Гарднер Дозуа - Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

• Название: Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк
• Автор: Гарднер Дозуа
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Юмористическая фантастика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-352-02106-4

Новая антология мировой научной фантастики под редакцией Гарднера Дозуа представляет лучшие образцы жанра. Впервые на русском языке!

Для тех, кто готов покорять бескрайние просторы Вселенной и не боится заблудиться в закоулках виртуальной реальности, Питер Ф. Гамильтон и Вернор Виндж, М. Джон Гаррисон и Кейдж Бейкер, Стивен Бакстер и Пол Ди Филиппо, а также многие другие предлагают свои творения, завоевавшие славу по всему миру. Двадцать восемь блистательных произведений, которые не оставят равнодушными истинных ценителей — «Science Fiction».

---

Он, наверное, не знает, как я живу.

Таких денег у меня нет.

А когда я спрашиваю у него, что с доступом в Сеть, он, похоже, отмахивается от вопроса, говорит что-то о сигнализации и что поменять в ней что-либо — сплошная головная боль. И только собираясь отправиться спать, я спохватываюсь и интересуюсь у него, кто прежде жил в моей комнате. Он замолкает, и в эту самую минуту я понимаю, что сказал что-то не то. А потом он говорит, что никто.

Он снова лжет.

Все идет своим чередом, и мне это нравится. Как в Группе Взаимопомощи, только он со мной действительно разговаривает. Ведь большинство членов группы меня не замечают — за исключением Котенка. Я снова отправляюсь в больницу, и на этот раз сеанс оказывается коротким, а когда я просыпаюсь, то чувствую себя не таким измученным. После второго курса лечения я возвращаюсь в кондоминиум. Док даже не спрашивает моего согласия. Просто приходит за мной, и в этот раз меня уже не так сильно качает. Полагаю, вся процедура была не очень долгой. Я спал не много, но снова увидел во сне того старика, и теперь он придерживал мою руку у лезвия своего ножа, и я был так горд, когда первая древесная стружка бледным кольцом обвилась вокруг моего пальца. И никаких шрамов на этих руках. Они такие гладкие. Значит, это было раньше, но я и так знал это. Интересно, кто этот старец? Мой дедушка? Пытаюсь вспомнить что-нибудь еще, но в памяти всплывают только эти маленькие гладкие ручки, белая древесная стружка и чувство гордости.

Однажды вечером после ужина док достает из кармана минидиск.

— Я принес это домой. Подумал, вдруг тебе захочется посмотреть, что я делаю.

Жутковатое зрелище. Я сижу в кресле, подобрав колени к подбородку, и наблюдаю за тем, как бездушный аппарат в форме дуги ползает туда-сюда по моему лицу. Только его и видно — мое лицо, все остальное — это зеленые простыни и яркий свет. Серебристая дуга аппарата соединена трубками и проводами с чем-то, не вижу с чем, и ходит, словно по путям, как поезд, представляете? Подозреваю, док все же смонтировал запись, ведь так происходило день за днем, правильно? Неделями. Но аппарат перемещается туда и обратно, и примерно за полчаса я вижу, как вырастает мое лицо. Движение в одну сторону, и аппарат выдает струю бесцветного вещества. Это основа, как поясняет док. Затем аппарат возвращается и распыляет что-то розовое на клетки. Они подрастают, и аппарат добавляет еще основы…

Он все ползает туда-сюда, а мое лицо… растет. Вот на том месте, где у большинства людей находится нос, возникает маленькая выпуклость, затем она превращается в бугорок, становится все больше, и образуется свод, и у меня теперь есть щеки, и губы, и…

— Когда ты был под наркозом, мы использовали специальный энзим, чтобы растворить тот временный кожный покров, который был на тебе. — Док наклоняется вперед, устремляя взгляд на экран. — Для того, чтобы новые слои ткани могли соединиться без швов.

Представляю, как я лежу на столе без сознания, а кожа моя растворяется. Мне ни разу не снилось, как я горел, но сейчас меня всего трясет, и на миг кажется, что вот-вот вырвет.

А на экране серебристый аппарат, послушный трубкам, все перемещается в обоих направлениях, и мой нос уже похож на… нос.

Я трогаю его. Он выступает на моем лице. Мне еще никак не привыкнуть к этому ощущению. А на экране серебристая дуга скользит туда-сюда, туда-сюда — наращивая мне лицо, один слой клеток за другим.

* * *

Жить с доком довольно-таки необычно. Похоже на сон, из которого мне никак не выбраться. Теперь мне кажется — я понял, что к чему. Начинаю привыкать к этой комнате, где кто-то жил до меня. И в то же время я как в тюрьме — полагаю, из-за того, что до сих пор у меня нет доступа в Сеть и я не могу отсюда уйти. Могу, конечно, но мы оба понимаем, что если я сделаю это, что-то разрушится. И я чувствую, как часть меня, в которую мне не удается проникнуть, ведет беседы с доком, но сам я в этом не участвую — знаю, звучит как бред сумасшедшего. Но все нормально.

Так хочется поговорить об этом с Дэйтарк.

И однажды ночью мне снится, как мое лицо заговаривает со мной, и я пугаюсь до чертиков, ведь если я вижу мое лицо перед собой и оно разговаривает, то что же тогда находится на моем черепе? Я с криком просыпаюсь, и док оказывается рядом, обнимает меня, и держит так, и сидит, пока я снова не засыпаю. А на этот раз мне снится одна женщина — она смотрит на меня сверху вниз и плачет, и у нее рыжие волосы, и я просыпаюсь, понимая, что это моя мать, и она никогда мне не снилась прежде. Ни разу.

Почему она плачет? Силюсь вспомнить и не могу.

* * *

У меня неправильное лицо. Не знаю, откуда у меня такая уверенность. Но это так. Когда я говорю об этом доку, он отвечает, что все нормально. Что со временем это чувство пройдет.

На этот раз он не лжет.

* * *

Остается пройти два сеанса. Я словно картина, которую еще не завершили. И когда смотрюсь в зеркало — вижу в нем незнакомца, который в свою очередь смотрит на меня. Не думаю, что я ему нравлюсь.

Мне часто снится все тот же старичок. Я почти уверен, что это мой дедушка. Он разрешает мне вырезать из дерева, держит мои руки в своих, и мои детские ручки такие маленькие. И мать мне тоже снится. Во сне я вижу, как она опять плачет, а иногда вижу белые лампы, халаты — в общем, все, что связано с больницей. Как она может быть в больнице? Ведь она скончалась в автомобиле — еще до того, как меня отправили туда.

Неужели нет?

Неужели нет?

* * *

Док ведет беседы о том, чтобы я оставался с ним после, чтобы пошел учиться в университет, говорит, что у него нет детей, а деньги — зачем они нужны, если их не на что тратить? Эта история стара как мир — о человеке, который вырезал из слоновой кости статую, она оживает и становится идеальной возлюбленной. Подозреваю, это как раз то, чего добивается док, — со всеми своими разговорами об университете и о том, чтобы я жил вместе с ним. Как все тот же Домино… Но знаете что? Это ведь нормальная сделка. В самом деле. Так оно и есть. Но мне по-прежнему кажется, что я живу как во сне, и лицо мое по-прежнему смотрит на меня как на незнакомца. И у меня нет причин говорить «нет», так что я даже не знаю, почему я еще не сказал «да». Но я не могу. Вслух, по крайней мере.

Док полагает, что это означает согласие. Наверное. Я не знаю.

И я спрашиваю его, может ли быть так, что моя мать осталась жива, и он смотрит на меня — странно так.

— Нет, — отвечает он. И он не лжет.

* * *

А потом Дэйтарк находит меня.

Я скачиваю книгу, и тут экран вспыхивает — бешеный ветер несет и кружит желтые листья, словно торнадо в миниатюре.

> Защита хороша но не настолько.

Зеленые слова кружатся вместе с ветром, а потом весь экран расцвечивается фейерверками — Дэйтарк смеется.

> Ты в порядке?

— Да. — Я могу просто говорить вслух, потому что эта система новейшая и работает с голосом. Интересно, что означают ветер и листья? — Выходить не могу. Док помешан на безопасности.

Появляются серые тучи и зеркальная поверхность озера. Она задумалась.

> Будешь красавчиком? — наконец спрашивает она.

— Да. Но… мне кажется, он делает не то лицо. — Слова вырываются сами. Я даже не успеваю проговорить их в уме. Не целиком. — Оно выглядит как-то неправильно. А он говорит, что это нормально — даже после обычных пластических операций пациенты чувствуют то же самое, но я чего-то не понимаю… Как будто смотрю не на себя, а на кого-то другого. Возможно, он взял не ту фотографию, и это был не я. — Но тот малыш, которого я видел… он еще улыбался. Я ведь помню, как у меня все внутри перевернулось. Нет, он не ошибся с фотографией.

На экране — только тучи и озеро. И никаких слов.

— Что-то во всем этом не так. — И как только я произношу эти слова, меня словно озаряет. Потому что это правда. И все это время я просто твердил себе, что дело во мне самом, а так все хорошо, и все тут.

И мне уже не хочется больше разговаривать, но я очень соскучился по Дэйтарк и не хочу, чтобы она снова пропала.

— Ты сможешь снова зайти? — спрашиваю я и в ответ получаю ворох подсолнухов — они заваливают весь экран. Это означает «да».

Затем она исчезает. У нее всегда хорошо получалось понимать меня. Не знаю, как это возможно в цифровом формате, но она это умеет. И мне становится легче, и я вдруг понимаю, что все это время мне было плохо.

И дока нет дома, и предполагается, что завтра я отправляюсь на заключительный сеанс, и когда все закончится — этот сеанс, как и первый, тоже длительный, — я, наверное, уже буду готов полностью. Я иду через всю квартиру туда, где под стеклянной стеной растут небольшие джунгли — они словно обрамляют собой вид на город. Сверху он выглядит так красиво. Отсюда не видно никаких уродств. Интересно, каково это — жить из года в год высоко над всеми людьми — теми, кто моет посуду, просит милостыню, грабит прохожих? То есть я хочу сказать, что я уже недели две нахожусь наверху, но будто и не живу здесь. Я скорее брожу, как во сне, и в любую минуту могу проснуться, и тогда придется отправляться к Антонио и есть острый карри, которым он будет нас кормить, и мыть кастрюли из-под паэльи, и пробовать разные вина с Домино. Я вытягиваю свои руки и смотрю на них. Док говорит, что их он тоже поправит, но они вполне справляются с работой и… я не знаю. Думаю, мне этого не хочется. Я провожу большим пальцем по блестящей белой коже в некоторых местах — она твердая на ощупь, как пластик. Мне не хочется становиться идеальным. И я снова думаю о том старом деде, вспоминаю детские ручки и то, как меня переполняло чувство гордости. Двадцать лет прошло. Никаких родственников, по словам дока. Полагаю, он уже умер. Как и моя мать?