо слушал мои откровения, меня замучает совесть, если я оставлю тебя без присмотра.

— Отлично, значит, ты будешь испытывать мое терпение и дальше…

— Это еще не предел!

На кровать он почти рухнул. Я испугалась, что он отключился, едва коснулся постели, но услышала:

— Никогда не думал, что настанет день, когда женщина будет укладывать меня в постель таким способом!

— Я как раз думаю, а не раздеть ли тебя, — немедленно отозвалась я, — но, пожалуй, пощажу твою стыдливость, а то ты обвинишь меня в грязном домогательстве.

Жермен хихикнул и с облегчением зарылся в одеяло.

Я отвернулась и тут увидела то, чего раньше не могла заметить, — упаковки лекарств на тумбочке рядом с кроватью. Вот тебе и объяснение его отъезда! А если это что-нибудь вроде чахотки?! Я бросилась в отступление.

— Я ухожу. Доктора вызову по дороге на станцию.

— Хоть господа бога…

Я скатилась с лестницы и выскочила за дверь. Отлично, дорогая Делиз, — ты свела знакомство с жиголо, да еще чем-то серьезно больным!

Разговор с Морисом вышел тяжелый. Мне не удалось собраться с мыслями за дорогу: я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме Жермена.

Он один. Он болен.

Я пыталась себя образумить. Он — совершенно чужой человек. Внезапный приступ не слишком его удивил или испугал, — он знал, что такое может произойти, или такое уже случалось с ним раньше. Он наверняка знает, что следует делать и вполне справится самостоятельно. Он взрослый человек. Если он забрался в такую глушь, то хотел именно то, что получил — уединение… или одиночество, — смысл не меняется, как не назови.

Возможно, ему просто не к кому обратиться. Я снова принялась себя накручивать. Не припомню, что бы замечала у него какую-нибудь мелочь, или какую-нибудь фразу, которые намекали бы на наличие семьи или близких друзей. Сомневаюсь, что бы Каро, Туанетт, Анели, Белль, Франсуаз, Марго и прочие его подруги были бы полезны в такой ситуации…

О, нет, они вовсе не были бездушны! Разумеется, они бы послали цветы, подарки, оплатили счета — каждая в меру широты своего сердца и кошелька, но ни одна не озаботилась бы его судьбой всерьез и надолго. Не говоря уже о том, что сам Жермен определенно не горел желанием видеть кого-нибудь из них рядом с собой.

Я вернулась к тому, с чего начала. Он болен. Он один.

Бывает, что ты абсолютно точно знаешь, что надо что-то сделать, именно потому, что так надо. По дороге на станцию, я зашла к доктору Фарбье, предупредив, что мой сосед болен и попросила его навестить, теряясь в раздумьях, что же такое с Жерменом. В общем, сосредоточиться на Морисе получалось плохо.

Я ждала своего так называемого супруга в его кабинете. У меня был еще целый час, что бы собраться с мыслями. Чем больше я думала, тем больше приходила в растерянность, и моя решимость таяла с каждой минутой, хотя я уже побывала у поверенного. Страх, такой простой и понятный, перед резкой и бесповоротной переменой в своей жизни, какой бы она не была, усиливался еще и тем, что у меня не было даже смутных представлений о другой! Мои планы не шли дальше развода.

Морис появился как всегда, деловой и подтянутый, — как всегда, — пунктуальный.