Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

• Название: Иван Грозный (Книга 2, Море)
• Автор: Валентин Костылев
• Жанр: История

---

- Истинный Христос, не ведаю!..

- Атаман наш... Голова. Куда поведет корабли, туда мы и поплывем. Все в его власти...

- Полно, други! Не куда он погонит, а куда царь приказал ему идти. Все в царевой воле, - вмешался в разговор купец Твердиков.

- Вона што, - удивленно, нараспев, протянул Коробейников. Будто и в самом деле не знает, что всему делу царь голова. Так отцом приучен был всему удивляться.

- А мне один немец - торговый человек - сказывал, будто в окиянах водятся морские монахи...* Тело в чепце, а на голове камиловка, продолжал он, обратившись к Тимофееву.

_______________

* Ламантины.

- Стало быть, там у них, на морском дне, монастыри, што ли?

- Стало быть, так!.. Об этом немец мне ничего не сказывал.

- Чай, и там бабий монастырь в отдельности?

- Ты судишь, как у нас... Мол, царь Иван Васильевич отделил чернецов от черничек в монастырях, значит, и там так же... У морского царя, чай, свои порядки... Чудак!

- Плачут у нас инокини... бог с ними. Скушно будто стало.

Иван Тимофеев с бедовой усмешкой посмотрел на парня.

- Ты не утешать ли их туда ходил?

- Не! - покраснел Коробейников. - По меховому делу.

- Ну, ну!.. Молодой квас во всякой твари играет! - добродушно похлопал парня по плечу Тимофеев. - А ты все же хитер, любого седовласого купца за пояс заткнешь...

- Бог с вами, Иван Иванович. Батюшка с матушкой...

- Буде. Наладил не к делу: "батюшка с матушкой"... Всуе родителев не поминай - грешно.

Тимофеев, убедившись, что от Коробейникова толка не добьешься, пошел к толпе торговых людей, сидевших на бревне близ кабака.

Коробейников облегченно вздохнул.

"Торг дружбы не любит", - вспомнил он слова своего отца.

- Не променяю я Студеное море на сию немецкую лужу. Простору мало... - размахивая рукой, горячился старец Федор Погорелов, ходивший на своем суденышке вдоль всего Кольского побережья. Он уже побывал и в Норвегии, и в Швеции, а в Архангельске совершил несколько крупных сделок с англичанами. - Ни снежные бури, ни льды не мешают нам великую торговлю учинять по вся места. Коли не верите, спросите вон Кирилку Беспрозванного либо Ерофейку Окуня... Они наши корабли водили.

Сидевшие рядом с ним купцы угрюмо молчали.

- Кабы не воля на то батюшки-государя, никуда бы я со своих местов и не тронулся. От добра добра не ищут.

- То-то и оно!.. Государь наш батюшка ласков к нам, щедр и милостив... Хочешь не хочешь, а надо плыть, дабы не разгневался.

- Вот и я говорю. Торговый царь, справедливый... Не себя для, так-то... О нас печется... Не ропща я говорю, а так. Уж больно к Студеному морю привык. Нельзя и Западное море забывать... Теперь у нас вона какая защита... Пушкари... стрельцы.

- Знамо этак! Худая та птица, што свое гнездо марает.

Тимофеев вмешался в разговор, желая вызвать собратьев по торговле на откровенную беседу.

- Все это ладно, так, люди добрые... Одначе ближняя-то соломка лучше дальнего сенца. Студеный торг мы знаем, а вот как там-то, куда плывем? Почем там ты спросишь, Федор Игнатьевич, за беличий мех-то?

Погорелов поморщился, ответил не сразу, да и то, будто бы у него слова клещами из горла тащили.

- Не о мехах моя душа болит. Оставил я бабушку свою дома, как есть в слезах, в тревоге горестной... Ах, Иван Иванович, вот времечко-то прикатило!

Курносый, веселый Степан Твердиков вскочил с своего места, сказал громко:

- Полноте, други! Чего тут горевать? Князья в платье и бояре в платье - будет платье и на нашей братье. Вон, гляди, куды Строгановы стрельнули. В свои люди к царю залезли. Превыше леса стоячего. А цену спросим, какую нужно. Што о том прежде времени языки чесать! Свое возьмем. Не на том, так на другом.

На набережную из Таможенной избы вышел дьяк Посольского приказа Федор Писемский, а с ним его друг дьяк Петр Совин. Попросили торговых людей стать по старшинству в ряд. Засуетились купцы. С самого правого края, опираясь на посох, стоял Федор Погорелов, рядом с ним - Иван Тимофеев, за ним Софрон Поспелов, новгородский гость, рядом Тимофей Смывалов, затем Степан Твердиков, черноглазый детина Юрий Грек, Василий Поздняков и многие другие. Последним - Коробейников.

Писемский внимательно осмотрел купцов: так ли одеты, не приключилось бы какого сраму Московскому государству. Явившемуся в черной чуйке Смывалову он велел переодеться у него, а чуйку брать не велел, "штоб не соромить московских людей". Валенки тоже велел оставить в Нарве. "Ни к чему они. Там тепло". Писемский бывал в Англии, хорошо знал тамошнюю жизнь.

Купцы волновались. Шептали молитвы. Стало быть, это не сон, а явь придется, однако, плыть неведомо куда, неведомо - к благополучию ли? Вздыхали, косились на покачивавшиеся невдалеке, на волнах, русские корабли под царскими вымпелами. "Да! Скоро-скоро! Чего не чаешь, так оное сбывается. Всегда этак. Прости ты, господи, за что испытуешь?"

Думал тяжелую думу дедушка Погорелов: "Царя потешишь - себя надсадишь. Недаром говорится: "Старица Софья о всем мире сохнет, а об ней никто не вздохнет". На кой мы нужны заморским нехристям?"

Федор Писемский, строгий, неторопливый, ходил около купцов, расспрашивал их о том, что взяли с собой в дорогу, какие кто товары везет в чужие земли. Затем прочитал им наставление:

- Зря своих товаров, кому попало, не кажите. Чужих товаров, чужих порядков, а особливо чужой веры не хулите. Не напивайтесь допьяна и матерно не ругайтесь. Государево имя произносите с благоговением, всуе не поминайте. А коли речь о батюшке государе зайдет, скажите: "Лучше нашего царя никого не знаем". На товары иноземные не набрасывайтесь, не кажите себя скупыми и завистниками.

В это время в иноземной, "немецкой" торговой избе разливались песни: бушевали за винным столом шведские и датские купцы и моряки. Тут же находились и Беспрозванный с Окунем. Они были одеты в богатые кафтаны, обуты в нарядные сапоги.

- Наши короли воюют! - кричал один из датчан, размахивая пустою чаркою. - А мы не хотим. Торговля войну не любит. Мешают короли... Не по силам Эрик войну затеял, братья. Польшу захотел он вытеснить из Ливонии, а у Дании отнять Норвегию. Один хочет царствовать над Балтийским морем! А на кой это нам надобно! Пьем за дружбу датских, шведских, польских, русских и ганзейских купцов!

Тост датчанина подхватил хор голосов на немецком, шведском и датском языках. Не отстали и холмогорские мореходы, знавшие шведский язык.

Все дружно ругали Ревель и ревельских каперов, посылали им проклятья за то, что мешают иноземцам вести торговлю с Нарвой.

- А кто же покровительствует Ревелю, как не шведы? - стукнул кулаком по столу затянутый в кожу голландский шкипер.

Шведы расхохотались.

- Наш брат, поморский русский человек, плохо знает это! Не шведы, и уж, понятно, не купцы, а безумный свейский король всему делу помеха, сказал, сверкнув глазами, Беспрозванный.

Голландский шкипер протянул руку Беспрозванному.

- Честному человеку приятно пожать руку.

Его примеру последовали и другие иноземцы.

- Московита обвиняют в вандализме, а что сделали наши шведские командиры с Гапсалем? Выжгли его; женщин поголовно изнасиловали. Собор разорили. Расхитили в нем все, и даже образа, дароносицы и чаши. Колокола свезли в Ревель и там отлили из них пушки. У крестьян уведены все кони и скот. Несчастные сами впрягаются теперь в сохи. Перебили множество людей. Я - швед, купец, но стыжусь за поступки наших командиров, - сказал один из моряков.

- Кто же тот подлец, который позволил это? - спросил голландец.

- Любимец короля, командующий Оке Бенгтсон Ферла. К сожалению, он швед.

- Король Эрик расплатился за это. Он волю дал ревельцам и своим каперам... Они грабят и топят шведов же! Во имя чего? Во имя того, чтобы не дать нам торговать с русскими! Не глупо ли?

Это говорил капитан одного торгового шведского судна, стоявшего на якоре в Нарвском порту. Лицо молодое, загорелое, большой выпуклый лоб, глубоко сидящие глаза, черные усики. На нем был синий с серебряным позументом кафтан, и вообще он отличался от других гуляк своим нарядным костюмом и изяществом манер. Он назвал себя Клаусом Тоде.

- Я тоже нанялся на службу к московскому царю. Мой друг датчанин Роде позвал меня к себе. Мы будем топить королевских и ревельских каперов и всех, кто будет мешать торговле с русскими.

Один хмельной датский купец насмешливо крикнул:

- Выгодное дело!

Его оттолкнули вскочившие с места ганзейские и датские люди, бросились к капитану с объятиями.

- Да здравствует Нарва!.. - закричал один из них, оглушив всех своим зычным, неистовым басом. - Виват, Москва!

После этого все по очереди обняли Беспрозванного и Окуня.

Стоявшие на бугре в ожидании посадки, недалеко от "немецкой" торговой избы, московские купцы прислушались к крикам, доносившимся из нее, и набожно перекрестились:

- Спаси нас, боже, от искушения бесовского!

Не столько боязнь греха их пугала при этом, сколько боязнь соблазна. Винца бы и они не прочь, чарочку-другую вкусить, да пить царем строго-настрого запрещено. Писемский и теперь искоса следил за ними - это нетрудно было заметить. Разрешено было разделять попойку с иноземцами только мореходам, прибывшим по приказу царя со Студеного моря, и то только на берегу.