Николай Пирогов - Вопросы жизни Дневник старого врача

• Название: Вопросы жизни Дневник старого врача
• Автор: Николай Пирогов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008

Книга Н.И.Пирогова «Вопросы жизни.» являет собой блестящий образец философской мысли. На ее страницах отображено духовное развитие гениального ученого, беззаветно преданного научной истине, выдающегося государственного деятеля, талантливого педагога, патриота, страстно любившего Родину, самоотверженно служившего своему народу. Пирогов космично воспринимал Мироздание и размышлял в «Дневнике» об универсальной роли Космоса в жизни человека, о его единстве с Космосом, о влиянии на него Высших миров и необходимости сотрудничества человека с этими мирами. Писал Пирогов и о необходимости синтеза научных и метанаучных способов познания. Этот синтез и собственное расширенное сознание сделали «отца русской хирургии» одним из предтеч нового космического мироощущения. На смену Н.И.Пирогову пришла целая плеяда ученых, мыслителей, художников, таких как К.Э.Циолковский, В.И.Вернадский, А.Л.Чижевский, Н.К. и Е.И.Рерихи, П.А.Флоренский, которые несли в себе различные способы познания, необходимые для формирования нового космического мышления. Многие страницы «Дневника» посвящены описанию жизненного пути Пи — рогова, начиная с детских лет, его учебе в Московском и Дерптском университетах, пребыванию за границей. Подробно ученым представлены этапы развития своего религиозного мировоззрения, которых в его жизни было несколько. Являясь лучшим педагогом своего времени, Пирогов излагает свои мысли относительно воспитания детей. Немало места в «Дневнике» уделяется серьезному анализу итогов реформ Александра II и причинам его гибели.

Про шкалу Реомюра (в дневнике именно в ней даётся температура.) Единица — градус Реомюра (°R), 1 °R равен 1/80 части температурного интервала между опорными точками — температурой таяния льда (0 °R) и кипения воды (80 °R), т. е. очень похожа на привычную шкалу по Цельсию, толко вода кипит при 80 Re и -18 C соответствует -14 Re

---

Не помню, этот ли самый или другой демократ, однажды на мое замечание о том, что крестьяне, как соседи помещиков, все — таки предпочтут лучше иметь дело с нами, чем с чиновниками, также весьма наивно объявил мне: «В таком случае для правительства полезнее было бы отдать помещичьи земли нам, а помещиков сделать чиновниками». Это почти так и случилось в западной окраине; имения конфисковывались, помещики административно высылались, а чиновники и начальники края наделялись.

Когда эманципация крестьян повлекла за собою учреждение земств и новых судов, то правительство обратилось, за неимением надежного старого, к новому поколению, и также не могло быть разборчивым; поэтому и в земскую, и в судебные области не могли не проникнуть современные демагогические стремления, хотя проявления их и не могли быть так бесшабашны и грубы, как в мировых учреждениях западных окраин после польского мятежа.

Между тем самодержавная власть не могла же в новых учреждениях создать себе оппозицию, потому она и старалась, сколько можно, ограничить их действия своею администрациею.

И вот являются, с одной стороны, соответствующие современным требованиям преобразования государственной машины, потребовавшие, в свою очередь, и введения в действие новых понятий, новых мировоззрений и новых сил, а с другой стороны, понадобились прежние, задерживающие новый механизм, приборы.

Но и в этот старинный регулятор нашей государственной машины, в администрацию, веяния времени внесли — таки новые элементы, а с тем вместе и недовольство, притворство и ненормальное положение.

Всякому здравомыслящему ясно, что в государстве, выступившем на новый путь, неустроенная смесь новых учреждений с старыми, отжившими — самое вредное и опасное дело. Всякий здравомыслящий видит, конечно, и чрезвычайную трудность регулировать тотчас и точно отношения нового к старому по мере каждого нововведения. Зная это, надо готовиться на встречу с препятствиями и, встретив их, не терять головы, не выходить из себя, не увлекаться в выборе средств для борьбы с препятствиями. Без сомнения, каждый русский, любящий свое отечество, не пожелает ослабления государственной мощи и власти; это было бы равносильно желанию видеть Россию распавшуюся на части; но все средства для усиления этой власти всегда двусмысленны; энергетические на вид, на деле могут произвести эффект, противоположный ожидаемому.

Я полагаю, что главное средство для усиления власти состоит в том, чтобы не сходить ни разу в сторону с предначертанного однажды пути; другими словами, знать хорошо и верно, чего хочешь. И хочется, и колется — это беда для власти.

4 марта

Третьего дня, второго марта, я взял перо под наплывом разных чувств и мыслей, стараясь уяснить себе, почему случилось, — а я отвергаю случай, — что один из наших лучших государей погиб преждевременно от насильственной смерти. Я старался припомнить себе из прожитого теперь 25–летия все, что казалось мне имеющим хотя бы и отдаленную связь с катастрофою. Но, припоминая, я не мог не привести себе на намять и предшествовавшего царствованию Александра II — го 25–летия, и что же? Я прихожу невольно к убеждению, что весьма существенная, хотя и отдаленная, причина пагубной катастрофы скрывается в режиме николаевских времен, когда все было шито и крыто.

Эта ненормальная склонность в [нашей] интеллигентной молодежи к насильственным мерам идет оттуда. Вовсе не занимавшись политикою в 1840–х годах, я удивлялся и не понимал ясно мотивов той затаенной странной злобы, которую встречал нередко в откровенных беседах и у молодых людей; помню, что и тогда еще мне случалось слышать шипучие речи о готовности собеседников всадить нож или пулю всякому угнетателю и тирану, нарушающему человеческое достоинство. Я полагал тогда, что это юношеские вспышки, подобные тем, которых я наслышался в 10–м нумере, в 1820–х годах; но тон был уже иной и, очевидно, гнет ощущался сильнее и отчетливее.

К концу 1840–х годов прибавилось к этому еще и новое, небывалое стремление интеллигентной молодежи к сближению с меньшею бра — тиею, проявившееся потом в деле Петрашевского.

При вступлении на престол Александра II — го, я, сделавшись попечителем, уже ясно замечал развитие и рост этих стремлений по мере того, как вопрос об эманципации приближался к своему окончанию.

Но кто в то время не увлекался и не волновался? По почину правительства даже и равнодушнейшие чиновные консерваторы считали обязанностью хоть немного да увлечься. Учащаяся молодежь рвалась к сближению с освобождаемым народом, а тут еще речь зашла и об эман — ципации поляков.

И вот мне живо представляется арена (со всеми аксессуарами) тайной и явной борьбы, возникшей между новыми, вызванными эманци — пациею на свет, стремлениями и государственною властью, то, по необходимости, поощряющей, то подавляющей вызванные ею на свет стремления.

Арена эта — освобожденное от крепостного права, но еще не свободное крестьянство. На ней борются, с одной стороны, самодержавная власть, по своему естественному праву стремящаяся укрепить и усилить себя освобожденною ею стихийною силою; с другой же стороны — новое, еще недозревшее поколение, с новыми, пришлыми и занесенными стремлениями, ищет в этой же самой стихийной силе почвы и материала для осуществления своих стремлений. Борьба неравная.

Власть располагает администрациею и новыми земскими и судебными учреждениями. Но и администрация, и учреждения оказываются уже не прежними безответно — повинующимися силами; они или ослабели, или прониклись сами новыми несподручными элементами.

У власти есть еще и обаяние, и военная сила, но первое сильно при довольстве; ко второй всякая государственная власть прибегает только в крайнем случае, когда надо нанести разом решительный удар, coup d'etat (Государственный переворот (франц.).); в хронической внутренней неурядице оно — опасное средство. Но, с другой стороны, вся сила — в увлечении, настоящем или напускном и вынужденном.

Можно вообразить себе, какую тревогу в свете причинили бы выпущенные из всех домов умалишенные, если б сумасшествие было у всех одно и то же и делало всех этих мономанов солидарными при осуществлении общей им idee fixe!

Можно ли бы было поручиться, что солидарные мономаны не достигнут, наконец, своей фантастической цели или заразят своими галлюцинациями и здоровых? Примеров было немало в истории. Мы все живем под влиянием психических поветрий, охватывающих целые общества и уклоняющих их далеко от прямого пути.

Немало способствует силе этой стороны и то, что она принуждена действовать подземно, подпольно, из — за угла и втихомолку. Никакая государственная власть одна, сама по себе, без содействия всех и каждого, не справится с подпольною крамолою, как скоро она успела хотя несколько организоваться. Дворцовая камарилья разве не такая же крамола, справься с нею, попробуй, административными и законными мерами. Итак, самодержавная государственная власть стремится по праву удержать за собою стихийную силу, и освобожденную ею для своей опоры и мощи на будущее время, а новое поколение пролетариев, авантюристов, недовольных, софтов [132] стремится из увлечения, ненависти к государственной власти, корыстных целей, гоньбы за эффектом и т. п. привлечь к себе эту же самую стихию, усматривая и чуя найти в ней мощное средство, чтобы не допускать до усилия государственную власть; поставить все вверх дном и переделать весь свет по — своему, на свой лад.

На помощь скрытой крамоле является общее недовольство, отчасти ею же самой возбужденное.

Прежде всего, недовольство учащейся молодежи. С самого начала не сумели у нас успокоить возбужденную молодежь. Тогда как она в начале царствования [Александра II] была вообще не худо настроена, но постоянно подстрекаема извне пропагандою эмигрантов, наших и польских, правительство медлило с университетскою реформою.

Прежнее николаевское начальство университетов было сменено, а устав и весь студенческий и профессорский быт оставались долго прежние, потом пошли колебания и частые смены университетского начальства.

Власть генерал — губернаторов над университетами оставалась та же. Пакостила тем, что подвергала студентов двум полициям — общей и университетской. А генерал — губернаторы не находили ничего лучшего административной высылки для успокоения взволнованных умов молодежи. Попечители и ректоры придумали проповедовать нестройной студенческой толпе, вызывая ее этим на насмешки и грубое обращение.

Университетская полиция продолжала разыгрывать прежнюю роль шпиона, потеряв прежнее значение и силу. В число наказаний было включено закрытие университетов. Изгнанные студенты массами отправлялись в заграничные университеты и там, озлобленные, подчинялись еще более влиянию пропагандистов коммунизма, революций и насилия.